Остров. Остаться людьми. Тетралогия (СИ)

Доктор встал на ноги и, чтобы не упасть, схватился за плечи геолога. А тот, вцепившись в задвижку, повернул ее в сторону. Странно, но все вращалось и двигалось без особых усилий и скрежета. Между тем вчера он заметил, что авианосец порядком поржавел снаружи.

Дверь, как и первая, отъехала от косяка. Оставалось только сдвинуть ее в сторону. Не глядя внутрь, Гоша почувствовал запах машинного масла. Шагнув через порог, он оступился, и подошва, соскользнув с выступа, ударила по полу. По помещению прокатилось странное долгое эхо.

Подсев под Донована, он снова взвалил его на себя и, сделав шаг, услышал:

– Ущипните меня, Джордж… и поскорее… А лучше врежьте пощечину… Ибо отказываюсь я доверять глазам своим…

Соображая, с чем может быть связана такая просьба, Гоша остановился, выпрямился и осмотрелся…

До вчерашнего дня он сомневался, что выражение «не доверять своим глазам» жизнеспособно. Можно не доверять чему угодно – женщине, суду, пьяному другу, собаке, машущей хвостом. Но за последние шесть или восемь часов он уже дважды отказывался верить своим глазам. Впервые он засомневался в их дееспособности, когда увидел посреди равнины авианосец. И сейчас, когда он как следует рассмотрел ангар площадью не менее трех тысяч квадратных метров, он не поверил глазам во второй раз.

– Что это? – сказал он, осознавая, что вопрос не из каверзных.

– Самолеты, насколько позволяет мне судить медицинское образование.

Стряхнув Донована с плеч, как мешок, Гоша направился к ближайшей из машин.

Взявшись за крыло, качнул. Крыло подалось, но не оторвалось. С оглушительным скрежетом он подтянул к кабине одного из них стоящую у стены лестницу-треугольник и поднялся. Фонарь был закрыт, но он без труда сдвинул его в сторону. Забрался в кабину и осторожно потрогал штурвал. Потом взялся за него и повернул сначала вправо, потом влево.

– Крылья шевелятся, что вы делаете, Джордж? – встревожился доктор.

Из этого следовало, что самолет – настоящий. А это, в свою очередь, указывало на то, что в огромном ангаре перед ним – он хорошо их видел отсюда, с места пилота – четыре самолета. Настоящих. Он – в пятом.

Перебравшись с места пилота в задний отсек самолета, Гоша увидел еще несколько рабочих мест. Рядом с одним из них виднелись рычаги. Взявшись за один из них, он, не раздумывая, потянул на себя.

Когда от днища самолета отделилось что-то цилиндрической формы и стукнуло о металлический пол, в ушах доктора появилась такая резь, что он присел. И боль от рваной раны на ноге тут же пронзила все его тело.

– Что вы там делаете?! Здесь что-то отвалилось!

Гоша показался из кабины. Лицо его светилось от радости, когда он крикнул:

– Это самолеты, док!

– Разве не я вам об этом сказал? Спускайтесь, геймер.

Спрыгнув, он направился к предмету, на который показывал доктор. Им оказался цилиндр серо-зеленого цвета с округлым концом и мощным винтом внутри цилиндрической формы стабилизатора. На головке конуса имелась полоска желтого цвета шириной в три дюйма, на корпусе надпись, тоже желтым: BLU – и, далее, еще буквы, и еще цифры…

– Что это? – спросил, тыча пальцем, Донован.

– Это… – Гоша чесал затылок, испытывая непреодолимое желание уйти отсюда как можно дальше. – Это кондиционер.

– Кондиционер?

– Да, иногда пилоту в кабине бывает жарко, и он включает его… для доступа свежего воздуха… Ну, летчик летит, захотелось свежим воздухом подышать, он открывает заслонку и дышит… ветер лицо обдувает… Короче, пойдемте, мы здесь уже все посмотрели.

Закинув доктора на плечи, он пошел к двери.

– Какой большой кондиционер, – бормотал тот, поглядывая на самолет через спину Гоши. – А что же он отвалился тогда? Плохо прикрутили?

Тот под ним поморщился.

– Понимаете, там датчик установлен. Когда пилот садится в кабину, компьютер тут же начинает соображать, и, если за бортом прохладно, он отстегивает кондиционер перед полетом. Лишний груз…

– А что это за надпись желтым посредине: TNT?

– Да откуда я знаю, я что, летчик?!

Они вторые сутки ничего не ели. Гоша волок доктора наверх, стараясь не обращать внимания на фиолетовые, расползающиеся в стороны и снова появляющиеся круги перед глазами. Через десять минут он откинул в сторону дверь и вынес Донована на свежий воздух…

Это была та самая палуба, откуда они начинали свое путешествие по авианосцу. Но вышли они с другой стороны и теперь растерянно осматривались, пытаясь сообразить, где та гора, курс на которую они держали.

– Послушайте, Джордж, – обратился к Гоше Донован. По лицу его пробежала судорога боли. – Как вы думаете, в самолетах есть аптечки?

– Да. И домкраты с огнетушителями.

– Скорее всего, вы не представляете серьезности ситуации. Дай бог, чтобы у меня было просто воспаление, а не заражение крови… Мне почему-то кажется, что те твари представления не имеют о «Колгейте»…

Гоша засуетился.

– Я посмотрю.

Дорогу обратно он запомнил.

Донован приподнялся и почувствовал легкое головокружение. Посмотрев на палубу, которая уже парила и расплывалась перед глазами, он выставил руку вперед и направился в тень – к западной стороне палубной пристройки на правом борту. Заползшее на четверть высоты неба солнце било жаром в пристройку с востока, и до середины палубы расстилалась густая тень. Туда-то, напрягшись, и отправился доктор. Но зайдя за угол и едва не натолкнувшись на лестницу, он остановился как вкопанный.

Понимая, что начинается страшное, он закрыл глаза и провел по ним ладонью.

Галлюцинации имеют цикличность, но исчезают, либо меняют формы после прихода в чувство. Галлюцинации – не шизофрения. Поэтому тот, кого он сейчас видел, должен исчезнуть и больше не появиться. Сжав веки и покраснев от напряжения, Донован решил освежить свою память, чтобы отторгнуть криз. Экскурс он решил начать с самого простого – резекции желудка. «Выделяем желудок в непосредственной близости от его стенок из фиксирующих анатомических образований и отсекаем от двенадцатиперстной кишки… – бормотал про себя Донован. – Прошиваем наглухо… Отсекаем две трети, часть образовавшегося отверстия ушиваем, а оставшийся просвет сшиваем с тонкой кишкой…»

Убедившись, что в состоянии мыслить, Донован убрал руку и открыл глаза.

Макаров не исчез. Подложив под голову вытянутую руку, он спал на левом боку лицом к стенке палубной пристройки.

Доктор беспомощно оглянулся. Ну, где же Джордж?..

Глава третья

В этой части острова костер горел впервые. Сидя у пальмы и посматривая на его языки прищуренным взглядом, Левша ждал утра. Странное дело, ему не хотелось спать. Изредка он отводил взгляд в сторону, чтобы посмотреть на девчонку с мелированными волосами. Она сидела на горизонтально расположенном стволе пальмы. Дерево росло не вверх, оно уходило в океан, и только крона торчала вверх – смешно торчала, словно соблюдая правила приличия поведения деревьев. Ладно, ствол… Но крона-то должна торчать вертикально! Час назад девушка забралась на этот ствол и теперь находилась над водой метрах в семи от берега. Чтобы добраться до нее, нужно было либо зайти по грудь в воду, либо пройти то же расстояние по стволу. Изредка Левша чувствовал, что она смотрит на него, и тогда он улыбался. «Странное дело, – пришло ему в голову минуту назад, – чтобы в тебе узнали человека, иногда бывает достаточно кого-нибудь убить».

Любая мысль его появлялась и тут же, встревоженная внешними помехами, растворялась в ночи. В лесу слышались свисты, стук – словно дятел колотил по стволу, но на берег никто не выходил. Свет словно оттеснял все намерения, исходящие от джунглей. Напуганные двумя сутками пребывания на острове, пассажиры третьего катера жались к огню и водили вокруг себя взглядами, очень напоминающими взгляды бродячих, вечно битых собак. Левша знал, чего они ждут – появления тех, кто уже расправился с двумя из них…

Как это часто бывает в минуты изоляции от цивилизации, он испытывал непреодолимое желание увидеть «своих» – Дженни, Питера, чудаковатого Франческо и даже Гламура. Они стали ему «своими» за двое суток. Этих он знает почти сутки, но они отчего-то своими не становятся. Этот тридцатипятилетний поц с полным ревизии взглядом со странным прозвищем Лис – он и впрямь был похож на Лиса. Глазки его бегали понизу, не поднимаясь, но он все видел и, Левше казалось, ими даже все слышал. Хамоватый Артур – без комментариев… Посему, думал Левша, главное в определении своих и посторонних – это первый контакт. Все здесь, на берегу, очень хотят остаться людьми. И не замечают, что ведут себя как животные. Человек из другого прайда при стечении определенных обстоятельств – уже не свой, он – чужак. И в этой логике просматривается что-то, очень похожее на взаимоотношения стай.