Йанто Путешественник (СИ)

— Йарр`э?

Мишка вздохнул. Задача явно предстояла не из легких. Прикусив от усердия язык, он по памяти нарисовал город с башней, рядом — схематичную фигурку Йанто с луком, идущую к его дому, и снова поставил жирный знак вопроса.

На этот раз до Йанто дошло. Забрав у Мишки «стило», он быстро стер все рисунки. Подумал, начал рисовать вновь.

Мишка смотрел, чувствуя, что с каждым штрихом запутывается всё больше. Какая-то долина с рекой, окруженная неправдоподобно высокими деревьями, и ещё более неправдоподобно кудрявыми облаками. Над рекой, на выступе скалы, — сам Йанто с ранцем и луком в руке, с закрытыми глазами. Наверху, в воздухе — фигурки людей. Какие-то зигзаги, — то ли молнии, то ли просто работа мысли. Сам Йанто, летящий вверх ногами в вихре. Он же, с обалделым видом сидящий у дерева, в котором без натуги угадывалась обыкновенная земная сосна. Какая-то смутная светлая полоса, обрамленная темным. Гусеницеобразное огнедышащее чудище, в котором Мишка лишь с большим трудом узнал поезд…

Закончив рисунок, Йанто вновь улыбнулся и ткнул пальцем в Мишкин нарисованный дом.

— Кэл`ку авве, — сказал он.

Мишка ошалело почесал в затылке. Кое-что, похоже, начинало брезжить: Йанто явно попал сюда из какого-то другого мира. Но как, черт его побери? На инопланетного пришельца он всё же не тянул. Слишком уж обычный. Ни зеленой кожи, ни рожек, ни щупалец. И хвастаться ещё любит.

— Откуда ты? — спросил он.

Йанто зевнул, сонно глядя на него. Ну да — он же всю ночь носился, и «батарейка вдруг села», как говорила мама в таких случаях…

— Заяц сонный, — буркнул Мишка. Он пририсовал к дому схематичного себя, потом нарисовал в стороне такого же схематичного Йанто. А над ним — жирный знак вопроса.

На сей раз до Йанто дошло сразу. Он забрал у Мишки «стило», и, небыстро уже, то и дело зевая, нарисовал какой-то густой лес с двурогими деревьями, а над ними — конус горы, увенчанной роскошной гривой дыма.

— Вулкан, — буркнул Мишка. — Очень информативно, — но чего же он ожидал? Что Йанто нарисует ему звездную карту и скажет, с какой планеты он явился? Он, поди, и слова-то такого не знает, считает, что земля плоская, а родина для него — то, что он привык видеть вокруг…

Мальчишка почесал в затылке. Ладно, черт с ней, — родина Йанто вполне может подождать. Но как он, черт побери, сюда попал? Не с Черного же Вертолета спрыгнул, в самом-то деле?

Не придумав ничего лучшего, он нарисовал Йанто в кружке, себя — в таком же кружке. И соединил их стрелкой со знаком вопроса.

Йанто удивленно взглянул на него. Буквально выхватил «стило». Стер Мишкину стрелку, начал торопливо рисовать. Кружки… кружки… кружки с какими-то непонятными загогулинами… стрелка прыгала от одного к другому, кружков становилось всё больше, — и к кружку с Мишкой она прыгнула после, наверное, десятого, да и то, похоже, лишь потому, что на листе уже не оставалось места.

— Ни фига себе… — выдохнул Мишка. Он начал, наконец, понимать, откуда у первобытного юноша такое количество странных вещей — понимать, но не верить, потому, что поверить в такое вот было просто невозможно. — Так ты умеешь… путешествовать между мирами?

Йанто очень спокойно посмотрел на него, — как человек, добравшийся, наконец, до цели длинного и трудного пути.

— Да.

И зевнул. Глаза у него закрывались, и Мишка понял, что толку от дальнейшего разговора не будет. Да и у него самого голова, честно говоря, просто шла кругом.

Он ещё раз посмотрел на усеянный кружками лист. Интересно, сколько уже лет Йанто вот так шарится по мирам… только не спросишь уже: душераздирающе зевнув, Йанто на заплетающихся ногах побрел к подаренному матрацу, сел на него. Сонно посмотрел на Мишку. Снова зевнул. Неразборчиво сказал что-то вроде «у`рар алым» — наверное, это значило «спокойной ночи» или «пойди нафиг, спать хочу». Мишка неохотно поднялся.

— Ладно, дрыхни… авве, — сказал он. Похоже, что это словечко обозначало что-то вроде «друг».

Йанто сонно посмотрел на него, пробормотал что-то вроде «фа авве», тут же плюхнулся, замотался в одеяло и, похоже, мгновенно задрых. Мишка видел лишь его волосы и босые ноги, довольно-таки грязные. Взгляд его соскользнул на стоявший рядом лук, потом на ранец. Страшно хотелось посмотреть, какие ещё диковины в нем спрятаны, — но героическим усилием Мишка подавил это желание. Получилось бы подло, — да Йанто и не станет ничего прятать, непременно похвастается всем, что собрал на долгом пути…

Ещё раз вздохнув, мальчишка пошел домой.

Глава третья,

в которой из-за любопытства всё идет кувырком

Весь этот день Мишка провел, как во сне. Казалось, что голова превратилась в бесконечно крутящийся барабан с лотерейными билетами, — мысли пересыпались и шуршали, казалось, сами по себе, и никак не желали угомониться. Или в голове шуршал и пересыпался весь Мишкин мир — всё, что он до этого знал, оказалось… ну, пусть верным, — но совершенно, безнадежно неполным. Нет, в то, что другие миры существуют, он верил, но в то, что какой-то дикий совершенно мальчишка сможет, черт его знает, каким способом, прыгать, или входить, или что он там делал — из одного в другой? Такое вот в строго материалистическую картину Мишкиного мира не укладывалось совершенно никак. Но и в то, что Йанто, — просто ушлый шутник, специально притащивший кучу диковин единственно для того, чтобы разыграть его, уже совершенно не верилось.

В общем, ощущение было такое, словно он поднес к глазам расфокусированный бинокль — вроде бы и видно, и, в то же время, не видно ни фига — смотря, какой глаз закрыть. И тянет повернуть колесико — да только не нащупать. Помочь тут могли только дальнейшие расспросы, — но Мишка понимал, что Йанто продрыхнет до вечера, а туда-сюда без нужны бегать глупо: могут и заметить. Но и сидеть дома, считая секунды, тоже было совершенно невыносимо.

Мишка сбегал в магазин (не удержался, конечно, и по дороге заглянул на чердак — но Йанто дрых непобедимо), а потом сделал совершенно неожиданную для себя вещь: взял из стола чистую тетрадь — и начал записывать всё, что случилось. Раньше Мишка терпеть не мог писать, — писал только то, что заставляли в школе, — а теперь вдруг понял, что это занятие чудесно помогает разложить мысли по полочкам. Да и время занять, чего там, — когда Мишка, наконец, выдохся, был уже второй час. Он удивленно посмотрел на тетрадь, — Зинаида Петровна, русичка, точно офигела бы от такого подвига, — и отправился обедать. Но тут же, по закону подлости, зазвонил телефон. Звонил Сашка, разумеется.

— Привет, — сказал он. Голос у него был запыхавшийся, — ну да, примчался из школы и сразу кинулся звонить. — Йанто как?

— А что с ним станет? — ответил Мишка с поразившим его самого спокойствием. — Дрыхнет.

— Снова? — удивился Сашка.

— Ну да. Он ночью на охоту бегал, представляешь? Кролика добыл. Меня угостил даже.

— Сырым?

— Ну почему, — обиделся Мишка. — Жареным. На костре. Дров он тоже притащил.

— А зажег чем? — спросил прагматичный Сашка.

Мишка почесал в затылке. Об этом он как-то не подумал.

— Не знаю, — честно ответил он. — Не застал.

— Проспал?

— Угу. Кто его знал, что он ночью попрется?

— Беспокойный пассажир, — сказал Сашка с неожиданным одобрением. — Ладно, пока, мне уроки надо делать. Вечером созвонимся, ладно?

Мишка, вздохнув, положил трубку — но телефон тут же вновь зазвонил. В этот раз звонил Витька. Ну а Ленка, понятно, не стала звонить, а зашла лично. Конечно же, на глаза ей попалась злосчастная Мишкина тетрадь, и остаток дня он провел, переписывая свой первый литературный подвиг начисто.

Когда Сашка, наконец, позвонил во второй раз, Мишка даже удивился: он ждал этого звонка так долго, что даже перестал в него верить. Дело в том, что в голову ему пришла некая, совершенно гениальная идея — а, так как возможности осуществить, или, хотя бы, проверить её на практике пока что не было, время тянулось мучительно медленно.