Разум океана. Возвращение в Итаку

— Дай-ка спички, Стас, — сказал Волков.

Я протянул ему спички и вытащил из пачки сигарету.

— Много курите, мальчики, — сказала Галка.

Это ее «мальчики», произнесенное материнским тоном и равно обращенное к нам обоим, покоробило меня, нечто похожее на ревность шевельнулось в душе.

Мне всегда казалось, что я искренне любил ее. И только сейчас пришло в голову: не из чувства ли зависти возникла эта страсть, сжигавшая меня долгие годы. А если б женой Волкова была другая?…

До того вечера мы изредка виделись с нею. Приходя из рейса, я часто звонил Галке в школу, иногда забегал к ней на чашку чаю, два или три раза были мы в кино.

Она позвонила мне сама:

— Ты свободен сегодня, Стас?

— Конечно.

— Приезжай ко мне.

Я только вернулся из порта, быстро побрился, переоделся в гражданский костюм и отправился на Северную улицу.

Когда Галка открыла мне дверь, я отступил назад. Она всегда казалась мне красивой, но теперь, в новом платье, с высокой прической, лучащимися глазами, Галка была до безумия хороша.

— Испугался? — сказала она. — Заходи…

Мы пили шампанское, за Волкова, за его возвращение, и весь вечер мы говорили о нем, об Олеге, весь вечер он был с нами за столом… Галка заставляла меня рассказывать про Олега «все-все», я говорил про наше детство, про жизнь в училище, а Галка все пыталась выяснить, что же хорошего мы находим в море и почему нас так тянет туда.

Как мог, я пытался отвечать на эти вопросы, иногда вопросы были нелегкими, но я пытался ответить и на них, и Галка слушала, пристально глядя на меня. Иногда только ставила пластинку — что-нибудь медленное, и мы танцевали и молчали.

Было уже поздно, когда я поднялся из-за стола.

— Я провожу тебя, Стас, — сказала Галка.

Ночь была теплой, уютной. С освещенной улицы мы свернули в сквер и оказались одни.

Звезды Ориона были чуть выше линии горизонта.

Я вел Галку под руку, но в центре сквера она вдруг высвободилась и ухватила меня за локоть.

— У меня к тебе просьба, Стас, — сказала она.

Я засмеялся:

— Давай выкладывай.

— Едем к морю!

Она крепко взяла меня под руку и потащила в сторону площади, на стоянку такси.

Меня не смутило желание Галки, мне не раз самому приходилось так вот срываться и лететь сквозь ночь в Зеленогорск или Отрадное, но на Галку такое было непохоже, ведь знал я ее не один день, и не раз мне приходилось слышать от нее издевки по поводу рыбацкого гусарства.

Тридцать километров до Отрадного мы промолчали.

Шофер подвел машину к пустынному пляжу, днем туда заезжать запрещалось, а сейчас я его упросил. Я вылез из машины и помог выбраться Галке.

— Вот и море, Галка, — сказал я. — Бери его от меня в подарок.

Мне хотелось как-то разрядить обстановку, снять некую неловкость, она возникла в дороге, и ее нужно было убрать, неловкость, и эту фразу я сказал бесшабашным, удалым тоном, и даже руки простер в сторону невидимого моря.

По каменным ступеням набережной Галка сошла на песок пляжа и, оступаясь, подошла к воде. Я шел следом.

У самой воды она постояла, потом носком ударила мелкую волну, приластившуюся к ее ногам.

— И ради этого вы жертвуете всем: здоровьем, жизнью, и даже любовь готовы отдать? — сказала Галка. — А ведь это просто много соленой воды…

Я мог бы поспорить с ней, сказать, что нельзя судить о море, глядя на него с берега, но я молчал. Снова волна подбежала к Галкиным ногам, и снова Галка хотела ударить ее и, потеряв равновесие, пошатнулась. Я стоял рядом и поддержал ее.

— Поехали, Стас, — сказала она.

…Мы были у ее подъезда. Я закурил.

Орион поднялся выше, и теперь все семь звезд его испытующе глядели на меня.

— Уже поздно, — сказал я, — пора по домам…

— Зайдешь, может? — тихо спросила Галка. — Сварю кофе…

Я мог ответить: «Нет, поздно уже, как-нибудь после». Мог так ответить; наверное, Волков на моем месте сказал бы именно это, но Галка уже повернулась ко мне спиной, шагнула в подъезд, я не произнес ни слова и вошел следом.

Когда мы поднялись наверх, Галка открыла дверь квартиры и прошла на кухню, бросив мне на ходу:

— Посиди в комнате, Стас, я сейчас.

Включив торшер, я положил на столик сигареты, открыл форточку, уселся в кресло и закурил. В голове тихо звенели нежные колокольцы, сигаретный дым лениво поднимался и, попав в струю воздуха, идущего к форточке, устремлялся вместе с ним за окно. Я следил за дымом сквозь полуопущенные ресницы, меня переполняло то особое чувство, что приходит в ожидании праздника, и состояние это делало меня счастливым, и так хотелось, чтоб оно не исчезало и оставалось навсегда.

— Вот и кофе, — сказала Галка.

В ее тоне явственно угадывался надрыв, и мне отчего-то стало не по себе.

Галка взяла из пачки сигарету, неумело раскурила ее и пристально посмотрела на меня.

Она долго молча смотрела на меня, мне стало от Галкиного взгляда зябко и тревожно. Я попытался выдержать ее взгляд молча, но не смог.

— Ты чего это, Галя?

— Ты любишь меня, Стас? — сказала она вдруг.

Я вздрогнул.

— Не говори ничего, Стас. Помолчим…

Она опять тронула меня за рукав.

— Хочешь жениться на мне? — спросила она вдруг.

— Зачем спрашивать об этом, — вяло ответил я, чувствуя, как толкнулось и застучало сердце.

— Хорошо, — сказала Галка, — но поклянись, что никогда не уйдешь в море.

Я обнял ее за плечи.

Галка отвела мои руки и заглянула в глаза.

— Что ж, может быть, так и должно быть, — сказала она, отвернулась и судорожно вздохнула.

— Иди домой, а завтра приходи. Утром.

Тут я вспомнил историю, рассказанную мне Олегом уже в мореходке.

Летом сорок шестого года его мать устроилась на работу в подсобное хозяйство неподалеку от города. Ей казалось, что там жизнь полегче, детей прокормить, будет проще. Олег целыми днями пропадал в лесу или, в степи — она тянулась от Терека на север до песчаных бурунов Калмыкии.

Однажды с ребятами они поймали большую змею. В наших местах ее называют желтопузом. Змею убили и торжественно понесли на палках в поселок. Олег немного оторвался от ребят и шел впереди. И тогда одному из поселковых мальчишек по кличке Гундосый пришла в голову мысль, иезуитская мысль.

Волков шел, ни о чем таком не подозревая, и вдруг его шею обвило холодное тело мертвой змеи: мальчишки подкрались сзади и набросили змею Олегу на шею…

Когда Волков рассказал мне об этом и я представил, что нахожусь на его месте, меня едва не вывернуло наизнанку. Он рассказывал об этом спокойно, а меня трясло от омерзения и страха.

…Через полтора месяца, когда формальности, связанные с расторжением брака, были позади, мы остались с Галкой вдвоем.

Я воспринимаю нашу новую жизнь как затянувшееся свидание, у меня иногда исчезает ощущение прочности нашего с Галкой союза, и я постоянно жду, когда грянет нечто, разрывающее его. С того самого вечера я ищу аргументы, оправдывающие меня. Чаще всего твержу себе, что мне Галка нужнее, Волков обойдется и без Галкиного плеча, и ей, нашей Галке, такой, как я, наверное больше подходит. У Галки сильная натура, а я доверху набит комплексами.

Незадолго до того как мы узнали об освобождении Волкова из колонии, я случайно открыл Галкин учебник и увидел там письмо. Было видно, что его читали и перечитывали многократно. Понимая, что поступаю недостойно, я развернул письмо и прочитал его. Почерк Олега я узнал сразу, когда раскрыл книгу… Может быть, именно это заставило решиться на такой шаг. Или интуиция какая?…

Как я понял из содержания письма, оно было первым оттуда. Олег сообщал свой адрес, коротко писал о новом житье-бытье. Послание было выдержано в бодрых, оптимистических тонах, мол, не так страшен черт, как его малюют… А затем шли такие строки:

«Я понимаю, что восемь лет — большой срок. Наказали меня, Олега Волкова, хоть и за несуществующую вину. Так почему же ты должна разделять вместе со мной это наказание? Пойми меня правильно, Галка, но я считаю своим долгом повторить слова, сказанные мною во время нашей последней встречи: ты свободна ото всех обязательств передо мной… Как бы ты ни поступила — ты всегда останешься правой. Помни об этом, и если будет надо — забудь обо мне. Так будет справедливо…»