Преисподняя XXI века

Айо! Или это еще один злокозненный трюк стремящихся напугать меня богов?

40

Закончив разговор с нами, Хольт приказал охранникам, караулившим меня со своими магическими устройствами, способными пронзать мое тело молниями, отвести нас в оранжерею. И велел говорить только по-английски, чтобы улучшить мои навыки.

— Они называют это место оранжереей, — сказала Каден, когда мы шли по направлению к высокому сооружению, показавшемуся мне стеклянным куполом. — Оранжерея, чтобы ты знал, это такое строение, в котором под защитным укрытием выращивают растения. Но мне больше по душе название «джунгли».

И действительно, самый настоящий лес рос внутри прозрачного строения, напомнившего мне тот пластиковый пузырь, в котором я находился в первое время по прибытии в преисподнюю.

Охранники остались снаружи, а мы с Каден вошли внутрь. На меня тут же повеяло прохладным туманом и запахом деревьев и трав, не знавших, что такое нехватка воды.

— Мне говорили, что тебе показывали спортивные игры, — сказала она. — Эта оранжерея размером примерно с футбольное поле, какие ты видел по телевизору.

Когда мы шли по грунтовой дорожке, освещенной находившимися на уровне земли светильниками, Каден добавила:

— Эта оранжерея построена для высших чинов Зонального управления и их семей. Такие же находятся во всех крупных населенных пунктах, где размещается персонал Управления. До сих пор я в таких местах не бывала.

Я все прекрасно понял. Этот зеленый храм предназначался только для богов и их высших жрецов.

— Мы больше не можем гулять под дождем, даже в северных краях, еще не пораженных заразой. Даже на севере это небезопасно, потому что никто уже не соблюдает экологических норм, и повсюду зачастили кислотные дожди. Ты знаешь, что такое кислотный дождь?

Я покачал головой.

— Наши фабрики и транспортные средства выбрасывают в воздух множество вредных для здоровья веществ. Дождевые облака впитывают их, а потом они проливаются на наши головы и на растения.

Она хихикнула, как ребенок.

— Ох, Тах, как же здесь хорошо. Мне хотелось бы сбросить одежду и пробежаться нагишом, впитывая влагу всей кожей.

— Так давай разденемся и пробежимся.

Я начал было стягивать одежду, но она, смеясь, остановила меня.

— Что ты, нельзя. Это не разрешено. Нас арестуют.

Мы прошли мимо фонтана в виде каменной рыбы, высоко взметавшей водяные струи. Подобная магия уже больше не поражала меня; я знал, что боги этого мира умеют создавать все, что им заблагорассудится.

Опустившись на колени у чаши фонтана, Каден зачерпнула пригоршню воды, понюхала ее и попробовала на вкус.

— Это не живая вода.

— А что такое живая вода?

Она встала и, когда мы пошли дальше, стала рассказывать на ходу:

— Я имела в виду природную воду, не зараженную и не подвергшуюся обработке. Ее можно сравнить с нашей кровью: самой здоровой она бывает в естественном состоянии. Есть немало людей, считающих, что Земля функционирует как организм.

— Организм?

— Как живое существо, животное или человек. Они верят, что наш мир — это огромное существо. Камень заменяет ему кости, грунт — это его плоть, а моря и реки, соответственно, — система кровообращения. Как и кровь, живая, природная вода содержит кислород, минералы, которыми подкрепляет потребляющих ее животных и растения. В мертвой воде кислорода нет. Для питья она пригодна, потому что безопасна, но вкуса не имеет.

Я слушал, впитывая каждое ее слово. И верил услышанному. Она была первой в этой преисподней, к кому я испытывал доверие.

— А как твой народ, Тах? Что у вас думают о месте, которое вы называете Сей Мир?

Я ненадолго задумался, а потом ответил:

— Мой народ верит, что мир непредсказуем и непостоянен, ибо пребывает под вечной угрозой разрушения по капризу богов. Чтобы ублажить богов и уберечь мир от их гнева, мы приносим им жертвы.

— Кровавый завет.

— Да, отдаем им кровь в обмен на солнце и дождь. Вращение колеса времени уже четырежды приводило Сей Мир к погибели. Если Кецалькоатль и другие боги не удовлетворятся жертвенной кровью, они погубят его снова.

— А есть у вас предания о том, как осуществится эта погибель?

— Всех людей истребят науали.

— Я о них слышала. Существа, способные выглядеть и людьми, и зверями. Хищники. Их можно назвать ягуарами-оборотнями.

— Ты ведь понимаешь, — сказал я, — мы бессильны помешать богам уничтожить мир.

— Тах… я не верю, что мир обречен на гибель. Мне известно, что ему всерьез угрожает многое из того, что создали и безответственно используют люди, но люди способны меняться. На самом деле в нас заложено удивительно много добра. И мы обладаем замечательной способностью исправлять ущерб, который сами же нанесли.

Мы остановились: ее глаза внимательно изучали мое лицо.

— Ты, наверное, удивишься, но моя семья происходит из тех самых мест, которые вы называете Сей Мир, из окрестностей Теотиуакана.

Она меня действительно удивила.

— Разумеется, теперь все там выглядит совсем по-другому, чем в твое время, — сказала Каден.

— Знаю, они показывали мне рисунки того, что называли «руинами Теотиуакана». Две великих пирамиды стоят, где стояли. Сохранились остатки храма Кецалькоатля, некоторые другие строения…

— Мои родители были из Мексики. Это мать моей матери рассказывала мне про науалей.

Ее связь с Сим Миром заставила меня отнестись к ней с еще большим вниманием и интересом. Возможно, бог по имени Хольт и использовал ее для каких-то своих целей, но в ней самой обмана не было.

— Ты жил в Теотиуакане? — поинтересовалась Каден.

Я рассказал ей всю правду: про Владыку Света, Воителей-Орлов и нянюшку Оме, бежавшую со мной. Каден слушала внимательно, иногда взволнованно, с расширенными глазами. Правда долго таилась во мне и теперь лилась наружу потоком. До сих пор я старался рассказывать о себе поменьше, делая вид, будто не понимаю вопросов, но с ней мне хотелось поделиться всем.

— Ты был профессиональным игроком в мяч, — сказала она. — Удивительно, я никогда по-настоящему не задумывалась о профессиональных спортсменах древности, а ведь среди них были гладиаторы и олимпийцы… — Каден снова внимательно присмотрелась ко мне. — А как насчет семьи? Ты женат? Дети есть?

Я покачал головой.

Неожиданно она улыбнулась и, лукаво глядя на меня, сказала:

— Что это я все расспрашиваю про твой мир: скажи лучше, что думаешь о нашем?

Долго размышлять над ответом надобности не было.

— Он зловонный. Тут и воздух пахнет, и вода: земля сухая, твердая и пахучая. Люди пахучие. Причем у тел запах не только телесный, к нему добавляются другие запахи, химические…

— Да, теперь мы моемся не так часто, как раньше. У нас в ходу так называемый «военно-морской душ»: нагрел воду, намылился, сполоснулся. Очень быстро. Вода используется «мертвая»: она забирается из канализационных стоков, очищается и снова пускается в дело, поэтому, умываясь, мы надеваем на рот резиновую повязку, чтобы не наглотаться. Ну а поскольку по-настоящему чистыми мы практически не бываем, то пытаемся отбить дурные запахи благовониями… — Она смущенно отвела глаза.

— Ты пахнешь, как роза.

Она рассмеялась:

— Ты прав. Это я так пытаюсь отбить запах мыла.

— Другое отличие в ваших тусклых цветах. Ваши города построены из серого камня, называемого бетоном, дороги здесь черные. В моем мире города яркие, разноцветные — здания красные, зеленые, желтые… А ваше искусство — ничто у вас не создается человеческими руками. Машины, которые вы называете компьютерами, создают за вас и картины, и то, что показывают по телевизору, и афиши. Выглядит это все превосходно, но не по-человечески, именно потому, что превосходно. А эта ваша чудовищная выдумка под названием телевидение: с чего бы это одним людям вдруг захотелось сидеть на кушетке и смотреть, что делают другие люди?

— А Хольт говорил мне, что ты смотрел много передач.