Тайна и кровь
Тайна и кровь читать книгу онлайн
В книге представлено одно из лучших произведений в жанре «белого Пинкертона» — роман видного журналиста, беллетриста и литературного критика П. Пильского «Тайна и кровь». Его герой, бывший офицер, примыкает в Петрограде к белогвардейскому подполью, которое в первые послереволюционные годы смело противостоит власти большевиков и кровавому террору чекистов. Первое отдельное издание романа, написанного под псевдонимом П. Хрущов, вышло в свет в Риге в 1927 г.
Роман «Тайна и кровь» продолжает в серии «Polaris» ряд публикаций фантастических и приключенческих произведений писателей русской эмиграции.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Но я упорен. Я никому не смею доверять. Я нем.
— Это похвально. Осторожность в нашем деле — все.
Он крепко стискивает мою руку выше локтя.
— Я буду решительней. Можете узнать мою фамилию. Я — Березин.
Мне это ничего не объясняет. Я продолжаю безмолвствовать. Только на один короткий миг у меня пролетает волнующая мысль:
— Почему он все-таки знает «Зверева»? Но он знает… Значит…
…Сказать или не сказать? Быть может, открыться?
— Расскажите мне ваше задание!..
Молчу.
— Ну, тогда я вам скажу пароль.
Я настораживаюсь. Важно, твердо и медленно он произносит:
— «Тайна и кровь».
Я вздрагиваю. Я повторяю за ним:
— Да. Тайна и кровь.
— Теперь доверяете?
— Да.
— Ваше задание?
Но я не решаюсь. Он останавливается, медленно и спокойно повертывает меня лицом к лицу, мы смотрим друг другу в глаза.
— В таком случае я вам назову начальные буквы имени того, кто один имеет право распорядиться нашей жизнью и судьбой.
Я опускаю глаза. Березин торжественно отчеканивает:
— Эти буквы суть следующие: «Д» и «П».
И я протягиваю ему руку и приношу извинение.
— Простите — говорю я. — Но вы сами понимаете…
И тотчас же рассказываю ему мое задание.
VII. № 2333 и № 456
Березин быль прав. Все случилось так, как он говорил. Одно за другим у меня возникали теперь все новые и новые знакомства. Иногда я сам себе казался каким-то контрабандным товаром, который передают с рук на руки из-под полы. Я переходил от одного неизвестного человека к другому, будто из класса в класс, сдавая короткий, почти немой экзамен… на какой аттестат? На аттестат и звание контр-разведчика, соглядатая, шпиона!
Через две недели меня выпустили из карантина. Я поселился в териокской гостинице «Иматра». Какая удручающая скука в Териоках зимой! Когда-то я жил здесь летом. Помню концерты приезжавших писателей и певцов, оркестры музыки — все ушло, все изменилось, и я — не тот.
…Вот я брожу по номеру. Чего я жду? Что случилось со мной? В эти дни тишины и уединения я припоминаю последние два месяца моей жизни, эти ночные звонки из чека, обыски, милицейский участок, страшный призрак убитого Томашевского, спокойного Червадзе, страшного Котку, пункт и заставу, неожиданную встречу с Березиным, его глаза гипнотизера… Куда я иду? Не качусь ли я в пропасть? Чем кончится все это?
— Вы понимаете, — спросил он, обращаясь ко мне, — всю потрясенность человека, которого ведут неизвестно куда с завязанными глазами. Но надо идти! Возврата нет. Отступлений не может быть.
Я задаю себе вопрос:
— Кого я встречу теперь? Кто следующий на моем пути?
В час дня — стук в дверь.
— Entrez!
Входит неизвестный. Элегантный костюм последней моды, тщательный пробор режет голову пополам. Человек говорит на чистейшем русском языке.
— Позвольте вам представиться: Епанчин.
Потом наклоняется к моему уху и чуть слышно и раздельно произносит пароль. Я киваю головой. Пароль верен.
— Сейчас мы должны ехать, — объясняет он.
Небрежным движением белой холеной руки он бросает на стол кусочек картона и сложенную вчетверо бумагу.
— Билет до Гельсингфорса и пропуск.
Он прибавляет:
— Мы едем вместе первым же поездом.
Я смущен.
— В Гельсингфорс? — переспрашиваю я. — Но вы видите, как я одет.
Еще бы эти глаза не рассмотрели моего одеяния!
— Ничего. Пустяки! Все будет…
Улыбается:
— Мы все переходили в таком виде. Не смущайтесь!
Я надеваю мой полушубок. В эту минуту он мне кажется особенно убогим. Мы идем на станцию. Епанчин обращается к железнодорожному полицейскому и что-то говорит по-фински. Тот почтительно кланяется. Мы входим в вагон. Епанчин меня предупреждает:
— Наш разговор здесь должен происходить только на немецком языке.
С минуту он молчит и повелительно доканчивает:
— Во все время пути ни на одной станций вы не имеете права никуда выходить! На остановках вы не будете смотреть из окна.
— Как странно! — мелькает у меня мысль. — У нас — пропуск до Гельсингфорса. Мы едем совершенно открыто. Я почему-то не должен ни выходить, ни смотреть…
По-видимому, мой спутник угадывает мои недоразумения.
— Это необходимо, — разъясняет он. — Конечно, мы доедем совершенно беспрепятственно. К сожалению, я не могу вам сказать, кто — я. Вы это узнаете потом. Пока запомните, что мы окружены врагами. Мы ведем наблюдение за ними, они следят за нами. Любой кондуктор может оказаться красным агентом. Будьте настороже! Ни одного слова по-русски!
Все это он произносит шепотом.
Поезд грохочет. Мы оба откинулись в углы диванов. Епанчин сидит против меня. Я начинаю дремать.
Наступает ночь. Эти часы кажутся вечностью. Казалось бы, эти недели карантина и уединенной, никем не нарушаемой жизни в заброшенной териокской гостинице должны были дать отдых душе и телу. Но у меня — страшная усталость. Я чувствую себя слабым, будто после тяжкой болезни или длительного голода. Дремотный сон в этом покачивающемся вагоне приносит мне тяжкие кошмарные видения…
Мне снится, будто я закружился в большом белом поле, и вот на меня злобно бросаются три черных собаки. На снегу их шерсть кажется особенно страшной. Вдруг я вижу, что их морды окровавлены и из пасти торчат огромные, конусообразные, желтые зубы, но и они растут не так, как у всех, а под углом к челюсти и выпирают наружу. И я чувствую, несмотря на сон, я явственно слышу, что кричу. В тот же миг кто то начинает меня трясти.
— Тише! Чего вы кричите? Что с вами?
Это — Епанчин. Я просыпаюсь от темного кошмара. Как тяжело! Епанчин гладит меня по колену:
— Успокойтесь! Не надо нервничать! Соберите ваши силы! Самое ответственное еще впереди, а вы уже начинаете сдавать… Нехорошо! В Гельсингфорсе возьмите душ, выпейте чаю с ромом и засните… Вам придется отдохнуть…
Я смущен. Мне стыдно за мою слабость, за мою нервность, за мою невыдержанность. Он отводит глаза в сторону. От бессонной ночи лицо его бледно. Его уверенность и подтянутость, так импонировавшие мне в «Иматре», исчезли. Он говорит:
— Не смущайтесь! У всех нас — то же самое. Никому не легко. Многое приходится переживать. Но дальше будет еще трудней. Самое тяжелое — впереди.
В окно льется белый свет северного зимнего утра. Епанчин вынимает часы:
— Через 15 минут приедем.
В 5 мы — в Гельсингфорсе, Епанчин берет извозчика:
— В отель «Societe».
Поднимаемся по лестнице, проходим коридор. По обе его стороны — номера. В глубине прямо на нас смотрит № 11-ый. Епанчин стучит сгибом указательного пальца: три удара. В ответ:
— Войдите!
В комнате — шесть человек. Мой спутник делает общий поклон и, словно после выполнения очень сложной и ответственной миссии, с облегчением говорит:
— Привез!..
И вслед за этим я слышу несколько обрадованных голосов:
— Наконец-то — вы!.. Очень рады. А мы уж, было, потеряли надежду. Ну как? Все благополучно?
Обрадован и я. Этих людей я вижу впервые. Но искренность приветствия, эти открытые лица, сильные, крепкие пожатия рук, дружелюбие встречи, радость голосов сразу вливают в мою душу давно забытую бодрость. Усталость забыта. Слабости нет и в помине.
Спокойно, с улыбкой на лице, обводя присутствующих ласковым взглядом, я отвечаю:
— Конечно, все благополучно.
В эту минуту все шесть человек, сидящих вокруг большого стола, кажутся мне близкими, родными, дорогими, будто братьями. Но отворяется дверь. Входит новое лицо.
Вошедший становится ко мне вплотную, смотрит в упор, твердо выговаривает:
— Генерал Лопухин.
Его глаза пытливы, его лицо грустно, вдумчиво и серьезно. Он произносит слова раздельно, как команду, и резко, как приказ:
— Вам верю. Пойдемте ко мне!
Через минуту мы — вдвоем. Он спрашивает:
— Ваше задание?
Я докладываю.
Он задает мне вопрос: