Когда пробьет восемь склянок

— Но вы, надеюсь, не будете против беглого осмотра? — Голос темноволосого таможенника звучал с сожалением. — Связь нарушена, а вы знаете… — Голос замер, и он улыбнулся. — Грабители вы или нет, шансы здесь один к миллиону, тем не менее, если мы не осмотрим судно, завтра будем вынуждены искать другую работу. Нужно выполнить формальности.

— Разумеется, я никоим образом не хотел бы допустить, мистер… э… э…

— Томас. Благодарю. Могу я посмотреть корабельные документы? Э… большое спасибо. — Он передал их тому, что помоложе. — Минутку… Ах да, рулевая рубка. Не мог бы мистер Дюрран скопировать их там?

— Разумеется. Но разве здесь не удобнее?

— Мы вооружены самым современным техническим оборудованием, сэр, — миниатюрным фотокопировальным аппаратом. Для него необходимо только темное помещение. Как говорится, пять минут — и все будет готово… Не могли бы мы начать с вашей лаборатории?

Насколько я понял, он говорил о выполнении формальностей. Что ж, если речь шла об обыске, то этот был самым необычным из тех, что мне доводилось видеть. Через пять минут Дюрран вернулся из рубки, а потом они с Томасом приступили. Рыскали они так, словно искали «Кохинор». Во всяком случае, поначалу. Им нужно было объяснять каждую деталь — независимо от того, относилась ли она к машинной или электрической части, — заглянули в каждый ящик и шкаф, просмотрели канаты и веревки в большом чулане лаборатории, и я поблагодарил Бога за то, что он запретил мне прятать резиновую лодку вместе с подвесным мотором и костюмом для подводного плавания именно там. Они тщательно осмотрели туалет, словно считали, что я мог бросить туда «Кохинор»…

Большую часть времени они провели в машинном отделении, и там, разумеется, было на что посмотреть. Все выглядело новеньким и блестело. Две большие дизельные машины по сто лошадиных сил каждая, дизель-генератор, радиогенератор, насосы для холодной и горячей воды, система центрального отопления, большие резервуары для масла и воды и два длинных ряда заряженных батарей. Томас, казалось, больше всего заинтересовался батареями.

— Вы располагаете огромным резервом, мистер Петерсен, — сказал таможенник. За это время он успел узнать мое имя, хотя и не совсем то, которое мне было дано от рождения. — К чему вам дополнительные мощности?

— У нас их даже недостаточно. Неужели мы будем заводить руками восемь электромоторов, которые используем, когда находимся в гавани. К тому же мы не сможем запустить машины или генераторы: возникнет слишком много помех. Все это требует больших затрат энергии, — я принялся загибать пальцы. — Не забудьте еще центральное отопление, насосы для холодной и горячей воды, радар, радио, автоматическое управление, электрокран для лодки, навигационные огни, эхолот…

— Ну, хорошо, хорошо. — Он стал исключительно дружелюбен. — Понимаете, корабли вообще-то не по моей части, если не возражаете, давайте пройдем вперед.

Как ни странно, но инспекция вскоре закончилась. Тем временем в салоне Ханслету удалось заставить полицию Торбея принять гостеприимство хозяев «Файркреста». Макдональд-старший, разумеется, не стал после этого веселее, но во всяком случае — гораздо общительнее. Макдональд-младшкй чувствовал себя не так свободно. Вид у него был довольно хмурый. Может быть, он досадовал на отца, который выпивал в компании возможных преступников.

Если осмотр салона был поверхностным, то в обеих каютах вообще ничего не искали. Когда мы наконец снова оказались в салоне, я сказал:

— Очень жаль, господа, если я был с вами неприветлив, но вы должны понять: нарушен мой ночной покой. Еще по рюмочке?

— Что ж, — улыбнулся Томас. — Мы тоже не хотим показаться невежливыми. Большое спасибо.

Через пять минут они уехали. Томас даже не взглянул в сторону рубки. Но как бы то ни было, Дюрран успел в ней побывать. Он мимоходом заглянул в один из чуланчиков на палубе, но больше не стал себя утруждать. Подозрение нас не коснулось. Вежливое прощание — и они удалились. Их судно трудно было разглядеть в темноте, но, судя по звуку, оно было мощным.

— Странно, — сказал я.

— Что именно?

— Я о судне, на котором они прибыли. Ты имеешь представление о том, как оно выглядело?

— Откуда мне это знать? — Ханслет был раздражен. Ему, как и мне, не удалось поспать. — Было темно, хоть глаз выколи.

— В том-то и дело! Единственное, что можно было видеть, — слабый свет в рулевой рубке. Никаких фонарей на палубе или огней внутри. Даже навигационных не было.

— Вахмистр Макдональд следит за порядком в этой гавани уже восемь лет. Неужели тебе понадобится свет, чтобы после наступления темноты пройти по собственной квартире?

— В моей квартире нет двух десятков яхт, которые под влиянием ветра, прилива и отлива постоянно меняют свое положение. Внешние причины не заставят меня плутать, когда я иду по квартире. Но ведь во всей гавани только три судна имеют якорные огни. А он должен видеть, куда плывет.

Я оказался прав. Со стороны удалявшегося судна, шум машин которого был еще слышен, темноту внезапно прорезал тонкий луч света. Пятидюймовый прожектор, как я и думал. Свет упал на маленькую яхту, стоящую на якоре ярдах в ста, и судно сразу изменило курс. Луч осветил другое судно, и опять ночные гости переложили руль на этот раз на бакборт и после продолжили путь в прежнем направлении.

— Ты употребил слово «странно», — пробормотал Ханслет. — В этих обстоятельствах, думаю, слово очень подходит. А какого мнения мы должны быть о полиции Торбея?

— Ты же беседовал с вахмистром.

— Я бы обо всем думал иначе, — сказал Ханслет непоследовательно. — Все бы встало на свои места. Но не могу. Макдональд — честный, старомодный полицейский, да вдобавок еще и хороший. Я таких много встречал, да и ты тоже.

— Правильно, — согласился я. — Хороший, честный полицейский. Но то, что происходило здесь, выходило за рамки его обязанностей, и он был сбит с панталыку. По большому счету, были введены в заблуждение и мы. Во всяком случае, так продолжалось до последнего момента.

— И ты говоришь это только теперь?

— Томас бросил неосторожное замечание, так, вскользь. Ты не слышал, мы в это время были в машинном отделении. — Я почувствовал, что меня лихорадит. Может, от холодного ночного ветра? — Я не обратил бы на него внимания, если бы не пришел к выводу, что они не хотели показывать свое судно. Томас сказал, что корабли, дескать, не по его части. Возможно, он посчитал, что задал мне слишком много вопросов и хотел, этой фразой успокоить. Понимаешь, корабли почему-то не по его части! А ведь они практически всю жизнь проводят на судах, которые осматривают и обыскивают. Вот, собственно, и все. Если хорошенько подумать, то таможенники суют нос во все корабельные уголки и тайники, так что в конечном итоге знают суда даже лучше кораблестроителей. И еще деталь: тебе не бросилось в глаза, как хорошо они одеты? Неужели министерство так хорошо о них заботится?

— Таможенники вообще-то не ходят в засаленных комбинезонах.

— Даже если предположить, что на них эта одежда всего сутки… Как они сказали? Тринадцатое судно, которое они проверяют? Скажи-ка мне, если бы ты побывал с подобным визитом на тринадцати судах, что бы осталось от «стрелочек»? Или ты хочешь сказать, что они специально отутюжили брюки перед приездом на наше судно?

— А о чем они еще спрашивали? Что делали? — Ханслет говорил так тихо, что я услышал удаляющийся рокот мотора в то время, как прожектор перепрыгнул на каменный причал набережной, находящейся приблизительно в полумиле. — Проявили к чему-нибудь повышенный интерес?

— Они ко всему проявили повышенный интерес… Но подожди-ка, подожди! Томас больше всего заинтересовался батареями. Его поразило, что у нас имеется слишком большой запас электрической энергии.

— Вот как? Действительно? А ты помнишь, с какой легкостью наши друзья таможенники попрощались и перемахнули на свое судно?

— Ну, это они проделывали тысячи раз.

— И у обоих руки были свободны. Они ничего не несли. А ведь должны были.