127 часов. Между молотом и наковальней

Арон Ральстон

127 ЧАСОВ: МЕЖДУ МОЛОТОМ И НАКОВАЛЬНЕЙ

СТРАСТЬ ж. страсти мн. (страдать):

1) страданье, муки, маета, мученье, телесная боль, душевная скорбь, тоска; особ, в знач. подвига, сознательно принятые на себя тяготы, мученичества;

2) страсть, душевный порыв к чему-либо, нравственная жажда, алчба, безотчетное влеченье, необузданное, неразумное хотенье.

…После того как сирен товарищи сзади оставят,

Дальше тебе ни за что говорить я не стану, какую

Выбрать дорогу тебе. Умом своим собственным должен

Это решить ты. А я расскажу об обеих дорогах.

Встретишь на первой утесы высокие. Яро пред ними

Волны кипят синеглазой богини морской Амфитриты.

Планктами эти утесы зовут всеблаженные боги.

<…>

Все корабли, к тем скалам подходившие, гибли с пловцами;

Доски одни оставались от них и бездушные трупы,

Гибельным вихрем огня и волною носимые в море.

<…>

Два на дороге второй есть утеса. Один достигает

Острой вершиною неба, вокруг нее тучи теснятся

Черные. Прочь никогда не уходят они, у вершины

Воздух ни летом, ни осенью там не бывает прозрачным.

<…>

Мрачная есть в середине утеса большая пещера.

Обращена она входом на мрак, на запад, к Эребу.

Мимо нее ты направь свой корабль, Одиссей благородный.

<…>

Страшно рычащая Сцилла в пещере скалы обитает.

Как у щенка молодого, звучит ее голос. Сама же —

Злобное чудище. Нет никого, кто б, ее увидавши,

Радость почувствовал в сердце, — хоть если бы бог с ней столкнулся.

Ног двенадцать у Сциллы, и все они тонки и жидки.

Длинных шесть извивается шей на плечах, а на шеях

По голове ужасающей, в пасти у каждой в три ряда

Полные черною смертью обильные, частые зубы.

<…>

Из мореходцев никто похвалиться не мог бы, что мимо

Он с кораблем невредимо проехал: хватает по мужу

Каждой она головой и в пещеру к себе увлекает.

Там и другую скалу, Одиссей, ты увидишь, пониже,

Близко от той. Отстоит от нее лишь на выстрел из лука.

Дико растет на скале той смоковница с пышной листвою.

Прямо под ней от Харибды божественной черные воды

Страшно бушуют. Три раза она их на дню поглощает

И извергает три раза. Смотри же: когда поглощает —

Не приближайся! Тебя тут не спас бы и сам Земледержец!

К Сциллиной ближе держися скале и как можно скорее

Мимо корабль быстроходный гони. Несравненно ведь лучше

Шесть людей с корабля потерять, чем всех их лишиться.

Гомер. Одиссея, песнь двенадцатая.[1]

ПРОЛОГ

Вместе с бандитами из Руста

По натуре он был скорее лодочником, чем ковбоем, и готовить ему удавалось лучше, чем грабить поезда. И все же Джон Гриффит (особые приметы: один глаз голубой, другой — карий) стал незаменимым членом «Дикой шайки» Бутча Кэссиди. Это было в те времена, когда банда скрывалась в Восточной Юте, в Робберз-Руст.[2] Блю-Джон — Синий Джон, как называл его первый работодатель, — впервые появился здесь в качестве повара на ферме Харриса — неподалеку от Циско, милях в шестидесяти к западу от Гранд-Джанкшн. Но, не проработав в согласии с законом и двух лет, этот тридцатипятилетний парень связался с Джимом Уоллом, известным также как Серебряный Мундштук, и Эдом Ньюкомом по кличке Индеец. Дело было весной 1890 года, при сборе скота для родео. Ковбои рыскали по просторам Руста под предводительством Джека Мура, человека с дурной репутацией. Мур нередко принимал банду Кэссиди на своей территории, ограниченной реками Дерти-Девил, Сан-Рафаэль, Грин и Колорадо. И всякий раз, когда «Дикая шайка» располагалась в Русте на зиму, разбивала лагерь до или после очередного набега либо заглядывала сюда, чтобы помочь со сбором скота, их ждал радушный прием.

Серебряный Мундштук, Синий Джон и Индеец Эд бродили вместе с шайкой на ролях подсобных рабочих и брались за все подряд, будь то конокрадство, разбой или выпас скота. В 1898 году они помогали Муру ловить остатки стада Джей Би Бура, а затем отправились воровать лошадей в Вайоминг. Перестрелка на обратном пути стоила Муру жизни. В начале следующего года, доставив ворованных лошадей в Колорадо для продажи, компания вернулась в Приют и разжилась новой партией отборной конины, ограбив ранчо близ Моаба и Монтичелло. Поисковые отряды, надо сказать, старались держаться подальше от Руста, поэтому парни из «Дикой шайки» не очень-то их боялись. И в то же время разбойники знали: после всех этих шалостей слуги закона охотятся за ними.

Однажды преступная троица вместе с запасом краденого добра — двумя вьючными мулами и полудюжиной лошадей — встала на ночевку в боковом отроге каньона Руст. Поздним февральским утром Индеец Эд карабкался по камням к укрытию, и тут утреннюю тишину взорвал ружейный выстрел. Пуля тридцать восьмого калибра расплющилась о скалу и, отрикошетив, пробила Эду ногу над коленом. Эд упал на песчаную промоину и, скрываясь за кустами, пополз в укрытие, откуда его приятели уже обменивались выстрелами с полицейскими. Поисковый отряд нашел их по следам и вчерашнему кострищу. Пока Синий Джон отвлекал внимание полицейских, Серебряный Мундштук выбрался на край каньона и трижды пальнул по людям шерифа. Пули просвистели у них прямо над головами. Стражи закона отступили из каньона к своим лошадям и помчались по домам, разнося весть о перестрелке с «Дикой шайкой».

После этого случая сообщники разошлись и более никогда не участвовали в преступных операциях. Бандиты повесили ружья на стену, и каждый мирно ушел с исторической арены, оставив подвиги другим. Индеец Эд Ньюком подлечил ногу и, как принято считать, вернулся в Оклахому, где и канул в неизвестность. Серебряный Мундштук сбежал из-под охраны, отсидев два года из десяти положенных ему в тюрьме округа Уэйн, штат Юта. В конце концов он поселился в Вайоминге, дабы тихо провести остаток дней своих. Синего Джона — Гриффита — в последний раз видели осенью 1899 года, когда он отбывал из Хайта вниз по реке Колорадо, в сторону Лиз-Ферри, по одному из самых красивых и опасных речных участков на Западе. Никто не видел, как он прибыл в Лиз-Ферри, поэтому считают, что он покинул реку на полпути, дабы отправиться в Аризону или даже в Мексику. Во всяком случае, о нем больше никто никогда не слышал.

Из этой троицы лишь один смог оставить след на земле. Каньон Блю-Джон и источник Блю-Джон, рядом с местом роковой засады, названы в честь именно этого — не то повара, не то скотовода, не то конокрада, что с добрый десяток лет рыскал по Русту на исходе девятнадцатого века.

ГЛАВА 1

«Геологическая эпоха включает настоящее время»

Это самое красивое место на земле.

Таких мест много. В сердце каждого человека, мужчины или женщины, запечатлен образ идеального места, знакомого или незнакомого, реально существующего или воображаемого дома… И нет предела стремлению человека вернуться домой. Богословы, пилоты, астронавты слышат этот зов, обращенный к ним свыше, из холодной черной пустоты между звездами.

Для меня такое место — Моаб, штат Юта. Я, конечно, не имею в виду сам город, я говорю о той местности, которая его окружает, — о каньонах. Пустынные гладкие скалы. Красная пыль, обожженные солнцем склоны, небо над головой — там кончаются все дороги.

Эдвард Эбби. Пустынный отшельник

И снова расплывающийся инверсионный след самолета в синем, как птица счастья, небе над красным пустынным плато. Остается только гадать, сколько дней под палящим солнцем видела эта бесплодная земля со дня Сотворения. Субботнее утро, 26 апреля 2003 года. Я еду на горном велосипеде по бугристой грунтовке в дальнем юго-восточном углу округа Эмери, что находится к востоку от центра штата Юта. Час назад я оставил свой пикап на парковке в начале тропы на каньон Хорсшу, в укромный уголок национального парка Каньонлендс, расположенный в двадцати пяти километрах к северо-западу от легендарного Мейз-Дистрикт, в шестидесяти пяти километрах к юго-востоку от зазубренного хребта Сан-Рафаэль, в тридцати двух километрах от Грин-Ривер и примерно в шестидесяти пяти километрах от шоссе I–70 — последнего оплота цивилизации и коммерции («Ближайший автосервис — 176 километров»). Разогнавшись на сотнях километров плато, ограниченного на западе снежными горами Хенрис (последним горным хребтом в США, который был исследован, назван и нанесен на карту), а на востоке — горами Ла-Сал, сильнейший ветер дует с юга — мне навстречу. Он не только снижает мою скорость — я еле ползу по пологому склону на самой низкой передаче, — но и заметает дорожную колею сугробиками красно-коричневого песка. Я стараюсь ехать там, где его поменьше, но временами песок покрывает всю тропу, и колеса вязнут. Уже три раза мне приходилось брести пешком через особенно длинные песчаные топи.