Взорванная тишина. Иду наперехват. Трое суток норд-оста. И сегодня стреляют.

— А ну, поехали, — сказал Демин и решительно пошел к двери.

Они мчались по ночным улицам, не слыша шума мотора: ветер выл и скрипел во всех щелях, как сотни тормозящих поездов. На набережной, там, где к ней спускался тенистый бульвар, машина остановилась.

— Вот здесь. Он туда пошел, вверх, по правой стороне.

Демин прошел несколько вдоль темных спящих окон и остановился, поняв бесцельность такого поиска. Вернулся в машину, посидел в задумчивости.

— Тут девушка одна есть, — сказал Евстигнеев.

— Девушек много.

— Для товарища прапорщика Соловьева — одна.

— Откуда тебе известно?

— Он говорил про нее. Головкин знает, где она живет.

Таможенного инспектора Головкина Демин нашел на «Тритоне» — оформлял отход судна.

— Ясно, у нее, — сказал он, узнав, в чем дело. — От такой девушки я бы тоже не ушел.

Демин покачал головой.

— Ему надо быть на службе.

— Сейчас?

— На этом же «Тритоне». Пришлось других посылать.

— Я с вами, — решительно сказал Головкин.

Через полчаса они гуськом входили в тихий и темный подъезд. Светя фонариком, поднялись по лестнице, позвонили у дверей. Никто не отозвался. Под ногами хрустели осколки стекол. Пахло чистыми половиками и залежалой пылью.

— Фантастика! — сказал Головкин. — Чтобы и Верунчика не было…

— Кого?

— Веру так зовут, девушку эту. Чтобы она дома не ночевала… Хоть дверь ломай.

— Милицию надо, понятых — длинная история.

— Давайте позвоним директору музея?

— Зачем?

— Может, скажет что. Она там работает.

Разбуженный звонком директор музея долго кашлял в трубку.

— Это на нее не похоже, — сказал он хрипло. — Может, Корниенко знает? Вчера они весь вечер вдвоем крутились.

Цепочка грозила растянуться до бесконечности. Но пока она не замкнулась в кольцо, по ней следовало идти, ибо другого пути не было.

— Где живет этот Корниенко?

— Не «этот», а «эта», женщина, стало быть. — В трубке снова прерывисто захрипело, и непонятно было, кашляет директор или смеется. — Она рядом со мной живет. Приезжайте, я покажу.

Машина проползла по улицам, гудящим, как органные трубы, на окраину города, где в голых, еще не загороженных тополями новостройках у моря ветер был особенно силен. Директор вышел сразу, видимо, ждал у окна. Молча втиснулся на заднее сиденье, прижав Головкина грузным телом, по-хозяйски махнул рукой, показывая вдоль улицы. И уже через два квартала похлопал шофера по плечу.

— Погодите, я один, — предложил он, вылезая из машины.

Издать пришлось недолго. Из подъезда выглянула девушка, осмотрелась испуганно и побежала к газику. Она нырнула в машину и стала оглядываться в темноте.

— Что случилось, что? — беспокойно спрашивала Вера.

— Пока ничего особенного, — сухо сказал Демин, поворачиваясь на переднем сиденье. — Прапорщик Соловьев не вышел на службу, чего с ним никогда не бывало. Дома его нет — звонили. Думали у вас — заперто.

— Как заперто? Братик дома.

— С Соловьевым вы когда виделись?

Вера замерла. Слышно было, как часто она дышит.

— Отвезите меня домой… Пожалуйста… — наконец сказала она обессиленным голосом.

Снова поднялись по темной лестнице, хрустящей осколками стекла. Вера дрожала так, что Демин боялся отойти от нее: вдруг упадет в обморок. Она коротко позвонила и принялась судорожно рыться в сумочке, отыскивая ключ. Дверь оказалась запертой на цепочку.

— Бра-атик! — жалобно позвала Вера.

Из черной дверной щели тянуло прогорклым табачным дымом, чем-то кислым.

— Можно, мы оборвем цепочку? — спросил Демин. И, не дожидаясь ответа, нажал плечом. Цепочка лязгнула и не поддалась.

Головкин разбежался от стены, ударил, как тараном. В прихожей что-то лязгнуло, и дверь распахнулась. Он вбежал в комнату, включил свет и увидел на белой постели черную изломанную фигуру незнакомого человека.

В дверях испуганно вскрикнула Вера:

— Кто это?

Она пошла вокруг стола, ни к чему не притрагиваясь, с ужасом рассматривая грязные тарелки и пустые водочные бутылки.

— По-моему, это матрос с «Тритона». Там трое не явились к отходу, — сказал Головкин, близко рассматривая спящего. Он принялся выворачивать у него карманы. На белое покрывало посыпались драхмы, лиры, наши червонцы. — Пьяный в стельку.

— У него должен быть пропуск.

— Нет пропуска.

Демин почувствовал знакомое напряжение, какое всегда приходило к нему в тревожные минуты.

— Поищите хорошенько.

Дверь хлопнула, и на пороге появился шофер газика.

— Вот цветы, — сказал он, протягивая гвоздики, повисшие на сломанных длинных стебельках. — Нашел на лестнице.

Вера взяла их, расправила на ладони и заплакала.

— Он… приходил…

— Надо осмотреть лестницу, подъезд и вокруг…

Демин шагнул на темную лестничную площадку, оставив дверь открытой. Вера стояла у стены, сердце ее ныло от тревожного предчувствия. И она вздрогнула, услышав взволнованные голоса на лестнице и громкий голос этого вроде бы такого невозмутимого полковника.

— Машину скорее! Быстро в госпиталь!

Сбежав по лестнице, она увидела на полу возле ларя белое в свете фонарика лицо прапорщика Соловьева, пестрое от темных пятен застывшей крови. И засуетилась, расстегивая шинель, отталкивая руки Демина, пытавшегося помочь ей. Припала к холодной груди, но ничего не услышала, кроме своего дыхания. И заплакала навзрыд, жалобно, по-бабьи.

— Пустите-ка, — Демин наклонился, послушал. — Живой. Давайте вынесем на воздух.

И удивился, как легко эта маленькая и вроде бы совсем слабая девушка подняла тяжелое тело.

Вера первая влезла в машину, приняла Соловьева и замерла, положив его голову себе на колени.

— Оставайтесь дома.

— Нет, нет! — Она замотала головой так решительно, что Демин не стал повторять предложение. Отошел, почувствовав вдруг, как что-то болезненно-печальное обожгло сердце.

Он подождал, пока машина выехала из-под арки, и повернулся к Головкину:

— Надо найти пропуск.

— Нету, товарищ полковник. Все обыскал.

— Если нету, вы понимаете?

Головкин не успел ничего ответить. Под аркой послышался шум машины, и во двор лихо въехала милицейская «Волга». Из нее вышел милиционер и двое в штатском.

— Вот это встреча! — воскликнул один из них, и Демин узнал голос своего давнего знакомого подполковника Сорокина. — Мы за Братиком, а тут почти что брат родной…

— Слушай, — перебил его Демин, — дай твою машину, срочно нужно. Головкин тебе все расскажет.

Пока мчались по набережной, полковник все ловил взглядом промежутки между домами, пытался разобраться в мелькании портовых огней. На открытых местах машина, шла юзом: водяная пыль, перехлестывая через парапет, леденела на асфальте.

С трудом открыв дверь КПП, он неловко перехватил ручку и не удержался, выпустил. Дверь больно ударила в спину.

— Где «Тритон»? — спросил Демин у выбежавшего навстречу дежурного.

— Ушел. Все в порядке.

— В порядке? Трое не явились к отходу.

— Так точно. Все оформлено, как полагается.

— …И у одного из них выкрали документы.

— Все три паспорта у нас, товарищ полковник.

— А если был четвертый? — Он решительно шагнул в дежурную комнату, остановился у макета порта. — Где теперь «Тритон»?

— Прошел вот эти посты, — показал дежурный.

До конца косы оставалось меньше мили. А там — буй, поворот и море на все четыре стороны, нейтральные воды.

— Звоните в Инфлот. Срочное радио на судно. Приказ — лечь в дрейф.

Он снял другую трубку, связался с командиром морской пограничной части.

— Выход? — переспросили его. — В норд-ост?

— Да, в норд-ост!

Потянулись томительные минуты ожидания. Демину показалось, что прошло не меньше получаса, прежде чем на столе затрещал телефон. Звонили из Инфлота.

— Радио на «Тритон» дали? Остановили судно? — торопливо спросил он.

— Не успели, — ответил спокойный голос.

— Что значит — не успели?