Отчаянное путешествие

АВСТРАЛИЯ

В полдень шхуна бросила якорь у кораллового барьера, окружающего Найау — первый из двух островов, куда нам предстояло зайти. Я съехал на берег посмотреть, как принимают копру. Когда здешний вождь услышал о моих приключениях, он тут же пригласил меня пить янгону. Меня угостили цыпленком и связкой бананов, и пока я ел, вокруг собралось множество улыбающихся людей.

Я рассказал о своем плавании с помощью мимики и жестов, пользуясь также своим слабым знанием местного языка. Одного раза оказалось недостаточно, и мне пришлось повторить все снова. Вскоре шхуна должна была отплыть во вторую деревню. Принесли традиционную чашу, и наскоро отведав янгоны, я поблагодарил жителей за гостеприимство и вернулся на судно.

Во второй деревне повторилась та же церемония. Хуже всего было то, что мне пришлось съесть еще одного цыпленка и гроздь бананов.

Эта деревня была родиной Итчики и Уны, отсюда много лет назад они отправились в поисках счастья на Тувуту. Я навестил дряхлых родителей Уны — почтенную чету, прожившую совместно сорок два года. Отца Итчи уже не было в живых, но меня повели к его старой слепой матери. Когда ей сказали, что Итчи помог «кай вавалаге» (белому человеку), она кивнула, улыбнулась, но не сказала ни слова.

Ночевал я в хижине родителей Уны. На рассвете, как было условлено, меня разбудили и отвезли на шхуну, которая уже готовилась к отплытию. Через час после восхода солнца мы подходили к островку Фифия — последнему перед возвращением судна на Вануа-Мбалаву. Вдали на юго-востоке серела вершина вулкана Тувуты.

Должно быть, островитяне считают гостеприимство своим священным долгом. Не успел я сойти на берег, как меня наперебой принялись угощать. Чтобы отблагодарить за заботы и угощение, я дважды рассказывал историю своего плавания. У меня не было времени пить янгону, поэтому я пожал руки тем, кто стоял рядом, и отправился на шхуну.

Мы отошли от барьера рифов и взяли курс на север, к длинному, извилистому острову Вануа-Мбалаву.

На острове была радиостанция, и я собирался сразу же дать знать жене и матери, что я жив и здоров. Кроме того, мне сказали, что на Вануа-Мбалаву часто заходят пароходы, следующие в Суву, главный порт Фиджи. Мне просто не верилось, что через несколько часов я свяжусь по радио с Мэри.

Шхуна осторожно лавировала между коралловыми рифами, которых так много у островов Фиджи. Войдя в просторную бухту, мы бросили якорь напротив белого домика, где помещалась торговая контора. Вокруг нас то и дело сновали парусные лодки.

На берегу бухты раскинулась большая деревня, хижины которой прятались в тени густых высоких пальм.

Я отправился на берег с первой же шлюпкой, чтобы поговорить с господином Стокуэллом. Я нашел его на складе, где принималась и взвешивалась копра. Он был в широкополой шляпе, коротких штанах и сандалиях.

Я постоял немного, опираясь на палку и глядя, как он торгуется с посетителями. Бронзовый от загара, он раскатисто смеялся и, несмотря на седину, легко бросал на весы тяжелые мешки с копрой. Увидев меня, он удивился, так как белые люди появлялись здесь очень редко.

Я представился, пожал ему руку и постарался коротко объяснить причину моего появления на острове. Он иронически улыбнулся, на лице его отразилось недоверие. Тут в разговор вмешался капитан и рассказал все, что слышал обо мне на Тувуте. Молодой тонганец подтвердил слова капитана.

Стокуэлл слушал мой рассказ о борьбе с океаном, время от времени хрипло восклицал: «Черт подери!», и лицо его все шире расплывалось в улыбке. Когда я рассказал об урагане, он вымолвил только: «Ну и ну!».

Я видел, что ему трудно поверить моему рассказу. И все же в конце концов он поверил. Для этого ему достаточно было взглянуть на меня — кости мои все еще выпирали из-под кожи после пятимесячного плавания; старый капитан и молодой тонганец подтвердили, что обломки яхты от нока до кильсона действительно валялись на берегу Тувуты.

Стокуэлл сел и предложил мне расположиться поудобнее. Я продолжал свой рассказ. Он слушал с разинутым ртом, пристально глядя на меня. Потом вскочил, взял меня за руку и повел к себе домой. Мы просидели не один час, прежде чем я кончил. Когда я умолк, он несколько минут не мог вымолвить ни слова. Он покачал головой, улыбнулся, а потом засыпал меня вопросами. Особенно интересовал его ураган и долгие поиски земли. Наконец он сказал: «Вы поставили рекорд одиночного плавания с временной оснасткой, если только и вправду добрались сюда на искалеченной яхте от самого острова Суворова».

Он заметил, что мне здорово повезло-я удачно перебрался через коралловый барьер у берегов Тувуты. Потом внезапно он спросил:

— Скажите, а ваша жена очень красива? Хотел бы я взглянуть на женщину, ради которой парень готов переплыть Тихий океан.

Я был рад вспомнить Мэри и с удовольствием стал о ней рассказывать.

Потом мы заговорили о жизни Стокуэлла на острове. Он охотно описал свое житье-бытье на Фиджи, где провел более тридцати лет. Немало прекрасных судов разбилось за это время о скалистые берега этих островов. Я был не первым моряком, попавшим на Вануа-Мбалаву после кораблекрушения. Но нередко море поглощало судно вместе с экипажем, и ни один человек не добирался до берега. Стокуэлл рассказал мне о внезапных ураганах, коралловых отмелях и предательских течениях. Он был счастлив, что меня не настиг второй ураган, что мне каким-то чудом удалось преодолеть коралловый барьер, что коварные течения не потопили яхту.

Стало смеркаться, и я попросил послать весточку Мэри и моим родным. Но Стокуэлл сказал, что передатчик не работает и послать радиограмму можно будет только в Суве, на острове ВитиЛеву, расположенном в ста восьмидесяти милях к западу от Вануа-Мбалаву.

А пока что хозяин пригласил меня к столу.

Миссис Стокуэлл, очаровательная тонганка, приготовила для меня превосходный «американский» обед. Нам подали яичницу с ветчиной, настоящий пшеничный хлеб, кофе и яблочный пирог. После экзотических кушаний я с жадностью накинулся на вкусную, хотя, быть может, и менее полезную, «цивилизованную» пищу.

Меня уложили на мягкой, удобной кровати. Спал я превосходно- ведь до поздней ночи мы со Стокуэллом решали, как переправить меня на катере на ближний островок Канатеа, где стоит шхуна с грузом копры, идущая в Суву.

Воскресный завтрак — овсяная каша, яичница и оладьи — был еще одной уступкой моим американским вкусам со стороны миссис Стокуэлл.

После завтрака мы с хозяином сердечно беседовали на веранде, ожидая прилива, во время которого катер сможет пройти над рифами. Когда уровень воды поднялся, я распрощался и продолжил свой путь.

Катерок ходко бежал вдоль берега, поросшего пальмами. Кое-где в лагуне попадались причудливые зеленые островки, окруженные коралловыми рифами; время от времени волны, ударяясь о невидимые подводные скалы, вздымали над ними целые каскады. В старину эта гавань служила рейдом для китобоев и ловцов жемчуга; теперь сюда заходят только мелкие шхуны с копрой, да изредка попадают «рыцари двадцатого века», потерпевшие крушение на пути к дамам сердца. Мы прошли над рифами напротив длинного и узкого залива, тянувшегося почти во всю ширину острова. Впереди, отделенная от нас водным пространством, усеянным рифами, виднелась Канатеа. У берега стояла небольшая шхуна.

Рулевой ловко провел катер среди рифов, и вскоре мы пришвартовались к шхуне «Туи Сакоу». Это было стальное судно водоизмещением в семьсот тонн, хорошо оснащенное и быстроходное. Я поднялся на борт и пошел к капитану.

Шхуна была нагружена и готова к отплытию. В понедельник утром она должна была сняться с якоря, но по пути в Суву ей предстояло зайти на Наитамбу, чтобы принять на борт пассажира и небольшой груз. Остаток дня я скоротал, ловя рыбу удочкой с палубы шхуны.

В понедельник на рассвете были подняты якоря и шхуна покинула тесную коралловую лагуну. Справа остался Вануа-Мбалаву, слева — остров Хэт, а впереди высилась серая громада Наитамбы.