Росас

— Да, пусть он войдет.

Вслед затем английский министр вошел в кабинет, отвешивая глубокие поклоны диктатору Буэнос-Айреса, который, не давая себе труда отвечать на них, сказал ему только:

— Пройдите сюда!

И он прошел из кабинета в свою спальню.

Росас сел на кровать, а посол в кресло слева от него.

— Ваше превосходительство находитесь в добром здравии? — спросил министр.

— Дело не в моем здоровье, сеньор Спринг!

— Оно, однако, очень важно.

— Нет, сеньор, самое важное то, чтобы правительства и их министры исполняли то, что они обещают.

— Без сомнения.

— Без сомнения? Однако ваше правительство и вы делали только то, что лгали мне и компрометировали мое дело.

— О, высокочтимый сеньор, это чересчур!

— Вы этого заслуживаете, сеньор Спринг.

— Я!

— Да, сеньор, вы! Вот уже полтора года вы обещаете от имени вашего правительства служить посредником или вмешаться в этот скверный вопрос, поднятый французами. Кто меня обманывает, вы или ваше правительство?

— Высокочтимый сеньор, я уже показывал вашему превосходительству подлинные депеши моего правительства.

— Тогда, значит, ваше правительство лгало мне; ведь совершенно очевидно, что вы ни дьявола не сделали для моего дела и что по милости французов Лаваль находится в двадцати лье отсюда, и вся республика подняла оружие против моего правительства.

— О! Поведение французов — вероломно!

— Не говорите же глупостей: французы действуют так, как они должны, потому что они воюют со мной, но вы, англичане, вы меня предали. Ведь вы — враги французов? Почему же вы, обладая многочисленным флотом и громадными богатствами, почувствовали страх, когда настала минута оказать помощь другу?

— Страх? Нет, высокочтимый сеньор, но европейский мир, континентальное равновесие…

— Какое равновесие! И кой черт! Вы и ваши соотечественники в мелочах нарушаете это равновесие, и никто не говорит вам ничего, предательство есть предательство, вы думаете так же, как французы, да, может быть, вы и ваши соотечественники такие же унитарии, как и они!

— О, нет, высокочтимый сеньор! Я преданный друг вашего превосходительства и вашего дела. Ваше превосходительство имеет доказательство моей преданности в моем поведении.

— Какое поведение, сеньор Спринг?

— Мое сегодняшнее поведение.

— Чем же оно замечательно?

— Тем, что я пришел к вам просить соблаговолить принять мои личные услуги в том, что вы сочтете приличным потребовать от меня.

— Что же вы могли бы сделать в том случае, когда я сочту свое дело проигранным?

— Я призвал бы для защиты вашего превосходительства, вас и вашей семьи, команды с судов ее величества.

— Ба! И вы думаете, что тридцать или сорок англичан могут заставить народ относиться к ним с уважением, если он восстанет против меня?

— Если к ним не отнесутся с уважением, последствия будут ужасны.

— Да, но какая польза для меня в том, что англичане будут бомбардировать город после того, как я буду расстрелян? Разве так защищают своих друзей, сеньор Спринг? Однако…

— Однако…

— Однако, если бы я был английским послом сэром Уолтером Спринтом, а вы были Хуаном Мануэлем Росасом, то я бы вот что сделал: я бы всегда держал наготове на берегу за своим домом шлюпку, чтобы мой друг Росас при необходимости смог ею воспользоваться.

— О, хорошо, хорошо, я это сделаю.

— Я не прошу вас это делать, я вовсе не нуждаюсь в вас. Я просто говорю о том, что бы я сделал на вашем месте.

— Хорошо, высокочтимый сеньор! Друзья вашего превосходительства будут заботиться о вашей безопасности в то время, как гений и отвага вашего превосходительства будут посвящены судьбе этой прекрасной страны. Ваше превосходительство получили известие из внутренних провинций?

— Какое значение имеют для меня внутренние провинции, сеньор Спринг?

— Однако события, происходящие там…

— События, происходящие там, ни дьявола меня не интересуют? Неужели вы полагаете, что если я разобью Лаваля и отброшу его в провинции, то мне следует серьезно опасаться тех, которые там восстали?

— Не опасаться, нет, но… война затянется.

— Это-то и доставит мне победу, сеньор Спринг. Согласно моей теории, враги — те, которые находятся вблизи меня, а те, которые далеко и продолжают упорствовать в своем восстании, не только не вредят мне, но скорее даже помогают.

— Ваше превосходительство — гениальный человек!

— По крайней мере я значу побольше ваших европейских дипломатов. Я пожалел бы федерацию, если бы ее защищали такие люди, как вы. Знаете ли вы, почему дьявол ослепляет этих унитариев?

— Я полагаю, что да, высокочтимый сеньор.

— Нет, сеньор, вы этого не знаете.

— Я могу ошибаться.

— Да, сеньор, вы ошибаетесь. Дьявол их ослепляет потому, что они сделались французами и англичанами.

— А! Внутренние войны!

— Наши войны, вы хотите сказать.

— Американские войны.

— Нет, аргентинские войны.

— Пусть будет так, аргентинские войны.

— Эти войны требуют людей, подобных мне.

— Без сомнения.

— Если я разобью Лаваля здесь, то мне будут смешны выступления всех остальных в республике.

— Ваше превосходительство знает, что генерал Пас выступил на Корриентес?

— Вы увидите, будут ли унитарии настолько глупы…

— Конечно, генерал Пас не сделает ничего.

— Нет, не то что генерал Пас ничего не сделает. Он может сделать очень много. Они глупы по другой причине: один наступает в одном направлении, другой в другом, и все действуют разрозненно и нерешительно, вместо того чтобы всем соединиться и обрушиться на меня, как это сделал Лаваль.

— Это дело провидения, высокочтимый сеньор!

— Или дьявола! Но вы хотели мне что-то сказать о провинциях?

— Это правда.

— В чем же дело?

— Ваше превосходительство не можете терять время на эти глупости.

— Какие глупости, сеньор Спринг?

— Ваше превосходительство не получали известий ни о Ла Мадриде, ни о Брисуэле?

— Нет, уже давно.

— Я их получил из Монтевидео.

— Когда?

— Сегодня ночью.

— И вы приходите ко мне сообщить об этом в полдень?

— Нет, сеньор, теперь десять часов.

— Пусть так, десять часов!

— Я не люблю передавать дурных известий вашему превосходительству.

— Так они дурные?

— Выходки унитариев.

— Но что же это такое? Договаривайте! — вскричал Росас с беспокойством, которое он тщетно пытался скрыть.

— Вот что мне сообщают в моей частной переписке, — отвечал посол, вынимая несколько бумаг из своего кармана. — Вашему превосходительству угодно, чтобы я прочел?

— Да, прочтите.

Сэр Уолтер Спринг прочел следующее:

В первых числах июля генерал Ла Мадрид вступил на территорию Кордовы.

Письмо, помеченное 9 июля в Кордове, излагает таким образом сущность операций армий унитариев:

Ла Мадрид стоит во главе трех тысяч человек с десятью орудиями.

Полковник Ача и его девятьсот солдат разбили лагерь в Лима Бланка, по соседству с Катамаркой.

Полковник Касанова поднял милицию Рио-Секо и Эль-Чаньяр.

ПолковникCocaс кирасирами сделал в Санта-Каталине то же самое.

— Вот, что пишут мне о провинциях.

— Гм… Это важно, но они далеко! — отвечал Росас, который в действительности мало был обеспокоен восстанием в провинциях, так как более серьезная опасность угрожала ему у стен Буэнос-Айреса.

— О, они очень далеко! — подтвердил консул.

— Больше ничего нет?

— Ничего, кроме прокламации Брисуэлы.

— Ага, посмотрим, прочтите ее.

Сэр Уолтер Спринг прочел эту длинную прокламацию, в которой Росас был охарактеризован самым ужасным образом и где все его преступления были раскрыты без всякого стеснения.

Диктатор холодно слушал это чтение.

— Ба! — промолвил он, когда консул кончил чтение. — Благословенная водица унитариев!

— Ничто другое! — отвечал послушный министр Великобритании.