О годах забывая

— Ах, Нина, Нина, — и сам не узнал своего дрожащего от слез голоса. — Как мне без вас трудно! Как вы мне дороги! Я бы стал другим человеком, если бы вы были со мной! Помните, в любой день и час, когда вы придете ко мне, я буду ждать вас, — и он замолчал.

Она опустила глаза.

— Вы верите мне? — после долгой паузы спросил он.

— Верю…

— Спасибо.

— За что?

— За то, что вы есть.

— Ну что вы говорите, Александр Александрович!

— Я знаю, что говорю, я говорю то, что чувствую… Ах, Нина, Нина! Идите, до свидания, прощайте! — и он уронил голову на руки, положенные на стол.

Не поднимая головы, он не только слышал, но как бы и видел: она встает со стула, спускается по шести ступенькам, проходит по коридору, открывает дверь. Последний раз мелькнет розовое платье… Последний раз?! Почему он сказал ей «Прощайте!», почему он это сказал? И тут его оледенило: «Ну да, прощайте! Ведь я же простился с ней… Там ее ждет Эдик!»

Дальний вскрик!

Он заткнул уши. Но понял: это — крик паровоза. Или ошибся?! На миг представил Эдика. Его удар! Схватился за голову, будто ударили его — Александра. Вскочил, машинально схватил розы, не замечая, как шипы впились в ладонь. Выбежал, не захлопнув дверей. Дико оглядываясь, ища глазами ее, Эдика, не сразу смог сообразить, какой дорогой она пошла.

Вон ее силуэт! Ее ли? Она же в розовом платье? Ну да, в розовом! А это от света фонаря такой цвет. Скорей!

Он уже бежал. Он видел, как навстречу ей, сжимая какую-то белую трубку, идет Эдик.

Александр прибавил шаг.

Эдик давно стоял в укромном месте и поджидал Нину. Когда она показалась, Эдик, оглянувшись, рванулся к ней. И в это время Сморчков неподалеку от Эдика увидел в свете фонаря Чижикова. Тот был совсем недалеко от Эдика. И странно: Эдик не оборачивался, весь нацеленный на Нину.

Рванув ворот рубашки, Александр Александрович побежал, побежал что есть сил.

— Нина! Нина! Минуточку!

Крик заставил ее остановиться. Он выиграл несколько шагов. Нина повернулась на крик и пошла навстречу Александру Александровичу.

— Нина! Я сейчас! — Он бежал, не разбирая дороги.

Эдик решил — подстраховывают, чтобы мог нанести удар сзади. Эдик тоже побежал. Поразительно, как он не слышал шагов Чижикова. Лишь раз оглянулся из полосы света, но Чижиков пересекал в эти секунды темноту. И Эдик понесся…

Александр Александрович пробежал мимо Нины навстречу Эдику. Тот, ничего не понимая, остановился.

— Отставить! — шепнул ему Александр.

— Что?

— Нина! Простите! Так разогнался! — повернулся к ней Александр Александрович. — Я же совсем забыл вам цветы подарить.

— Спасибо, но… — она приняла розы, обеспокоенно глядя на него, на спину Эдика. Тот повернулся, собрался уходить.. Увидев перед собой участкового, он посторонился, хотя дорога была достаточно широкой.

— Фу-ты, ну-ты, елки гнуты, — простодушно и успокаивающе обронил, отдуваясь, Чижиков. — Вот обознался! Я думал, Михаил Варламович, за кем-то гонится, решил не отставать. Потом увидел Нину. Понял — он встречает. А это оказывается…

— Я — собственной персоной! Меня все путают! Могу пугать контрабандистов, — ответил Эдик.

Они пошли с Чижиковым рядом, о чем-то беседуя.

А за ними, замедляя шаги, чтобы не слышать их разговора и не быть услышанным ими, шел Александр Александрович с Ниной.

— Стоило ли так беспокоиться, Александр Александрович! Так бежать из-за цветов! Вы так крикнули: «Нина!». У меня мурашки по спине! Будто я уже ногу хочу опустить в пропасть, а вы меня остановили.

— Нет, это чепуха! Вам показалось. А вот я напугался: услышал гудок паровоза и вообразил бог ведает почему, будто это вы крикнули. Ну и сорвался с места. Ведь из-за своего недомогания не сообразил сразу вас проводить. А кругом-то темно. И фонари слабые, да и мало фонарей. Пока от одного столба до другого дойдешь, страху не оберешься.

— А меня должен был встречать муж. Просто мы немного раньше обычного закончили. Так что я не боялась. Как пахнут розы! Они вечером и ночью будто меняют свой запах. Он какой-то таинственный, зовет куда-то, обещает что-то…

Фигуры Эдика и участкового растворились в темноте, видно, они повернули налево, к вокзалу.

Сил у Александра Александровича уже не было. Он сам не ждал от себя таких поступков. Подготовить смерть Нины, продумать, рассчитать до минуты, все довести до самой крайней точки и своей рукой остановить, отставить, перечеркнуть! Что подумает Эдик? А все остальные? Как объяснить им?..

Но он сохранил доверие Нины. Она шла рядом, от ее обнаженной руки исходило тепло. Он улавливал его. Тепло было в ее голосе, полном благодарности и сердечности. Она повернула к нему лицо, так хорошо и просто посмотрела. И хотя он представлял, какой гнев ждет его, какие проклятия, какие угрозы, он не жалел о сделанном. Рядом шла, разговаривала с ним Нина. Он жил полной жизнью в эти мгновения, он уважал себя в эти мгновения. А такое стоило много!

— Эдик опять возвращается! — неожиданно сказал Сморчков, увидев вдали знакомую фигуру. Он встревожился.

— Нет, это муж меня встречает! Я же говорила вам, что он собирался меня встретить.

Михаил встретил бы ее раньше, если бы не дежурство на мосту. На «опель-рекорде» прибыли иностранцы, молодожены. Жена — миловидная, с огромными ангельскими голубыми невинными глазами. Косички перехвачены ленточками. Юбочка коротенькая. Муж — высокий светловолосый и сероглазый. Документы в порядке. Ни торопливости, ни суеты. На лицах безмятежность.

«Этакая рекламная счастливая пара», — подумал Михаил. Он осмотрел машину. Иностранка с наивным восхищением глядела на старшину, придерживая юбочку, когда налетал ветер.

Но отчего с трудом поднимается боковое стекло? Почему глухой звук, когда постукиваешь по дверце? Где запасное колесо? В «опель-рекорде» это место предназначено для запасного колеса. Почему же здесь иная конструкция? Антисоветские книжки, печатная машинка — все это было очень остроумно замаскировано в машине.

Когда перед глазами иностранки появились извлеченные из-под брызговика брошюры «Народно-трудового союза», она медленно осела, а услышав о конфискации их машины, упала в обморок, механически придерживая юбочку длинными пальцами с длинными нежно наманикюренными ногтями.

Из другой машины Михаил извлек газеты и журналы — продукцию пресловутого НТС и «Союза борьбы за освобождение народов России». Все — на русском языке. Опять такие «подарки» тащили к нам иностранцы, обучающиеся в нашей стране и возвращающиеся из дома после отдыха.

Третья машина «попотчевала» Михаила целым веером пакостных порнографических снимков, лежавших вместе с библией. В потайном карманчике приютились шариковые авторучки, так называемые «телевизоры»: заглянув в торец, вращая корпус, можно было увидеть голые мужские и женские тела в таких позах, от которых покраснели бы и гориллы. И опять все те же люди скалили зубы и сверкали сверхобнаженностью с обложек и страниц журналов, печатающихся в миллионах экземпляров. А из фар достали несколько сотен крестиков — ходкий товар!

Эти-то три машины на мосту и помешали Михаилу встретить жену пораньше.

— Прости, Нина, сперва на мосту задержался, потом в вагоне-ресторане на досмотре.

— Знаю, какой ты пьяница, — поняв его с полуслова, улыбнулась Нина. — Познакомься, Миша: Александр Александрович Богодухов — наш руководитель. Это ему я обязана победой на районных смотрах. Он же поставил мой танец!

— Рад познакомиться! — Сморчков-Богодухов пожал сухую, вроде бы и не очень крепкую руку Михаила. — Немало слышал о вас! А мне вы, Нина Андреевна, ничем не обязаны. Я всего лишь подсказывал и направлял. Я ведь мастер разговорного жанра.

— Спасибо, что жену мою одну не отпустили.

— Должен признаться, сперва был такой грех. Запамятовал.

— Александр Александрович нездоров, понимаешь, Миша, но и больной занимался с нами.

— Нет, все равно это не оправдание. Ну, простите, мне в другую сторону.