Тонкая нить(изд.1968)

— Андрей Иванович, голубчик, — томно сказала она. — Да, простите, можно вас так называть?..

— Андреем Ивановичем, пожалуйста, — сухо ответил Миронов, — а вот от «голубчика» увольте. Так что вы хотели?

— Я… я хотела поблагодарить вас, — потупилась Пщеглонская. — Спасибо, спасибо вам огромное: вы спасли мне жизнь. Да, да, спасли, там, на катере… Ну, а я… я вела себя как дура… Очень прошу меня простить.

— Благодарить меня не за что, — спокойно сказал Миронов. — Я просто выполнял свой служебный долг. Однако оставим эти разговоры, нам пора ехать.

Несколько часов спустя они были уже в Московском аэропорту, откуда Андрей благополучно доставил свою спутницу в Комитет государственной безопасности. Генералу Васильеву Андрей успел доложить еще из Риги об успешном завершении операции. Однако сейчас, сразу по прибытии, он поспешил к Семену Фаддеевичу, будучи уверен, что тот захочет узнать о подробностях. Кроме того, следовало доложить о доставке Пщеглонской в Москву.

Андрей не ошибся: генерал ждал его и с полчаса расспрашивал о том, как прошла операция, как вела себя Пщеглонская, как ведет сейчас.

— Хорошо, — закончил он беседу. — Займемся в первую очередь Семеновым. Проводите эксперимент, о плане которого докладывали. Савельев здесь, в Москве?

— Должен быть с минуты на минуту, он вылетел следующим самолетом.

— Вот и отлично. Да, чуть не упустил из виду: Пщеглонскую для начала допросите, хотя бы накоротке. Думаю, поручать это другому нецелесообразно.

Генерал сообщил Миронову о саквояже с отпоротой подкладкой, который обнаружил Скворецкий.

— Черняев, между прочим, здесь, в Москве, — заметил генерал. — Доставлен сегодня утром. Находится в Институте судебной психиатрии. Свяжитесь с руководством института и попросите ускорить экспертизу.

Переговорив с руководством института, Миронов вызвал на допрос Пщеглонскую. Та, к его удивлению, и не думала что-либо отрицать, в чем-то запираться. На поставленные ей вопросы она отвечала быстро, гладко, почти без раздумья и, что главное, по-видимому, правдиво. Такое, во всяком случае, складывалось впечатление. Как только Миронов заговорил о саквояже, Пщеглонская сама, без единого наводящего вопроса рассказала всю историю, начиная с объявления о чертежных столах и кульманах, спичечной коробки в водосточной трубе и кончая микрокадрами, содержащими шпионские сведения (какие точно, она не знала), которые она извлекла из-под подкладки саквояжа и переправила через Семенова в Москву.

Кому именно? Этого она тоже не знала. Ей известно было только имя Макарова, в адрес которого следовало посылать условную телеграмму. Что представлял из себя тот человек, который, получив от Макарова извещение, должен был явиться на Тверской бульвар и забрать у Семенова спичечную коробку, каково его подлинное имя, где он проживает и работает, Пщеглонская сказать не могла.

Чем дальше шел допрос, тем больше крепло у Миронова убеждение, что, сколь это ни странно, Пщеглонская ведет себя искренне и с первого же допроса решила говорить правду.

Закончив допрос Пщеглонской, Миронов вызвал Семенова и приступил к подготовленному заранее следственному эксперименту.

Допрос Андрей начал резко, напористо:

— Вернемся к вопросу о том, как вы были завербованы гестапо. Говорите правду…

— Гражданин начальник, — взмолился Семенов, — но я сказал все, все, вот те крест святой. Добавить мне нечего.

— Неправда! Вы сказали не все. Об обстоятельствах вербовки вы говорите не всю правду.

— Всю, клянусь вам, всю, — плакал Семенов. — Больше сказать ничего не могу. Прошу мне верить.

Андрей задал еще несколько вопросов, всё о том же — об обстоятельствах вербовки Семенова гестапо, но тот стоял на своем. Убедившись, что мысли Семенова полностью прикованы к вопросу о его вербовке немцами и отчаянными поисками аргументов, подтверждающих правильность его показаний, Миронов сделал незаметный знак своему помощнику. Тот молча встал и вышел из комнаты. Семенов, вопросы которому ставились беспрестанно, без передышки, не обратил на уход второго следователя особого внимания.

Прошло несколько минут, дверь в кабинет, спиной к которой сидел Семенов, бесшумно открылась, и тихо вошел Савельев. Не проронив ни слова, он пересек кабинет и встал рядом с Мироновым. Семенов бросил на вошедшего безразличный взгляд, затем взглянул снова и вдруг замолк на полуслове. Выражение его лица изменилось: он побледнел, нижняя челюсть начала отваливаться. Еще минута, и Семенов вскочил, вытянул перед собой руки и стал медленно пятиться назад, пока не уперся спиной в стену. Почувствовав, что дальше отступать некуда, он сжался, продолжая безумными глазами смотреть на безмолвно стоявшего Савельева. Его трясло как в лихорадке.

— Что, — прервал гнетущую тишину Миронов, — узнали, гражданин Семенов?

— К-к-то это? — лязгая зубами, спросил Семенов. — К-кто? От-куда?

— Полноте! Будто не знаете?

— Н-не м-может быть! — взвыл Семенов. — Он же мертвый, м-м-мертвый!!

— Ага, — жестко сказал Миронов, — значит, финку вы держали в левой руке? Можно записывать?

Семенов оторвался от стены, шагнул вперед, со стоном рухнул на стул и глухим, прерывающимся голосом пробормотал:

— Все скажу, все, только пусть он уйдет, пусть уходит, Н-н-не могу.

— Зачем же? — отрезал Миронов. — При нем все и рассказывайте, как было… Все, вы поняли? Не только об этом преступлении. Вам рассказывать и рассказывать.

Семенов молча кивнул головой, схватил дрожащей рукой стоявший перед ним на столике стакан воды и в несколько глотков осушил его.

Тяжело переводя дыхание, он заговорил. Но теперь его показания не были похожи на те, что он давал прежде: не трудно было понять, что на сей раз он говорит правду, выкладывает все до конца.

Свои показания Семенов начал с рассказа о том, как по распоряжению Черняева пытался убить Савельева. По словам Семенова, Черняев месяца полтора назад вызвал его и сообщил, что последнее время возле него постоянно крутится какой-то тип. Мешает. Этого типа надо «убрать». Черняевым был разработан и план убийства. В назначенный вечер, в назначенное время Черняев направился на окраину города. Будучи заранее проинструктирован, Семенов хорошо знал маршрут и шел далеко позади, не столько наблюдая за Черняевым, сколько пытаясь определить, где же тот, другой, кто не дает покоя Черняеву и кого надлежало «убрать».

Савельева он обнаружил не без труда, но, уж обнаружив, не упускал из виду.

Постепенно Семенову удалось приблизиться к Савельеву. В переулке, которым Черняев, а вслед за ним и Савельев прошли на пустырь, Семенов затаился.

Когда Черняев и следом. Савельев возвращались с пустыря, Семенов выскользнул из своего укрытия и припасенным заранее булыжником нанес Савельеву удар в затылок, затем еще раз ударил финкой между лопаток и бросил бездыханное тело в канаву. Вот, собственно говоря, и все. Да, еще бумажник… Чтобы создать видимость ограбления, он вывернул у своей жертвы карманы, снял с него пиджак, забрал бумажник, который бросил в том же переулке.

— И это все? — спросил Миронов.

— Все, — твердо сказал Семенов. — Верьте мне, гражданин начальник, как на духу все выложил.

— Вы показали, что нападение на Савельева совершили по распоряжению Черняева. Кто такой Черняев? Что вы о нем знаете?

— Черняев? — сказал Семенов. — Черняев — это и есть Король. Страшный человек…

По словам Семенова, Черняев — какой-то крупный начальник. Связался он с ним года два назад, и с тех пор Семенов выполнял его распоряжения: отвозил, как он уже говорил, различные вещицы в Москву, привозил, как обычно, ну, и конечно, получал от Черняева вознаграждение. Бывало, крупное. Это когда поручения случались посложнее, вот вроде того, о котором он сейчас рассказал.

Бывали ли еще поручения такого рода? Да, однажды. Всего один раз. Это было — дай бог память — в мае этого года. Черняев велел ему тогда прийти вечером к нему на квартиру, адрес дал. Ни раньше, ни позже Семенов у него на квартире не бывал, Так вот, пришел Семенов туда; Черняев дома, а на полу лежит женщина. Убитая. Труп, одним словом. Черняев же хоть бы что — бровью не поведет, только лицо словно закаменело.