Граница у трапа

Никитин продолжил занятие. Слушал его невнимательно, думал о золотых монетах. Таможню лихорадило уже второй месяц. Напрасно созывались оперативки, проводились совещания, перепроверялась работа каждого — золото просачивалось сквозь густую сеть заслонов, о чем сообщали нам компетентные органы. Появлялось оно после приходов судов ближневосточной линии. Где-то в далеких азиатских портах кто-то покупал монеты и тайком привозил их.

Я вовсе не был уверен, что именно мне посчастливится найти монеты. Шансов на успех было ровно столько, сколько у золотоискателя, ищущего жилу. А то и меньше.

Отправившись на причалы, сушил себе голову над тем, как утереть нос Кобцу. Дернула же нелегкая болтнуть при нем!

Спустя несколько дней, когда работал на причале, показалось, что удача сама плывет в руки.

Мы — стивидор (руководитель погрузочно-разгрузочных работ), два грузчика, виновник-шофер и я — стояли над горой стекла, картона, фруктов, горячились — предстояло составить акт о порче груза.

Случайно посмотрел в сторону и увидел странное зрелище.

Метрах в пятидесяти от нашего собрания тянулся каменный забор высотой в добрых два метра, сложенный из пористого ракушечника. На его гребне показался большой коричневый чемодан, затем голова девушки. Вскарабкавшись на забор во весь рост, она несколько секунд нерешительно смотрела вниз, бросила чемодан на землю, прыгнула следом, прижимая юбку к ногам. Поднявшись, отряхнула подол, подняла чемодан, осмотрела его и, слегка прихрамывая, направилась через железнодорожные пути к причалам.

Изумленный и слегка очарованный такой непринужденностью, я пошел навстречу покорительнице забора. Охрана не могла уследить за бесконечно длинной оградой, и этим обстоятельством пользовались те, кому по каким-либо причинам требовалось проникнуть в порт. Однако лезть белым днем, с чемоданом, у всех на виду!..

Девушка вышла к причалам и остановилась у небольшого пришвартованного судна, осевшего в воду настолько, что его палуба оказалась ниже причального бруса. О чем-то спросила матросов, работавших на баке. Те переглянулись, рассмеялись. Один ответил что-то такое, от чего смех раздался вновь, погромче. Она поспешила дальше, то есть прямо мне в лапы.

Форма таможенника была ей явно незнакома: скользнула равнодушным глазом по моим петлицам и пошла дальше. На вид лет восемнадцать, среднего роста, крепко сбитая. Приехала, скорее всего, откуда-то из глубинки — платье, прическа, туфельки — по моде пятилетней давности. Но все чистенькое, аккуратное.

Я шел рядом, с любопытством всматриваясь в незнакомку. Немного скуластая, курносая, глаза зеленые, с рысьим разрезом.

— Что такое? — недовольно спросила она. — Что надо?

— Хочу познакомиться с человеком, который легко берет заборы.

— Ты моряк? — строго спросила она, покосившись на петлицы.

— Нет. Требуются моряки?

— Отстань! — отрубила. — А то закричу.

— Не могу, — посмеивался я, поняв, что передо мной никакой не злоумышленник, переправляющий золото чемоданами, а обыкновенная сельская девушка. — Если б даже хотел, не смог. Познакомиться надо.

— Отстань! — сказала уже с угрозой. — А то как дам!

— Ну, что ж, — посерьезнел и я. — Раз такие пироги... Разрешите представиться... Я — инспектор таможни Юрий Хорунжий. Ваши документы!

— Что? — растерялась девушка. — Какой таможни? Зачем? У меня нет.

— Чего нет? Пропуска или документов?

— Пропуска нет. И паспорта нет.

— Поищите.

Я преградил ей путь. На нас глазели, поэтому пришлось отвести ее за бунт.

— Зачем вам мои документы? Я ж вам ничего не сделала. — В ее глазах сквозили растерянность и мольба. — Отпустите меня, дяденька. Я больше не буду.

— Я не дяденька, а инспектор, — голосом заправского бюрократа проскрипел я. — Документы требую потому, что находимся в порту, в зоне контролируемой и пограничниками, и таможней.

Этого оказалось достаточно. Девушка поставила чемодан на асфальт, открыла его и, заслоняя от меня, стала искать среди вещей паспорт. Нашла, подала.

— Что за книги?

— Разные.

— Показывайте!

Я присел, посмотрел.

— О! Грин! Станюкович, Лондон... Ясненько! Так, — полистал я паспорт. — Восемнадцать лет, Юлия... Константиновна, а серьезности никакой. Через забор сигаете, из Полбино выписались... Что в наших краях ищете?

— На пароход хочу поступить работать. Плавать хочу. А что, нельзя?

— Кем же, если не секрет?

— А мне все равно. Могу готовить, стирать, убирать. Матросом могу.

— На матроса два года учиться надо.

— А я ходила в клуб «Юных моряков», — заспешила Юля и полезла в чемодан, но я остановил ее.

— Юля, ты что, не знаешь, что существует отдел кадров? На пароход просто так не берут. Ты же в школе училась.

— Знаю про отдел кадров. Думала, так быстрее. Приду, найду хорошее место, чтоб в интересные страны поплыть, а потом уж в отдел кадров.

— А почему в море? Почему не на речку, не на озеро?

— Нравится, — простодушно ответила Юля. — Я почему-то море люблю, хоть и в первый раз вижу.

— Ты когда приехала?

— Только что. Московским.

— Да-а, — протянул я. — Интересный ты человек. Инициативы много. Хоть бы сначала расспросила. Дома знают, где ты?

Юля отрицательно покачала головой.

— Не-а. Я сказала, что еду поступать в техникум. А я не хочу в техникум. Сначала хочу весь мир посмотреть. Специально английский много учила. И даже шведский по самоучителю.

— Ты даешь! — восхитился я. — Хоть представляешь себе, что с тобой может случиться, если не найдешь работу, жилье, если кончатся деньги?

— Мир не без добрых людей. Правда? — улыбнулась Юля.

— Правда, — проворчал я. — Пошли!

Нагнулся, поднял чемодан.

— Куда? — встревожилась она.

— Туда, где всходит солнце. Пойдем устраивать тебя.

Проходя мимо кургана разбитых болгарских консервов, сказал, что вернусь через полчаса. Было очевидно, что и через час вряд ли рассортируют месиво из битых и целых банок.

По дороге Юля рассказала свою куцую биографию. Жила она с мамой, бабушкой, отчимом, братом и сеттером Джимом. С детства зачитывается книгами о море. Была у нее подружка Женя, которая тоже раньше любила море, но они поссорились из-за одного мореплавателя, который приехал в Полбино на заграничной машине. Мореплаватель вскоре уехал, и Жене море разонравилось, потому что у нее начались личные неприятности... А она, Юля, море любит. Вот сегодня, например, ходила по городу, а море — в конце каждой улицы. Только жаль, нет тех мест, которые описаны в книгах.

— Романтик! — улыбался я дедовской улыбкой, поглядывая на темный пушок над ее верхней губой. — Да у нас давным-давно нет ни клиперов, ни таверн. А что же тот моряк далекого заплыва тебя не выбрал?

— А Женя смелее была, — засмеялась Юля.

Смеялась она, на мой взгляд, громковато.

Вышли через проходную. Охранник с любопытством посмотрел на нас, приняв Юлю за задержанную личность.

— Здесь отдел кадров порта. Один знакомый имеется, — сказал, когда поднимались по ступенькам в здание, серым утесом возвышавшееся над портовыми воротами.

— И меня примут на хороший пароход? — обрадовалась Юля.

На нас оглядывались: разговаривала она громковато.

— Я сказал — порта, не пароходства. Пока на берегу поработаешь. Осмотришься, разберешься, что к чему, тогда сама и решишь, как быть дальше.

В длинном коридоре, где на стульях ждали нанимающиеся на работу, сказал строго и внушительно:

— Гражданка, вам в этот кабинет.

И, обратившись к вопросительно взиравшей на меня очереди, пояснил:

— По поручению. Особый случай.

Никто слова не сказал. Форма делала свое дело.

Минут через пять, оставив у знакомого кадровика Юлю, вернулся в порт. Благотворительные поступки не входили в круг моих служебных обязанностей, но тут был действительно особый случай. И еще пожалел, что не назначил свидание. Было в Юле что-то такое... Зеленые глаза, пушок над верхней губой, ладная такая... Хорошее имя — Юля. Увидимся ли когда-нибудь?