Агент абвера

— Не заинтересовались бы фрицы, почему у него черепок, как тыква, расколот, — обеспокоенно проговорил паренек, который привел Вишневского в барак. — Начнут интересоваться, по лицу опознают.

— Не бойся, — успокоил Байбуров. — Я его по уши грязью заляпал. От лагерников не отличишь, покойник как покойник. Да и в лагере его сегодня не хватятся. Он ведь отпросился в город. Так что все будет хорошо.

И действительно. Ни на другое утро, ни через месяц никто не поинтересовался, куда пропал Вишневский. Немцы, конечно, обнаружили, что их агент бесследно исчез. Но никого из пленных о нем не расспрашивали.

На следующее утро Дудин известил Николая Константиновича, что провокатор уничтожен.

Внимательно присматривался Никулин к начальнику лагерной полиции Казаку. О прошлом этого человека никто ничего не знал. Поговаривали, будто служил он в Красной Армии не то сержантом, не то лейтенантом, по все это были лишь догадки. Даже ближайшие подручные Казака не знали, как он появился в лагере. Высокий, плечистый, внешне красивый парень оказался сущим зверем. Во главе шайки «блюстителей порядка» Казак без устали шнырял по территории лагеря, и горе тому, кто попадался ему на глаза.

Окрепнувший Никулин детально изучил обстановку в лагере и принялся тщательно готовить побег. Учитывая относительно привилегированное положение Дудина, Николай Константинович попросил его сблизиться с Казаком, расположить этого негодяя к себе и добиться, чтобы на работы за пределами лагеря он назначал членов патриотической группы. Нужно было в рабочие команды включить своих людей, чтобы они хорошо изучили обстановку за чертой лагеря, выяснили маршруты возможного побега. Дудин взялся за дело. И постепенно его самого и других пограничников Казак все чаще стал посылать в город. Дудин ликовал:

— Клюнул Казак на подарки, что мы ему подносим. Уже отличает «своих». Знаешь, Николай, ведь мы можем создать команду из одних наших людей.

— Только не надоедай Казаку своими просьбами и предложениями. Это может вызвать подозрение. Действуй постепенно, осторожно.

И Дудин действовал. Возвращаясь из города, приносил Казаку водку, папиросы, деньги. Казак «подобрел», он даже предложил Дудину пойти в полицаи. Вместо этого майор попросился старшим рабочей бригады. Казак одобрил такую инициативу — рассчитывал хорошо поживиться от «своего» человека. Теперь уже сам Дудин отбирал людей в город на работу. Все шло, как и предполагалось.

— Уже можно бежать, — торопил Дудин. Его поддерживал Ресовец. Но Николай Константинович не соглашался.

— Бессмысленно, — доказывал он. — Далеко ли убежишь? Языка латышского никто из нас не знает. Надежных людей, которые могли бы укрыть, переодеть, провести к фронту, тоже нет. Нам же надо не просто бежать куда глаза глядят, а в боевой строй возвратиться.

— Что же, нам теперь латышский язык изучать? — иронизировал Ресовец. — Так ведь в лагере преподавателей не найдешь, да и немцы школу открыть не позволят.

— Ну ясно, не разрешат, — спокойно отвечал Николай Константинович. — Но и мы разрешения у них спрашивать не будем. Надо найти в лагере людей, которые и язык местный знают, и родственников или знакомых имеют в Латвии. Предложим им бежать вместе с нами. Они за проводников будут. Сумеешь подыскать нужных людей. Дудин? У тебя ведь широкие знакомства.

Дудину не нужно было повторять задание. Он молча кивнул головой. И вот через некоторое время в лазарете появился еще один солдат, доведенный условиями в лагере до истощения. Его привел в лазарет Казак.

— Возьми эту падаль, — грубо приказал он Пирогову. — Поставь на поги. Понадобится еще.

Появление нового больного обеспокоило Николая Константиновича. Почему его привел Казак? Может, его подсадили как провокатора? Но тогда зачем же делать это так грубо? Немцы не настолько глупы, чтобы послать своего агента в лазарет в сопровождении Казака. Всякого, кто с ним знается, военнопленные ненавидят и презирают. Не случайно жаловался Дудин, что, сблизившись с Казаком, он теряет прежних друзей среди пленных.

Николай Константинович попросил Ресовца пригласить Дудина в лазарет. Через несколько дней друзья встретились в «аптеке».

— Прости, Николай, не смог тебя своевременно предупредить, — сказал Дудин. — Работы у меня сейчас по горло. «Дружба» с Казаком нелегко мне достается. Волчком кручусь. А солдата этого я по твоей просьбе разыскал. Фамилия его Петров. Он сам житель Резекненского уезда. Там у него и родственники есть. Латвию знает прекрасно.

— Почему же его сюда Казак привел? — поинтересовался Никулин. — А я было уже забеспокоился. Шутка ли? Сам Казак! Чего только не подумаешь!

— Казак просто тупица. Он от своих бесчинств да попоек совсем разум потерял. Я ему как–то сказал, что нам никак нельзя без переводчика. Чтобы выменять или купить что–либо у местного населения, нужно латышский язык знать. Попросил подыскать нам в команду солдата, который хорошо бы знал латышский и русский языки. Казак сразу смекнул — выгодно! Давай, говорит, искать вместе. А у меня уже был такой на примете. Попросил Казака направить его в лазарет.

— Жаль, что парень ослабел совсем, — заметил Ресовец. — Целыми днями молчит. Спросит что–либо и снова замолчит. Но, думаю, скоро поправится. Я его выхожу.

— Присмотрись к нему, Николай, — предложил Дудин. — Военнопленные о Петрове отзываются хорошо. Недельки через две, когда станет на ноги, возьму в город. Ну, а годен он для нашего дела или нет — решай сам.

— Ладно, договорились.

Дудин ушел, а Николай Константинович долго думал о нем. Знал он Дудина по совместной службе уже давно. Ничем особенным от других никогда не отличался, разве биографией своей дворянской. Характер имел сдержанный, даже замкнутый. Казалось, мало чем интересовался, кроме финансовых дел. Только в дни выдачи денежного содержания, когда в небольшую комнату финчасти собирались люди, Дудин оживлялся. То пошутит, то анекдот расскажет. В части все знали, что начфин недолюбливает общественные поручения и большую часть свободного времени проводит в семье. «Сухой человек, отсталый», — отзывались о нем. Но если Дудина удавалось уговорить сделать что–то, он делал добросовестно, с присущей ему педантичностью. Кто мог подумать тогда, что Дудин в самой сложной обстановке сумеет действовать столь решительно и самоотверженно? И вот теперь в лагере раскрылся настоящий характер человека!

Открывая в Дудине незаурядные способности подпольщика–организатора, Николай Константинович все больше проникался уважением к нему. Присланный им солдат оказался очень нужным человеком. Он сумел установить дружеские связи с рабочими топливного склада, найти среди них настоящих патриотов, которые согласились помочь военнопленным бежать из немецкого лагеря, укрыть и переодеть, проводить в лес к партизанам.

Дудин в эти дни ходил от радости сам не свой. Как–то он, потеряв обычную сдержанность, весело сказал Николаю Константиновичу:

— Теперь–то успех обеспечен. Скоро на свободе будем. Только бы выбраться за проволоку, а там — поминай как звали. Тебе спасибо, надоумил, как действовать.

— Погоди благодарить, надо дело сначала сделать. Самое трудное еще впереди.

— Все, все верят, что побег удастся. Ты посмотрел бы на наших людей. Они ведь просто горят от нетерпения.

— А вот показывать этого не следует, — предупредил Николай Константинович. — А то как бы в самом деле не «сгорели». Во всем осторожность нужна. Малейший промах — и все прахом пойдет.

— Ждем твоего сигнала. Я все подготовил. Как только уйдешь из лазарета, Казак направит тебя в нашу рабочую бригаду и тогда…

Казалось, до малейшей мелочи разработал Никулин план побега, все предусмотрел. Но побег не удался. Помешал предатель. В лазарете на должности санитара работал парень из вольнонаемных — Семен Бедунов. Белобрысый и голубоглазый, тихий, ласковый, он бесшумно проходил между нарами, частенько спрашивал у Никулина:

— Может, водицы, хотите испить, дядя Коля? Или принести чего?