Миссис Брэникен [Миссис Бреникен]

В расчеты Лена Боркера входило, вероятно, чтобы уход Джейн за больной признан был добросовестным со стороны всех тех, кто продолжал проявлять интерес к положению миссис Брэникен. Уильяму Эндру пришлось признать, что несчастная женщина находилась в наиболее соответствующей для нее жизненной обстановке и что вряд ли возможно было бы приискать что-либо лучшее. При своих посещениях больной он обращал главным образом внимание на то, не проявляются ли какие-либо признаки улучшения в состоянии Долли.

Он все еще продолжал надеяться, что первая его телеграмма капитану Джону, отправленная в Сингапур, не будет заключать в себе известия о двойном тяжком испытании — гибели ребенка и духовной смерти жены…

С этим он никак не мог и не хотел примириться! Ему казалось совершенно невозможным допустить, чтобы Долли в полном расцвете сил, с ее возвышенным умом и энергичным характером навсегда лишилась рассудка! Не продолжала ли его искра теплиться под кучей золы! Не могла ли эта искра когда-нибудь снова разгореться и ярко запылать?

Однако прошло пять недель, и ни один проблеск сознания не озарил ее души. Вынужденные признать тихое помешательство, без всяких бурных проявлений, врачи, казалось, потеряли всякую надежду на выздоровление больной и прекратили свои посещения. Вскоре и сам Уильям Эндру, отчаявшись в благополучном исходе тяжелого недуга, стал реже появляться в Проспект-Хауз, настолько тягостно было для него видеть эту несчастную, относящуюся столь безучастно и бессознательно ко всему окружающему.

Каждый раз, когда Лену Боркеру приходилось по той или иной причине отлучаться на сутки из дома, он строго наказывал мулатке не спускать глаз с миссис Брэникен. Нисколько не препятствуя Джейн оказывать больной обычные услуги, она неизменно находилась с ними и подробно передавала своему господину результаты наблюдений над состоянием здоровья больной. Вместе с тем она ухищрялась в изыскании способов выпроваживать тех немногих посторонних лиц, которые появлялись еще, чтобы осведомляться о Долли. Ссылаясь на необходимость для больной совершенного покоя ввиду ее возбужденного состояния, она отклоняла попытки посетить Долли. Этот образ действия получал одобрение со стороны миссис Боркер, озабоченной тем, чтобы оградить больную от посещения любопытных. Таким образом миссис Брэникен очутилась в полной изоляции.

«Несчастная Долли, — думала про себя Джейн, — если, не дай Бог, ее положение ухудшится, то ее поместят в лечебницу для душевнобольных и она будет потеряна для меня! Дай Бог, чтобы она оставалась на моем попечении! Кто будет ухаживать за ней с такой преданностью, как я?»

Рассчитывая на благотворное действие прогулок на больную, Джейн пожелала испытать это средство с наступлением третьей недели мая. Не возражая против этого, Лен Боркер поставил, однако, условие, чтобы Но обязательно сопровождала их обеих во время прогулок. Условие это не представляло ничего странного и, казалось, вызвано было вполне естественной осторожностью. Под влиянием ходьбы и свежего воздуха Долли, возбужденная, могла попытаться бежать, а воспрепятствовать этому Джейн одна была бы не в состоянии. Можно было опасаться всего от психически больной, вплоть до попыток самоубийства. А потому нельзя было рисковать возможностью нового несчастья.

Таким образом, миссис Брэникен отправлялась на прогулку, опираясь на руку Джейн, послушно следуя туда, куда ее вели, совершенно безвольная и безучастная.

Прогулки эти вначале совершались вполне благополучно.

Вскоре, однако, мулатка заметила, что под влиянием прогулок наступало некоторое изменение в душевном состоянии Долли. Обычное спокойствие ее сменялось заметным возбуждением, которое могло повлечь за собой печальные последствия. Несколько раз при встрече с детьми с Долли делались истерические припадки. Вызваны ли они были воспоминанием о том, кого она потеряла? Не выступал ли в сознании ее образ Уайта? Во всяком случае, допуская даже благоприятный характер подобных проявлений, нельзя было не признавать их все же признаками возбуждения, способного лишь ухудшить ее душевное состояние.

Как-то миссис Боркер и мулатка привели больную на холм Ноб-Гилл. Долли присела, окинула взглядом расстилавшийся перед ней горизонт, но, казалось, в мозгу ее не шевелилось ни одной мысли и глаза не воспринимали никакого впечатления извне. Неожиданно, однако, лицо ее оживилось, она вздрогнула, в глазах промелькнул луч мысли, и дрожащей, протянутой вперед рукой она указала на какой-то предмет, который выделялся на поверхности океана.

— Там!.. Там!.. — воскликнула она.

Это был парус, ярко выделявшийся на горизонте благодаря солнечному освещению.

— Там!.. Там!.. — продолжала повторять Долли. Голос ее, выражавший глубокое волнение, не был, казалось, похож на голос живого человеческого существа.

Тогда как Джейн не могла подавить в себе чувства некоторого страха при проявлении этого неожиданного возбуждения у больной, мулатка многозначительно покачивала головой, явно выражая свое неудовольствие. Поспешив взять Долли за руку, она обратилась к ней с приглашением подняться с места и следовать за ней.

Так как Долли не обратила никакого внимания на нее, Джейн, в свою очередь, пыталась ласковыми словами заставить ее встать с места, на котором та находилась, и, отведя в сторону, отвлечь внимание от паруса, видневшегося на горизонте.

Долли сопротивлялась.

— Нет… нет! — кричала она.

Она оттолкнула мулатку от себя с такой силой, которую нельзя было подозревать в ней.

Миссис Боркер и Но очень встревожились. Они испугались, как бы Долли не вздумала убежать от них, неудержимо притягиваемая этим видением, в котором преобладало воспоминание о Джоне, а затем, пожалуй, устремиться вниз с холма Ноб-Гилл прямо к морю.

Возбуждение это, однако, внезапно улеглось. Солнце скрылось за тучей, и парусов не стало видно.

Снова полная апатия овладела Долли; она продолжала неподвижно сидеть, с опущенными руками, потухшим взглядом, не отдавая себе отчета во всем происходящем с ней.

Рыдания, только что душившие ее, прекратились, и она пребывала в полном оцепенении, как будто ее душа отлетела из тела. Джейн взяла ее за руку. Долли дала увести себя без малейшего сопротивления и спокойно вернулась обратно в Проспект-Хауз.

Но с этого дня Лен Боркер решил, что прогулки Долли должны проходить в пределах ограды дома, и Джейн пришлось подчиниться этому решению.

В это же время Уильям Эндру признал необходимым поставить капитана Джона в известность обо всем случившемся, так как состояние душевного расстройства миссис Брэникен не подавало более никаких надежд на улучшение. Исполняя это решение, он направил в Калькутту пространную телеграмму, адресованную капитану Джону, в расчете, что тот получит ее по прибытии в Индию, так как не надеялся, чтобы телеграфное сообщение в Сингапур могло застать «Франклин» в этом порту.

И тем не менее, хотя Уильям Эндру и не имел более надежды на выздоровление Долли, улучшение ее психического состояния, по мнению врачей, было еще возможно при каком-нибудь сильном душевном потрясении, например при возвращении мужа. Следовало помнить, что это было единственное средство, и как бы слабы ни были надежды, Уильям Эндру все-таки признал необходимым указать на это средство в своей телеграмме Джону Брэникену. Умоляя его не поддаваться отчаянию, он предлагал ему передать командование «Франклином» помощнику капитана Гарри Фельтону и поспешить обратно в Сан-Диего как можно быстрее. Этот превосходный человек готов был на самые большие жертвы, лишь бы иметь возможность совершить последнюю попытку вернуть разум Долли; он заканчивал свое послание просьбой телеграфировать ему о принятом Джоном решении.

Узнав содержание этой телеграммы до отправления ее, Лен Боркер одобрил принятое им решение, но вместе с тем выразил сомнение в возможности столь могучего душевного потрясения у больной вследствие возвращения Джона. Джейн ухватилась, однако, за надежду, что появление Джона могло возвратить рассудок Долли, и Лен Боркер обещал ей написать Джону, чтобы повлиять на него в смысле скорейшего возвращения в Сан-Диего. По обещания этого он так и не привел в исполнение.