Ц-41. Из записок разведчика

Киреев побледнел.

Тихо скрипнула дверь и в комнату вошла седая женщина. Фокин слегка улыбнулся ей и молча указал глазами на нарушителя.

— Он, — тихо проговорила она.

Киреев вздрогнул всем телом и повернулся на голос.

В дверях стояла Телегина.

Фокин также взглядом поблагодарил ее и отпустил.

— Судите! — зло выкрикнул нарушитель и, не спрашивая разрешения, сам взял со стола папиросу. — Я убийца! Судите! Если можно судить за то, что убил предателя. Она хотела меня выдать немцам… И я решился на преступление… Я бежал из немецких лагерей.

— Все это липа, гражданин Киреев-Иванцов! — перебил его подполковник. — Давайте не будем терять время напрасно.

— Я вам чистосердечно признаюсь… Каюсь.

— Довольно чепухи! — поднялся из-за стола Фокин.

— Хорошо! — вызывающе распрямил плечи Киреев. — Я молчу. Больше вы от меня ничего не услышите.

— Что ж, дело ваше, — снова опустился на стул подполковник Фокин. — Только вряд ли вам это удастся. Думаю, сами заговорите…

Он сделал большую паузу, закурил. Потом посмотрел Кирееву прямо в глаза. Тот не отвернулся. Взгляды их скрестились — спокойный и твердый у Фокина и вызывающий, колючий у Киреева. На заросших скулах нарушителя вздулись желваки. Несколько минут они сидели молча, глядя друг другу в глаза.

— Мы вас ждали именно сегодня, господин Блюминг, — медленно проговорил наконец подполковник.

Глаза Киреева казалось превратились в иглы и еще сильнее впились в Фокина. Под густой рыжей щетиной кожа стала меловой.

— На пушку берете? — не скрывая злобы, процедил он сквозь зубы.

— Вы спешили к вашим агентам, — продолжал Фокин, не отвечая на его вопрос и не сводя взгляда с нарушителя. — Что ж… Искать их хлопотно… Пароли, явки. Мы облегчили вашу задачу.

При этих словах Фокин нажал рукой кнопку с левой стороны стола и бросил перед нарушителем фотокарточку одного из задержанных шпионов, Лоханкина.

— Узнаете?

В ту же минуту на пороге появился человек с дряблым лицом.

Киреев отвел взгляд от подполковника, посмотрел на фотографию, обернулся к вошедшему.

— Нет, не узнаю! — решительно проговорил он.

Еще раз нажата кнопка, и перед столом стоит низенького роста пухлощекий человек. А перед Киреевым — фотокарточка Буряка.

— Тоже не узнаете? — спросил Фокин.

— Нет! — также твердо, но уже заметно нервничая, отвечал Киреев.

— Хотите, встретим вас также с вашим Е-13, гражданином Михайловым, и его помощником, дедом Максимом?

— Не надо! — громко выкрикнул Киреев и судорожно схватился за воротник рубашки. Я сразу догадался — яд! Он хочет отравиться!

В один миг подскочил к нему и что было силы ударил снизу в подбородок. Киреев вскрикнул. Тут же вбежали несколько солдат и скрутили нарушителя.

Киреев, опустив голову, зло сплевывал на пол кровь — раскусил при ударе язык.

— Сейчас расстрел? — вдруг спросил он у подполковника.

— Нет, — засмеялся Фокин, — виселица. А вы что же думали — молиться на вас будут?

До вечера Киреев упорствовал, молчал. А потом все-таки заговорил.

— Давно бы так, — улыбнулся Фокин. — Давайте ваш посмертный жетон.

Киреев потребовал отвертку. Отвинтив шурупы каблука у левого ботинка, он бросил на стол блестящую золотую пластинку. На ней было выгравировано:

Блюминг раскрывает секрет

После долгих препирательств Блюминг наконец раскрыл карты.

— Пастухова — приемная дочь русского эмигранта, проживавшего в Дрездене. Карьеру разведчицы она начала раньше, чем сама об этом узнала. А когда узнала, было уже поздно, — начал рассказ Блюминг.

Ганс Блюминг — профессиональный разведчик, «специалист» по России, руководил в то время секцией гимнастики в Дрезденском спортивном клубе. Его учениками была по преимуществу русская эмигрантская молодежь, в том числе и Анна Пастухова. Она импонировала ему и не скрывала своей к нему привязанности. Он не преминул этим воспользоваться, оказывал ей всяческое внимание, охотно беседовал после занятий в клубе, приглашал в кино и даже завел знакомство с ее родственниками. Сначала исподволь, а потом и откровенно он стал выведывать у нее о настроениях русских эмигрантов. По материалам, собранным Блюмингом через Анну Пастухову, несколько человек было взято гестапо. Среди них ее названый брат, родной сын Пастухова.

Однажды на вечеринке у Пастуховых кто-то спросил Блюминга, к тому времени ставшего постоянным гостем в их доме, не он ли виновник таинственного исчезновения многих русских. Ганс, не моргнув глазом, ответил, что не считает себя виновником. Он как патриот великой Германии всего-навсего только информировал власти о русских «вольнодумцах». А настоящая виновница всего — прелестная Анна Пастухова. Это она обо всем ему рассказала.

Девушка была изгнана из дома и осталась одна на улице чужого города.

Расчет Блюминга оказался точным. Через неделю голодная, исхудавшая, с опухшими от слез глазами, она пришла к Гансу, готовая на все.

А вскоре, в 1939 году, после захвата польской столицы, Гансу Блюмингу было поручено организовать в Варшаве спортивный клуб «Дубель-В». Под видом изучения английской системы футбола «дубель-В» здесь овладевали секретами шпионского мастерства уголовники и другие темные личности. Шпионская школа готовила кадры для засылки в Советской Союз.

— Анна Пастухова поехала со мной, — продолжал Блюминг. — Вела в клубе курс гимнастики. Она в самом деле отличная спортсменка… И училась искусству разведки наравне со всеми. Правда, я был с нею гораздо ближе, чем с остальными… Другие почти не знали меня. В глаза не видели… Она — другое дело…

После окончания школы Пастухова в 1940 году была заброшена к вам. Устроилась в Туле, преподавала физкультуру в техникуме, непременная участница всех спортивных соревнований. А когда началась война, она, по заданию немецкой разведки, ушла «добровольно» на фронт.

— Кто-то из ваших командиров, — продолжал рассказ Блюминг, — кто, я сейчас не припомню (в нашей картотеке все это значится), кто-то обрадовался, что она отлично знает немецкий язык, Ее взяли переводчицей. Мы охотно разрешили ей дать согласие на такое продвижение по службе. А потом… потом ее стали посылать к нам в тыл. Такого попутного ветра мы и не ждали, право!

Нам с подполковником Фокиным пришлось покраснеть за непростительную доверчивость кого-то из наших офицеров.

Блюминг постепенно посвящал нас в тайны задуманной немцами операции «Р-2». Немецкое командование перегруппировало части для нанесения мощного удара бронемеханизированными войсками. Удар предполагался как раз на нашем участке фронта. Сюда гитлеровцы стягивали свои резервы, свежие силы, не вводя их до случая в бой. А чтобы не выдать перегруппировки, в полки и дивизии, которые должны были входить в ударную группировку, вливали необстрелянное пополнение, основным же составом этих частей пополняли части прорыва. Нумерация полков и дивизий при этом оставалась прежней — словом никаких видимых перемен.

Успех всей операции зависел от точных разведывательных данных о наших частях, их вооружении и дислокации. Целыми днями небо бороздили немецкие самолеты-разведчики. С этой же целью на нашу сторону была заброшена и группа шпионов во главе с опытным Блюмингом.

Выговаривая себе право на жизнь, Блюминг даже обещал нам помощь в срыве операции.

Однажды подполковник Фокин пригласил меня к себе и вручил принятую на имя Блюминга шифровку:

«Т-IV-В4 ⁶/₅ — VII-Д-Т-ДД-7-КЮ ⁴/₃ — Т-Ф-⁶/₄ Р7…» и т. д. В конце стояло «Г-АС-ДУР-154».

Я пробежал взглядом листок и непонимающими глазами уставился на Фокина.

— Расшифровка этого документа мне уже известна, — сообщил Фокин. — Код-то какой выбрали — музыкальный… Вагнера, оркестровка 154. Ну-ка, ты ведь музыкант, попробуй!

И подполковник, положив передо мной кипу произведений Вагнера, принесенных из армейского ансамбля, объяснил секрет шифровки. Вскоре я уже сам без труда прочел: