Пророчество атлантов

Раздался рев тысяч «Харлеев», что выкатывались на авеню Конституции, оседланные наездниками в джинсах и кожанках, — клуб поддержки ветеранов «Громовой раскат» ехал во всей красе, в сверкании фар и плеске звездно-полосатых знамен, закрепленных на мотоциклах.

Ванда проследила за их проездом по Пенсильвания-авеню, пока один чудик за другим не свернули на авеню Конституции, — все как на подбор в солнцезащитных очках. Несколько раз ей пришлось отводить глаза: солнце яркими вспышками отражалось от медалей и хрома мотоциклов.

Внимание Рэндольф привлек один из сверкающих хромом и желтым лаком чопперов. Ванда взяла его на прицел, но вспышка солнца на полированной поверхности мотоцикла ослепила ее. Через секунду она открыла глаза: на чоппере, свернувшем на авеню Конституции, сидел лишь водитель.

Что произошло? Куда делся пассажир?

Она повела прицелом к парадной колонне, на перекресток двух авеню, и принялась напряженно прочесывать толпу. В том месте, где она потеряла пассажира мотоцикла, позади ликующей толпы, стояло неприметное здание насосной станции.

«Черт, это наверняка был он. Ну конечно, он, Конрад Йитс», — подумала Ванда.

Ей очень хотелось верить, что Йитс «свой», но вне зависимости от того, каким силам — добра или зла — он служил, Ванда или другой снайпер рано или поздно «сняли» бы Йитса, если не удастся его арестовать.

— Общее внимание! — крикнула она в рацию. — Насосная станция.

В мгновение ока Ванда спустилась с крыши и выбежала из Управления национальных архивов. Преодолев квартал, она влетела в здание насосной станции. На входе лежали два полицейских без сознания. Канализационный люк зиял пустотой. Она развернула карту канализационных ходов, но в здание уже ворвались шестеро переодетых сотрудников ФБР.

Один из них сказал с чувством превосходства:

— Там его ждет спецназ.

Однако, поныряв под авеню Конституции, водолазы вернулись ни с чем. Впрочем, сквозь радиопомехи в рации один из них предположил:

— Подозреваемый мог спуститься глубже. Да что там, он наверняка в Тибре.

Долгое время после того, как холм под Капитолием перестали называть Римом, река, по которой суда перевозили мраморные глыбы от Белого дома до здания Конгресса, называлась Тибром. И по сей день Тибр течет под авеню Конституции, на северной стороне Эспланады.

По колено в воде Конрад хлюпал по старинному канализационному коллектору кирпичной кладки. Коллектор — ярдов десять в ширину и около трех в высоту — проходил по верхней части русла старого Тибра. Под ногами «гуляли» доски, выстилавшие дно, и Конрад молил Бога, чтобы не угодить в дыру или зыбучую почву, возврата из которой уже не будет.

О Тибре он знал. Федеральное правительство однажды приглашало его в качестве консультанта — их интересовал опыт древних египтян по сохранению пирамид, с целью зашиты исторического центра Вашингтона от времени. Тибр, как и Нил, тек перед Капитолием и под Смитсоновским институтом.

По сути, вся Эспланада находилась на болоте. Восточное крыло Национального музея естественной истории просело и начало откалываться от главного здания, потому что Тибр подмывал Эспланаду снизу. Только весьма аккуратно возведенная и еще более аккуратно спрятанная от посторонних глаз дамба отражала атаки подземной реки. Федеральное правительство изрядно потрудилось, высадив деревья, чтобы скрыть дамбу, но если улечься плашмя на площадку перед мемориалом Линкольна и посмотреть в сторону авеню Конституции, можно заметить дамбу невооруженным глазом.

В канализационном коллекторе, идущем по руслу Тибра, особых красот не наблюдалось. Побитые стены и потолочные арки над речушкой знавали лучшие времена. Кирпич крошился, а сточные воды из более современного коллектора, прорытого в тридцатые годы двадцатого века, дождем лили сверху. Коллектор заканчивался неподалеку от памятника Вашингтону, где когда-то струился восточный приток Потомака. Отсюда Конрад и начал искать тоннель, ведущий к монументу. Строго говоря, проблема заключалась в том, что Конрад не знал, был ли этот тоннель вообще построен.

На Эспланаде начинался концерт, посвященный Дню независимости. Макс Сиверс наконец-то добрался до памятника Вашингтону, который был закрыт для посещения: во-первых, по причинам безопасности, а во-вторых, в связи с особой политической ролью, которую ему предстояло сыграть — Белый дом запланировал прием в честь китайских чиновников Олимпийского комитета.

Сиверс сверился с «джи-пи-эс» модулем, встроенным в мобильник: баллончик с аэрозолем для распыления вируса птичьего гриппа находился на месте, во взведенном состоянии. Как только все войдут в лифт, Макс нажатием одной кнопки телефона приведет детонатор в действие. Революция завершится прежде, чем кто-либо заподозрит, что она началась. Мысль о том, что одно нажатие кнопки решает судьбу миллиардов людей, щекотала нервы. Хотя другая мысль грела, пожалуй, сильнее: даровав вакцину остальным, Макс станет их спасителем.

Телефон скользнул в карман, где лежал Ньюбергский договор.

— Доктор Сиверс!

Макс повернулся и увидел доктора Линга — главу китайского Олимпийского комитета, вечно улыбающегося живчика.

— Я видел вас вчера на молитвенном завтраке. Очень трогательно.

Сиверс улыбнулся. Это хорошо, что китаец вежлив. Китайцы сделали правильные выводы из ошибок вождей бывшего Советского Союза.

На молитвенном завтраке Макс не выпустил вирус — а ведь так хотелось! — только по одной причине: слишком легко было бы выяснить, откуда все началось, и найти виновного. А так план — проще не придумаешь: китайская Олимпийская делегация поднимается на площадку обозрения, любуется фейерверком, а когда все спускаются вниз, в лифте нет ни одного неинфицированного. Инкубационный период вируса — двадцать восемь дней, а расчетная «премьера» — во время церемонии открытия Олимпийских игр в Пекине. Отгула болезнь распространится по всему миру, и, естественно, все будут проклинать китайцев.

«Гениальный план», — скромно подумал Макс.

— Доктор Линг, если вам понравился молитвенный завтрак, посмотрим, что вы скажете о фейерверке! В завершение Национальный симфонический оркестр исполнит увертюру «1812 год» Чайковского под аккомпанемент настоящих пушек — стопятимиллиметровых гаубиц Президентской парадной артиллерийской батареи армии США.

Сиверс провел восхищенного Линга и небольшую группу олимпийских чиновников к новому лифту, ведущему на смотровую площадку монумента. Стеклянная кабина вмещала двадцать пять пассажиров и за семьдесят секунд взмывала к площадке, на высоту пятисот футов. Специальные матовые панели дверей лифта были запрограммированы и становились прозрачными на высоте ста восьмидесяти, ста семидесяти, ста сорока и ста тридцати футов от земли, открывая пассажирам вид на сто девяносто три памятных масонских камня — внутреннюю достопримечательность монумента. Впрочем, Сиверс знал о тайном докладе ДАРПА, составленном в годы правления Гриффина Йитса, согласно которому камней было на самом деле сто девяносто четыре. Предстояло выяснить, что за камень исключен из официальных документов и, конечно, чем этот камень заслужил забвения. Хотя сейчас, в такой важный момент, Максу вовсе не до этой масонской чепухи!

Все вошли в стеклянную кабину лифта, и доктор Линг покачал головой:

— Жена мне просто не поверит.

— Не беспокойтесь, я вас сфотографирую, — ответил Сиверс и включил камеру на мобильном телефоне. Двери сомкнулись, лифт пошел вверх.

ГЛАВА 50

Мало кто из зрителей концерта в День независимости, сидя на белых мраморных скамьях и невысоком гранитном ограждении, кольцами окружавшем памятник Вашингтону, знал, что этими удобствами они обязаны многомиллионным страховым выплатам после терактов одиннадцатого сентября. Ограждение было не только декоративным. Если бы террористы попытались приблизиться к памятнику на машине, груженной взрывчаткой, из ограждения мгновенно бы выдвинулись складывающиеся стальные штыри, и тогда никто и ничто не пробился бы к монументу. В пятнадцати ярдах под каменными скамьями пролегал тайный тоннель: пяти ярдов в диаметре и ста тридцати длиной, он соединял памятник, доступ к которому был сегодня ограничен, с неприметным зданием поблизости от Пятнадцатой улицы.