На Рио-де-Ла-Плате

— На Иксчейндж-Плейс. Он занимается самыми разными делами, не слишком утруждая себя таможенными формальностями, а зовут его…

— Случайно не Хонтерс? — быстро перебил меня капитан.

— Да, Уильям Хонтерс.

— Он, стало быть, он! Сэр, я его знаю как свои пять пальцев.

— Вы имели с ним дело?

— Несколько раз, но потом стал его избегать. Он же очень хитрый и нечестный. Так это тот самый парень, на которого вы надеетесь?

— Да.

— Тогда мы крепко влипли, сэр! Пока сами себе не поможем, никто нас не выручит!

— Необязательно, по крайней мене в данном случае. Главное, действуйте в унисон со мной.

— Хорошо, только скажите как! Я уже готов.

— Прекрасно! Сперва нужно следующее: продолжайте говорить, что ваш корабль находится в гавани в Буэнос-Айресе, но о том, что за груз на нем, ни слова. Держитесь так, будто это самая большая ваша тайна.

— Почему?

— Об этом позже. Собственно, вы сами не знаете, что спрятано в тех бочках и ящиках, которые я погрузил к вам на борт.

— Вы? — удивленно спросил он.

— Да, я. Я прибыл вместе с вами из Нью-Йорка, прямо из Нью-Йорка. В Монтевидео вы высадили меня, а затем отправились в Буэнос-Айрес, чтобы там дожидаться меня.

— Но, сэр, из всего этого я не понимаю ни слова!

— Вам и не нужно ничего понимать. Когда вы отплыли из Нью-Йорка, трюм был наполовину заполнен балластом. Груз состоял практически из одних моих бочек и ящиков, а зафрахтовал их именно Уильям Хонтерс. Меня он послал следить за грузом и приказал вам во всем подчиняться моим распоряжениям. Итак, в Монтевидео я сошел с корабля и примерно через неделю собирался встретиться с вами в Буэнос-Айресе. Вам надоело ждать, и вы поднялись вверх по Уругваю, чтобы посмотреть, не найдется ли фрахт для обратного плавания. Так мы совершенно неожиданно встретились.

— Сэр, вы все это говорите всерьез? Я должен каждому втолковывать эту чушь? В это никто не поверит!

— Поверят, и весьма охотно. Обрадуются даже.

— И кому я должен все это рассказывать?

— Лишь Лопесу Хордану.

— Но я не знаю его! Я вообще не собираюсь иметь с ним дело!

— Не собирались, скажем так, но весьма вероятно, что вам придется иметь с ним дело. Все это вы расскажете ему. Разговаривать с Хорданом будете лишь в моем присутствии. Только в моем присутствии вам разрешается раскрыть ему эту тайну, значит, надо чтобы нас допрашивали вместе. Каждый из нас должен слышать, что говорит другой, чтобы не запутаться в показаниях. Поэтому нельзя допустить, чтобы нас отделили друг от друга. Если один из нас не знает, что отвечать, пусть ссылается на другого.

— Остальным тоже придется делать подобные глупости?

— Сеньору Маурисио Монтесо — да.

— Мне? — удивился йербатеро.

— Да, вы. На допросе вы укажете, что встретили меня у сеньора Тупидо в Монтевидео.

— Но это правда.

— Тем лучше. Вы пользуетесь полным доверием Тупидо, он поручил вам сопровождать меня в провинцию Энтрс-Риос. Вы отвечаете за благополучный исход поездки. Далее вы можете пересказать все, что произошло.

— И к чему это нас приведет?

— К свободе, если, конечно, мое предположение верно и мы схвачены отрядом, находящимся под командованием Лопеса Хордана.

— Не могу понять, чего вы этим хотите добиться, сеньор, но сделаю все, что вы требуете. Не лучше ли было бы вам подробнее и откровеннее объяснить мне суть дела?

— Нет, я обязан молчать, и именно за эту скрытность Хордан еще отблагодарит нас.

В это время с излучины реки вернулись оба дозорных; они сообщили, что сюда плывет плот. Майор схватил ружье и поспешил вместе с ними. Через несколько минут мы услышали выстрел. Вскоре Кадера вернулся вместе со своими товарищами. Нам заткнули рот кляпом. Наконец показался плот, причалил он там же, где останавливался его предшественник. Нас перенесли на плот, наших лошадей тоже привели сюда. Майор тихо переговорил с плотогонами и дал им денег. Эти люди бросали на нас мрачные, презрительные взгляды. Кто знает, какую ложь он им насочинял про нас.

Погрузка на плот заняла всего несколько минут, и он снова отплыл. Мы покинули левый берег реки Уругвай, ввергший нас в такую опасную переделку. Одно меня радовало: индейца и его жену они не схватили.

Плот взял курс к правому берегу. Майор указал, в каком месте нам лучше причалить. Нас перенесли с плота на землю. Плотогоны очень любезно поблагодарили майора. Видимо, он щедро им заплатил. Берег был невысоким. Он порос густым камышом, среди которого кое-где вздымались стволы сейбы [125], в кронах виднелись красные цветы. Нас перенесли далеко в глубь зарослей. Лошадей вели следом; наконец мы достигли довольно большой открытой площадки, поросшей травой; здесь пять или шесть солдат все это время стерегли лошадей. Во взглядах, которые эти люди бросали на нас, выражалась неописуемая радость. Майор приказал немедленно отправляться в путь; нас стали привязывать к самым скверным клячам. Сам Кадера, будучи знатоком лошадей, выбрал мою гнедую. Я нисколько не обижался на него, ведь здесь не было ни одного животного лучше гнедой. Меня, однако, разбирало любопытство: как же к подобной перемене отнесется гнедая? Пока что она охотно подчинялась. Но стоило майору схватить ее за поводья и вставить ногу в стремя, как лошадь поднялась на дыбы, вырвалась и подбежала ко мне.

— Бестия! — выкрикнул Кадера.

Кляпы сняли, и я смог ответить:

— У нее свой норов, сеньор, она подпускает к себе лишь тех, кто действительно умеет ездить верхом.

— Вы полагаете, что я не умею?

— Что я думаю, не суть важно, главное, что гнедая, кажется, считает именно так.

— Я ей докажу, что она ошибается.

Двое людей удерживали лошадь, но вдеть ногу в стремя майору так и не удалось.

— Сущий дьявол, прямо как ее хозяин! — гневно воскликнул Кадера. — Но она все же научится повиноваться.

Он хотел ударить лошадь.

— Стой! — предостерег я его. — Она не привыкла к побоям. Она вырвется и убежит.

— Но она же никого не подпускает!

— Она привыкла лишь ко мне. Подведите ее поближе ко мне, может быть, она станет послушнее.

Он последовал этому совету, и гнедая уже не артачилась. Однако едва майор уселся в седло, едва направил лошадь вперед, как та, выгнув спину дугой, стала пятиться задом, потом поднялась на дыбы и резко отпрянула в сторону. Майор выпустил поводья и стремя и, описав широкую дугу, шлепнулся наземь. Я предвидел это, иначе не помог бы ему взобраться на лошадь. Я веселился от души. Майор же так сильно стукнулся спиной, что, поднявшись, с трудом разогнулся.

— Пристрелите каналью! — заорал он. — Влепите ей пулю в лоб.

Тотчас на лошадь нацелилось несколько ружейных стволов.

— Стойте! — крикнул я. — Вы что, в самом деле хотите убить такую великолепную лошадь? Не лучше ли объездить ее? Она постепенно привыкнет к новому седоку.

— Верно! — согласился Кадера. — Пока она не знает меня. Перес, влезь-ка на нее!

Солдат попытался выполнить приказ, и напрасно он это сделал! Сесть в седло он смог, лишь когда привел ее поближе ко мне; но гнедая тотчас сбросила его. Так она обошлась и с еще несколькими смельчаками.

— Вот чертова кобыла! — рассвирепел майор. — На ней никто не сможет ехать. Ничего не остается делать, как водрузить на нее бывшего хозяина.

Меня отвязали от моей клячи и приторочили к гнедой, стоявшей спокойно, словно овечка. Мы тронулись в путь. Меня все время окружали солдаты. Когда мы миновали побережье с его камышами и топями и поехали по степи, весь отряд помчался галопом. Местность по эту сторону реки была такой же, как и по ту.

Лошадям пришлось напрячься; лишь изредка им позволяли переходить на шаг, зато уже к полудню мы преодолели немалое расстояние.

Какой-либо проторенной дороги тут тоже не было. Несколько раз я замечал следы, указывавшие, что здесь проезжали груженые повозки. Иногда то тут, то там возникало ранчо, порой слева или справа виднелась асиенда, но мы никуда не сворачивали. Никто не говорил нам ни слова, поэтому цель поездки оставалась неизвестной. После полудня степь заметно ожила. Как и прежде, мы видели табуны, но теперь стали замечать всадников, сперва отдельных, затем небольшие группы, отряды. Все они, казалось, ехали в одном и том же направлении или возвращались из одного места. Люди, попадавшиеся нам навстречу, обменивались несколькими словами с майором, к которому относились с большим почтением; они бросали на нас любопытные или совершенно неприязненные взгляды и уезжали прочь.