По дикому Курдистану

– А что говорил англичанин?

– Его никто не мог понять, он только разъяренно бегал туда-сюда; он походил на пойманную в клетку пантеру.

– Неджир-бей знает, что ты меня ищешь с собакой?

– Нет, он тогда ушел.

– По дороге тебе встречались люди?

– Нет, пес меня вел по местности, где, кажется, не ступала нога человека.

– Где мой конь?

– Во дворе мелека. Я передал его хаддедину.

– Тогда он в хороших руках.

Снаружи послышались легкие шаги. Халеф мгновенно потянулся за оружием, а пес приготовился к прыжку. Я успокоил обоих: это была Ингджа. Она удивленно остановилась на пороге, увидев моего слугу и пса.

– Не бойся, – сказал я. – Они не причинят тебе вреда.

– Как они пришли сюда?

– Они меня отыскали, чтобы освободить.

– Значит, ты нас сейчас оставишь?

– Пока нет.

– Тебе еще нужен Рух-и-кульян?

– Да. Ты меня к нему отведешь?

– Охотно. Вот я принесла вам попить и поесть. Только этого не хватит для двоих и собаки.

Ингджа принесла большую корзину, полную еды. Здесь могли бы наесться пять человек.

– Не беспокойся, милая, – отвечал я. – Еды хватит не только для двоих. Я приглашаю вас с Маданой к трапезе.

– Господин, мы же женщины!

– В моем отечестве к женщинам относятся с уважением. У нас они краса и гордость дома и занимают всегда почетное место за столом.

– О эмир, как счастливы должны быть ваши женщины!

– Но им приходится есть лопатами! – присовокупила жалостливым тоном Мадана.

– Это не лопаты, а маленькие, изящные инструменты из красивого металла, которыми еще аппетитней есть, чем пальцами. Кто у нас во время трапезы загрязнит руки едой, тот считается нечистоплотным, неловким человеком. Я покажу вам, как выглядит ложка.

Ингджа расстилала скатерть на полу, а я взял нож Халефа и отхватил им порядочный кусок дерева из столба, чтобы вырезать ложку. Скоро она была готова, я показал, как с ней обращаться, и это вызвало немалое восхищение простых женщин.

– Ну, скажи теперь, о Мадана, можно ли назвать эту маленькую вещь лопатой?

– Нет, господин, – отвечала она. – У вас, оказывается, не такие большие рты, как я сперва подумала.

– Господин, что ты сделаешь с этой ложкой? – спросила Ингджа.

– Выброшу.

– О нет, эмир! Не подаришь ли ты ее мне?

– Для тебя она недостаточно красива. Для Жемчужины из Шурда она должна быть из серебра.

– Господин, – покраснела Ингджа, – она красива! Красивее, чем если бы она была из золота или серебра, – красивее, потому что ты сам ее изготовил! Я прошу тебя, подари ее мне, чтобы у меня осталось хоть какое-то воспоминание о тебе, после того как ты нас покинешь!

– Хорошо, бери ложку! Но тогда ты должна прийти ко мне завтра в Лизан, и я дам вам обеим нечто другое, что лучше этой ложки.

– Когда ты уходишь?

– Это решит Рух-и-кульян. Ну, а теперь рассаживайтесь, примемся за обед!

Мне пришлось повторить эту просьбу несколько раз, прежде чем они уселись. Халеф ничего не говорил, а только лишь наблюдал за всеми движениями красивой девушки. Наконец он глубоко вздохнул и сказал по-арабски:

– Сиди, ты прав!

– В чем?

– Даже если бы я был пашой, я не подошел бы к ней. Возьми ты ее себе. Она красивей всех женщин, которых я видел в своей жизни.

– Наверняка здесь уже есть какой-нибудь юноша, который ее любит.

– Спроси-ка ее об этом!

– Не-ет, это не пойдет, мой маленький хаджи! Это было бы невежливо!

Ингджа заметила, что говорят о ней, поэтому я ей сказал:

– Этот человек уже твой хороший знакомый!

– Что ты имеешь в виду, эмир?

– Он как раз тот самый, о котором тебе рассказывала Мара Дуриме. Все мои друзья подумали, что меня убили, и только он один пошел по неведомым ему местам, чтобы спасти меня.

– Он маленький, но верный и мужественный, – сказала Ингджа, бросив на него взгляд, полный признательности.

– Что она сказала обо мне? – спросил Халеф, заметив этот взгляд.

– Что ты верный и мужественный.

– Передай ей, что она очень красивая и добрая девушка и мне очень жалко, что я такой маленький и не паша.

Когда я переводил ей его слова, он подал ей руку, и она, смеясь, дружески ударила по ней, при этом ее лицо было таким милым и добрым, что мне стало откровенно жалко, когда я подумал об однообразной, безрадостной жизни, ожидавшей ее здесь, в этой стране.

– У тебя есть желание, которое я могу исполнить? – спросил я ее.

Несколько секунд она смотрела мне прямо в глаза, затем ответила:

– Да, господин, у меня есть желание.

– Какое?

– Эмир, я буду очень часто вспоминать о тебе. Будешь ли и ты порой вспоминать нас?

– Ну конечно же.

– У вас тоже на небе есть луна?

– Тоже.

– Господин, каждый вечер, когда будет полнолуние, гляди на луну, и тогда наши взгляды встретятся.

Теперь уже я подал ей руку.

– Хорошо, я буду делать это, и по всем остальным вечерам, когда луна будет светиться в небе, я буду вспоминать о тебе. Каждый раз, когда ты будешь видеть луну, думай, что она приносит тебе мои приветы.

– И также тебе наши!

Беседа застопорилась: у нас возникло элегическое настроение духа. Но дальнейшее обыденное течение обеда возвратило нас к прежнему состоянию. Первой слово взяла Ингджа:

– Твой слуга пойдет с тобой в пещеру?

– Нет. Он сейчас вернется в Лизан, чтобы радостной вестью успокоить сердца моих друзей.

– Да, он и в самом деле должен это сделать, ведь твоим друзьям грозит опасность.

– Какая? – спросил я, внешне абсолютно спокойный.

– Недавно здесь были двое мужчин. Один поскакал к тебе, другой остался в деревне. Я разговорилась с ним. Ему запретили рассказывать кому-либо что-либо, но он был достаточно болтлив, и я могу тебе кое-что сообщить, что узнала от него. Ты веришь, что перемирие продлится до завтрашнего полудня?

– Я надеюсь.

– Но есть много людей, которые не хотят этого, и эти люди избрали моего отца себе в предводители. Он послал срочных гонцов в Мурги, Миниджаниш и Ашиту, а также разослал их по всей долине вплоть до Бириджая и Гиссы, чтобы собрать в одно место всех мужчин, способных носить оружие. Они соберутся в эту ночь и нападут на бервари.

– Какое неблагоразумие! Твой отец сделает целую долину несчастной.

– Ты думаешь, что бервари превосходят нас силами?

– Если даже и не силами, то по воинской выучке точно. Если уж битва разгорится, то она вспыхнет повсюду, а тогда курды окажутся в сотни раз сильней вас, поскольку вся ваша местность окружена курдскими поселениями.

– Бог мой, а ведь ты прав!

– Я несомненно прав! Если сегодня или завтра не удастся заключить мир, то наступят еще более жуткие времена, чем при Бедерхан-бее и прочих. Тогда вполне вероятно, что халдеев просто полностью уничтожат вместе с их женами и детьми.

– Ты это всерьез, эмир?

– Серьезней не бывает!

– О Иисус, что нам тогда делать?

– Ты знаешь, где твой отец собирает войска?

– Нет, я не смогла этого узнать.

– И тебе также неведомо, где он сейчас находится?

– Он объезжает села, чтобы уговорить людей подняться на борьбу.

– Значит, нам может помочь лишь Рух-и-кульян. Для этого мне следует несколько подготовиться.

– Да, господин, если тебе удастся что-либо сделать, то все миролюбивые жители этой страны будут благословлять тебя, когда тебя уже не будет с нами.

Мы закончили есть, и я спросил у Халефа:

– Ты найдешь дорогу обратно в Лизан, причем так, чтобы тебя никто не заметил?

Он кивнул, и я продолжал:

– Ты пойдешь к мелеку и бею Гумри и скажешь им, где и как ты меня нашел.

– Мне сказать им, кто на тебя напал?

– Да. Скажи им, что на меня напал Неджир-бей, чтобы я не мог быть посредником между обеими враждующими сторонами. И он требует за мое освобождение мое имущество, моего коня и имущество всех моих друзей.

– Шайтан ему это даст!

– У меня ничего нет – все отняли, поэтому оставь мне твои пистолеты, нож и собаку.