Англия и Уэльс. Прогулки по Британии

Глядя на девицу во время своего монолога, я осознал, какое это мизерное количество — два галлона. Мне следовало предложить ей… как там дальше идет по порядку?

Две пинты — одна кварта,

Четыре кварты — один галлон,

Девять галлонов — один фиркин,

Восемнадцать галлонов — один килдеркин,

Тридцать шесть галлонов — один баррель…

Вот, мне следовало сказать:

— Позвольте предложить вам баррель бензина или по крайней мере (ведь путь-то мне предстоит неблизкий) хотя бы фиркин!

Кляня себя в душе за мелочность, я выбрался из машины и тут услышал нежный голосок:

— О, спасибо… но это чересчур!

Я посмотрел на девушку.

— Нет, правда, — сказала она и снова похлопала ресницами (хлоп-хлоп-хлоп!), — это слишком щедрый подарок, я не могу его принять.

Я-то знал, что вполне может и примет, поэтому не стал спорить: просто достал канистру и водрузил ее на капот маленькой, похожей на ванночку машины.

— Послушайте, — продолжала настаивать девушка, — честное слово, я так не могу!

Дрозд на ветке, видно, не выдержал и решил присоединиться к нашей беседе.

— Ну и дурак! Ну и дурак! Ну и дурак! — донеслось из ближайших кустов.

— Вы слышали?

— Что? — переспросила девушка.

— Птичку!

— По крайней мере, позвольте мне заплатить вам.

— Глупости, — отрезал я, и — буль-буль-буль — два галлона моего первосортного бензина ухнули в ее маленькую, но прожорливую машину.

Дело сделано!

Девушка, должно быть, направлялась на стипль-чез, поскольку на заднем сидении у нее я заметил складной стульчик…

— Так сколько я вам должна? — спросила она (хлоп-хлоп), роясь в сумочке.

— Я этого не слышал!

— Ну пожалуйста, скажите же!

Мне очень хотелось ей сказать:

— Позвольте вам кое-что объяснить, леди. Рыцарство как таковое предполагает радость от служения всему женскому полу. Поверьте, если б вы были мужчиной, то я объявил бы вас полным кретином — за то, что выехали из дому с пустым баком, и содрал бы двойную цену. Но вы женщина… И будь вы хоть очкастой мымрой — прыщеватой, с заячьими зубами и ногами, как у старого жокея, — то и тогда бы я с таким же удовольствием (ну, или почти с таким же) подарил вам эти два галлона бензина. Тот факт, что вы чертовски хороши и так очаровательно хлопаете ресницами, лишь добавляет приятности акту дарения, ничуть не меняя его по сути.

На самом же деле я скромно произнес:

— Оставьте, пожалуйста! Это сущие мелочи.

— Ах, как мило с вашей стороны! — улыбнулась красотка и, щелкнув замочком, закрыла сумочку.

Меня так и подмывало с вежливым поклоном сказать:

— Леди, мне ни в коей мере не хотелось бы, чтобы вы чувствовали себя обязанной. Но, видите ли, я не бензозаправка, поэтому денег за бензин не возьму. Более того, я почитаю это своей мужской привилегией. Суть куртуазности в том и заключается, что мы вознесли вас на пьедестал, с которого вы то и дело норовите сойти, дабы предоставить себя нашим заботам. На самом деле это я у вас в долгу. Не лишайте меня радости и законной гордости по поводу моей принадлежности к сильному полу.

В действительности же я ограничился нейтральным вопросом:

— Ну, теперь у вас все в порядке?

— Вполне, благодарю вас! — свой ответ она сопроводила уже привычным взмахом ресниц.

Ах, эти голубые глаза!

— Славный денек!

— Просто великолепный!

— Ну, что ж… до свидания. И удачи вам.

— Прощайте… И огромное спасибо.

Продемонстрировав мне напоследок свое изумительное искусство по части хлопанья ресницами, девушка загрузилась в свою жестяную мыльницу и газанула по мосту. Минуту спустя она скрылась за горизонтом. Я же помедлил еще немного, а затем поехал своей дорогой.

Ведь что такое, в сущности, романтика? Это просто наша вера в то, что мир лучше, чем он есть на самом деле… в то, что женщины прекраснее, мы сильнее и отважнее… а трава зеленее, чем нам видится.

— Ну и дурак! Ну и дурак! Ну и дурак! — долбил свое дрозд.

— Спасибо! — прошептал я. — Ты был очень добр ко мне.

Глава вторая

Сельские приметы

Ромси из волшебного графства Гемпшир представляет собой маленький провинциальный городок — идеальное место для проведения еженедельных ярмарок. Посреди центральной площади на высоком постаменте горделиво красуется местный благодетель — лорд Пальмерстон. Памятник, открытый всем ветрам и дождям, стоит уже не один год, и бронза местами изрядно позеленела. Рядом с монументом в расслабленной позе застыл полицейский, он меланхолично рассматривает кондитерскую напротив. Темп жизни, как и все прочее в этом городке, неспешный, события — разумно предсказуемы. На бордюрном камне расположилась группа мужчин в гетрах, они молча стоят с выражением глубокой задумчивости на лицах. Время от времени площадь пересекает корова в сопровождении своего хозяина.

Немного поодаль от дороги среди деревьев белеет высокое каменное здание — это Бродлендс, особняк, некогда принадлежавший Пальмерстону. Во всем Ромси царит атмосфера безмятежного покоя; кажется, будто городок утверждает: я немало потрудился, внес достойную лепту в бурную политическую жизнь девятнадцатого столетия, а теперь с полным основанием удалился на заслуженный отдых.

Самым заметным зданием в Ромси, как и во многих провинциальных английских городах, является монастырь — видавшая виды серая громада, построенная еще при саксах, разрушенная данами, восстановленная в 1130 году и выкупленная горожанами за 100 фунтов стерлингов во время кампании по разрушению монастырей, проводившейся Генрихом VIII (согласитесь, неплохая сделка, свидетельствующая о коммерческой сметке ромсийцев).

Ромси — средоточие английского духа. Здесь налицо все приметы сельской Англии: начиная от статуи Пальмерстона с позеленевшей головой, городского констебля, коровы на площади и кончая серым аббатством, уходящим корнями во времена Гептархии.

Я стоял, прислонившись к церковной ограде, и сквозь кучерявую листву вязов рассматривал верхний ряд окон, освещавших хоры (вот уж где норманнский стиль), приземистую серую башню и замысловатый флюгер, на который всякий раз перед дождем усаживается галка (примета верная, убеждали меня ромсийские старожилы, можете не сомневаться). На сей раз бедная птица, должно быть, умаялась и покинула свой пост, потому что, сколько я ни глядел, никаких признаков пернатой не приметил.

Три маленькие девочки в белых передничках играли на дорожках церковного кладбища: с серьезным видом они нянчили своих целлулоидных младенцев. Мимо на велосипеде прокатил рассыльный из лавки мясника с грузом баранины. По вязовой аллее неторопливо шел пожилой мужчина с букетом желтофиолей в правой руке. Поравнявшись со мной, он поздоровался, и мы разговорились — сначала коснулись истории, затем потолковали о жизни вообще. Старик оказался церковным старостой. К моему огромному удивлению, я узнал, что ему семьдесят шесть лет — я бы на глаз дал не более пятидесяти пяти. Бледно-голубые глаза моего собеседника весело блеснули, когда я сказал ему об этом.

— И, представьте себе, я ни разу не болел за всю жизнь! — с законной гордостью похвастался он. — Возраста своего совершенно не ощущаю, а знаете почему? Потому что счастлив. Я абсолютно убежден, что секрет здоровья и долголетия любого человека — в умиротворенном состоянии духа.

— Ну да, — вздохнул я, — вам-то наверняка не приходится бегать за автобусом!

Старик улыбнулся.

— Здесь очень спокойное место, — сказал он. — Тишь да гладь! Никогда ничего не случается. Хотите осмотреть церковь? Вообще-то она закрыта, но я проведу вас внутрь.

И мы пошли дальше по вязовой аллее уже вместе.

Здесь, при сером свете, отраженном от старого камня, в окружении мощных норманнских колонн и полукруглых арок (если вы поклонник норманнской архитектуры, вам непременно надо посетить это аббатство), в суровой тиши древнего храма я познакомился с историей леди Этельфледы, третьей аббатисы Ромси. О ее благочестии сохранилось множество красивых легенд. Рассказывают, например, что благодаря своей святости эта дама могла под покровом ночи войти обнаженной в студеный ручей, протекавший рядом с аббатством, и часами стоять там, распевая псалмы.