Закоренелый преступник

Когда они достигли ресторанчика, находящегося в подвальном помещении большого, темного дома, Бридж рукою указал Билли идти вперед. Сам же он на минутку задержался в дверях и осмотрелся. Как раз в эту минуту из темного подъезда на противоположной стороне улицы шагнула фигура человека.

После этого Бридж медленно повернулся и не спеша последовал за Билли в ресторан.

Глава 6. ИСПЫТАНИЕ БРИДЖА

Войдя в зал, Билли, который был впереди, принялся искать свободный столик, но, когда он захотел повесить свою кепку и сесть, Бридж дотронулся до его руки.

- Пойдемте в уборную и приведем себя в порядок, - сказал он настолько громко, чтобы быть услышанным ближайшими соседями по столу.

- Да мы ведь только что мылись перед тем, как прийти сюда, недоумевающе заявил Билли.

- Молчите и следуйте за мною, - прошептал ему на ухо Бридж.

Поведение Бриджа показалось Билли настолько подозрительным, что его рука невольно схватилась за карман, где все еще лежал револьвер помощника шерифа. Живым он не дастся! Он не вернется к пожизненному заключению после того, как вкусил свободу широких пространств, такую свободу, какой не мог дать город!

Бридж уловил его движение.

- Бросьте, - прошептал он, - и идите за мной. Я только что видел шпика на улице. Он может быть вас не заметил, хотя очень было похоже на то! Он будет здесь секунды через две. Идемте скорее, мы выберемся через задний ход, я знаю дорогу.

Билли Байрн облегченно вздохнул. Его перестала даже страшить мысль об аресте; он понял в эту минуту, что он не столько боялся потерять свободу, как веру в своего спутника.

Они спокойной, небрежной походкой прошли вдоль зала и скрылись в проходе, который вел в уборную. Перед ними оказалось открытое окно, выходящее на грязный задний двор. Дом стоял на скате, и в то время, как вход в ресторан приходился выше уровня улицы, задние комнаты находились наравне с землей.

Бридж знаком указал Билли на окно, а сам закрыл изнутри дверь, ведущую в общую залу. Затем он перемахнул через подоконник и быстро повел Билли по грязным задворкам. Надвигались сумерки, и не успели они отойти далеко, как наступила темнота.

Они шли, не останавливаясь и не разговаривая, пока не оставили за собою шумную освещенную часть города. Бридж первый прервал молчание.

- Я полагаю, вы удивляетесь, Билли, откуда я узнал, что вы избегаете встреч с агентами уголовного розыска? - спросил Бридж.

- Нет, - ответил Билли. - Я видел клочок газеты в вашем кармане: он упал на пол, когда вы сняли куртку сегодня вечером, чтобы пойти умыться.

- О, - сказал Бридж, - понимаю! Что касается до меня, с этим кончено. Мы больше об этом говорить не будем. Надеюсь, мне не нужно уверять вас в том, что я ваш друг.

- Вы это только что доказали, - горячо ответил Билли.

Они опять прошли молча несколько улиц; наконец Билли нарушил молчание:

- Мне нужно сказать вам две вещи, Бридж. Во-первых, когда я увидел газетную заметку в вашем кармане, я решил, что вы хотите получить пятьсот долларов, выдав меня полиции. Во-вторых, Шнейдера убил не я. Я в ту ночь даже не был близко от его дома. Вся эта история - вопиющая судебная ошибка.

- Очень рад, что вы сказали мне и то и другое, - ответил Бридж. - Я думаю, мы после этого лучше будем понимать друг друга. В общем, наше положение очень похоже: мы оба удираем от чего-то. Мы будем удирать вместе, не правда ли?

И он, смеясь, протянул свою руку.

Билли горячо пожал ее, но заметил, что Бридж не сказал ему, от чего удирал сам он...

Они вышли из города и пошли к югу. Ночью они пересекли железнодорожную линию в Канзас, а на утро очутились в прекрасной холмистой местности. Все дышало сельским покоем. Казалось, что они за тысячи миль от больших городов, от преступлений и от полиции. Билли даже не верилось, что всего несколько часов тому назад чикагский сыщик был в нескольких шагах от него.

Они взобрались на вершину поросшего травой холма. Отягченные росой стебли блестели под роскошными лучами восходящего солнца.

Бридж остановился и лениво потянулся. Он откинул голову назад и подставил свое загорелое, как бронза, лицо под теплые лучи солнца.

В моей груди сиянье дня таится,

И вместе с ветром кровь моя поет...

И диких гор сродни мне вереница,

И верным другом лес меня зовет.

Я золотую юность расточаю,

Мое наследство солнечных лучей...

Бродяга я! И буду им - я знаю,

Пока своих не кончу дней...

Он простоял несколько минут, глубоко вдыхая в себя живительный воздух молодого дня. Рядом с ним, на голову выше его, стоял Билли Байрн; его широкие плечи были откинуты назад, молодая грудь высоко поднималась.

- Великолепно, не правда ли? - сказал он наконец. - Я никогда не знал, что природа так хороша, и, пожалуй, никогда не узнал бы этого, если бы не слышал ваших стихов! Я всегда считал, что все поэты тряпки, - продолжал он, - но как могут они быть тряпками, когда они придумывают такие вещи, которые заставляют кровь закипать в жилах?

Прежде мне казалось, что каждый человек, который не груб - мокрая курица. Сам я был здорово грубым парнем и не мало этим гордился. Теперь-то я уже далеко не тот! Но до этой перемены я бы сразу возненавидел вас, Бридж. Я ненавидел бы вашу манеру разговаривать, ваши стихи и то, что вы гнушаетесь выпрашивать подаяния. Я бы сам себя стал презирать, если бы подумал, что могу говорить так, как теперь. Да! Тогда я был так груб, что дальше идти было некуда. Однако девушка - очень милая, знаете, девушка - обозвала меня хулиганом и трусом. И - честное слово! - это была правда, хотя у меня и была репутация самого отчаянного парня в западной части Чикаго, и сам я считал себя настоящим мужчиной. Я чуть не дал ей тогда пощечины. Подумайте, Бридж! Да, но все-таки не дал. Потом мне было приятно думать, что быть может меня остановило то хорошее, которое всегда жило в моей натуре, но было еще в скрытом виде. С той самой минуты я и начал меняться. Очень медленно, правда. Ведь я и сейчас еще порядочная скотина. И, знаете, главным образом мне помогла тогда эта девушка, а теперь очень помогаете мне вы и ваши стихи. Если какой-нибудь шпик не подцепит меня, то я, пожалуй, еще могу стать человеком.

- Да, - повторил Бридж, - наши взгляды меняются с годами. Знаете, Билли, ведь было время, и совсем не так давно, когда и я ненавидел бы вас так же сильно, как и вы меня! Впрочем, я употребил неверное слово: я не ненавидел, а скорее чувствовал непреодолимое презрение к людям, которые, как мне казалось, не принадлежали к "моему кругу". Ах, как я гордился тогда, что по рождению принадлежу к интеллигенции! На всех людей, которые были вне моего класса, я смотрел как на "неумытых скотов". Мне было их слегка жаль, но в глубине души я совершенно искренно верил, что они все-таки сделаны из "другого теста", чем я и мои близкие, и что, если у них и есть души, то, во всяком случае, души второго сорта, вроде, как у животных. Я тогда не мог бы усмотреть в вас человека, Билли, точно так же, как и вы не сочли бы меня за человека - и были бы тысячу раз правы! С тех пор я многому научился, но всё же и теперь держусь моего первоначального мнения, что не все люди одинаково ценны; таких людей, с которыми я мог бы дружить, страшно мало. Зато я совсем отделался от своих интеллигентских замашек: мои друзья - все простые люди. Если бы вы знали, Билли, насколько они часто бывают умнее и лучше, чем чванные и пустые представители "высшего класса"! Да, теперь я не считаю человека выше только потому, что он говорит лучше другого по-английски, или умнее потому, что он перечитал больше книг в своей жизни. Для меня не важно, что вы, Билли, не можете говорить правильно; главное то, что вы понимаете и цените, как и я, Сервиса, Киплинга и Ниббса.

Быть может, мы оба ошибаемся; быть может, Ниббс, Киплинг и Сервис совсем не такие замечательные поэты; но, как бы там ни было, их стихи сейчас захватывают и вас и меня одинаково. В этом отношении мы сходимся. Ну, а теперь посмотрим, не удастся ли нам раздобыть пищу и найти укромное местечко, где можно было бы заснуть.