Остров. Остаться людьми. Тетралогия (СИ)

– Ты хочешь жить?

Левша, дрожа губами, улыбнулся.

– Так хочется сказать «нет», ведь тогда я нарушу твой так хорошо обдуманный план.

Настала очередь улыбнуться Дебуа.

– Видишь ли в чем дело, человек-паук, я все время добиваюсь своего. Так что я тоже попробую быть остроумным. Ты хочешь, чтобы жила она?

Левша изменился в лице и бросил взгляд на Мари. Та, закрыв глаза и закусив край простыни, тряслась в рыданиях.

– Она плачет, потому что знает: ответ – «нет», и она умрет.

– Я говорю – «да».

– Хорошо, – Дебуа встал со стула. – Тогда поступаем следующим образом. Эта шлюха сейчас отправится со мной. А ты отлежишься и отправишься в Москву. Там разыщешь так называемый «Дом Мезинга». Не трудись запоминать, здесь – вся информация.

И Левша увидел, как на сломанную их с Мари любовью кровать летит ноутбук.

– Заберешься в одну квартиру и в одном сейфе найдешь одну вещь. После этого я отдам тебе эту дворовую потаскуху.

– Это твоя жена, приятель… – с ненавистью проговорил Левша.

– Я тоже так думал. Так вот, в Москве ту штуку, что вынешь из сейфа, передашь людям, которые тебя найдут. Я должен потерять еще минуту, чтобы объяснить последствия сбоя этого плана?

Левша посмотрел на кровать.

– Ты пришел подготовленным. Значит… Ты задолго до этого знал, что я сплю с Мари?

Дебуа рассмеялся.

– Я не размениваюсь на частности, когда разговор идет о главном. – И своим: – Отмойте эту дрянь и уведите в машину. – И Левше: – Жаль, что вы не русский, Филипп Маршал. Это упростило бы задание в два раза.

Когда они были в дверях, Левша хрипло произнес:

– Эй.

Шарль Дебуа вопросительно поднял брови.

– Ты – сука.

– Я знаю.

И они увезли Мари.

Через два дня Левша понял, что в состоянии лететь в Москву.

Ему нужна Мари. Поэтому он сделает все, что ему велено. Чего бы это ни стоило…

*

Макаров прервал его, положив руку на плечо. Сначала тот воспринял это как знак приятельского понимания ситуации и собирался уже сказать, что в сочувствии не нуждается, как вдруг заметил – что-то происходит. Напряженное лицо Макарова было обращено не к нему. Отойдя от Левши, тот внимательно смотрел вдоль берега, прочесывая взглядом квадрат за квадратом.

– Левша, где дети?

Ускоряя шаг и обгоняя друг друга, они приближались к лагерю. Такое их стремительное приближение не могло остаться незамеченным.

– Кто-нибудь видел Питера и Берту?

Молчание и неловкие заглядывания за спины друг друга означали только одно: дети покинули берег.

Растревоженная, побледневшая Дженни вскочила на ноги и помчалась к джунглям.

– Стой! – окликнул ее Артур. Через мгновение, поправляя на плече автомат, он знаком велел (именно – велел, что вызвало в Дженни раздражение) ей остановиться. Пружинистой походкой он направлялся туда, куда только что спешила женщина.

Лагерь засуетился.

Левша посмотрел на небо. До заката оставалось часа три.

– Иди вслед за этим, – он кивнул в сторону Артура. – Он бестолков и упрям. Такие хороши на войне и совершенно непригодны для умозаключений. Я врежусь в лес в северо-западном направлении.

Через минуту он, взбивая ногами песок, как взбивает домохозяйка белок венчиком, добежал до зарослей, разметал молодой бамбук руками и мгновенно исчез.

– Что случилось? – спросил Гламур. Происшествие его огорчило. Прервался его разговор с Катей. – Так вот, на заре становления «Парамаунт Пикчерс»…

Но Катя, как и все, встала.

Очень странной была эта картина. Расположившись полукругом, более двух десятков людей стояли и молчали. И все бы ничего, и не казалась бы картина эта странной, будь они обращены к океану. Так люди ждут возвращения тех, чье отсутствие стало общей тревогой.

Но люди стояли лицом к лесу. Возвращения ждали оттуда.

Глава одиннадцатая

Питер и Берта ушли незаметно.

Он лишь шепнул ей: «Когда?» – и она, взяв мальчика за руку, встала. Левша с отцом Питера уже больше часа говорили о чем-то, отходя от стоянки все дальше и дальше, остальные были заняты рассказами друг другу о пережитых за эти пять суток ужасах.

– Мы скоро вернемся, – сказала Берта, потянув Питера за собой. – Мы просто поцелуемся, и все. Должны же мы хоть раз сделать это?

Питер горел, как в болезни. Но жар этот был настолько манящ и приятен, что он забыл и о предостережении никогда не заходить в джунгли, и о собственной робости. Он много раз видел, как целуются взрослые, и не раз хотел испытать то же, но ему и в голову не могло прийти, что случится какая-то ситуация, которая приведет к этому.

– Пойдем, пойдем… – Берта улыбалась и заводила Питера все дальше. И уже просветы между деревьями стали тоньше, и запах зелени стал сильнее привкуса океана.

– Повернись ко мне, глупый…

Он шагнул к ней, но не мог приблизиться настолько, чтобы их губы коснулись. И тогда шагнула она. Он почувствовал упругость ее маленьких, как теннисные мячики, грудей, коснулся животом, и жар залил его мозг.

Двое, он и она, слившись в поцелуе страстном, но еще неумелом и далеком от постижения существа любви, теперь стояли, и ничего вокруг для них не существовало.

А рядом, прислушиваясь к их робкому, детскому касанию друг друга, стоял страх.

Страх убивает все человеческие чувства. Он оставляет человеку только те, которыми наделены и животные. Олень, слушая звук распарываемой собственной плоти, уже не молит ни о чем. Страх убивает в нем желание искать выход. Страх лишь порождает желание бежать. Но когда бежать невозможно?

Ночь беспощадна.

Она разделяет все живое, способное пожирать и пожираемое. Будь проклята эта ночь, роняющая капли горячей, еще живой крови на уже отупевшую от бессмысленных убийств землю…

– Ты ни с кем не будешь больше целоваться, кроме меня?

Как же нелепо звучит этот вопрос здесь.

– Конечно нет, Питер…

И она еще раз коснулась немного распухшими губками его влажных губ.

– Нам нужно возвращаться, – секунду подумав и открыв глаза, сказал вдруг он.

– Нас нет всего пять минут. Значит, у нас есть еще пять минут. На этом острове начинают искать людей, лишь когда их не замечают десять минут. А потом мы выйдем, и твой отец…

– Задаст нам трепку. Но нам нужно уходить прямо сейчас.

…Девочка с онемевшими от поцелуев губами пыталась найти его губы. Ее руки, уже онемевшие от ненужных попыток, в тысячный раз вытаскивали его руки из-под своей майки и, вынув, разжимались, пуская их туда вновь.

– Пять минут прошли… – прошептала она.

Мальчик задыхался от страсти. Он знал, что-то должно произойти. Что-то главное, то, что еще не наступило, что должно ввести его туда, где он еще не был…

Питер хотел этого, он жаждал этого и не понимал, что к этому должно привести. Вдруг он вспомнил и насторожился.

– Сейчас нас будут искать. Пойдем. – Он вцепился ей в руку.

Берта рассмеялась:

– Ну, пошли!.. Только ты иди первый. Если Дженни заметит, она задаст мне.

– За что?

– Неважно. Иди, я выйду через минуту после тебя!

– Мы увидимся еще… так?

– Не знаю… – ответила она, понимая, что лжет.

Питер еще не умел сказать «поцелуй меня в последний раз», поэтому просто кивнул и быстрым шагом стал спускаться с пригорка. Через минуту он уже видел океан и повисшее над ним, как рыжая звезда во лбу серого коня, солнце.

За деревом, в десятке метров от того места, где стояла Берта, сидел кто-то. Он бесшумно сучил ногами по земле и терзал руками свое тело. Грязь со ступней его растиралась по всем ногам, но он не замечал этого. Он не замечал ничего. Даже себя. Он десять минут слушал звуки, раздававшиеся в нескольких шагах от дерева, к которому он прижался спиной, и истязал сам себя. По подбородку его текла жидкая слюна, но он не замечал и этого…

Под деревом сидел он, давясь собственной яростью и страстью. Он думал лишь о той минуте, секунде, когда сможет вонзиться в ее здоровое, еще не остывшее от чужих прикосновений тело…