Финансы Великого герцога

— Он показал себя молодцом, не то что я, — проговорил дон Рамон. — А ведь сначала вы пробовали войти через главный вход, глаза меня не обманули?

— Да, это были мы, ваше высочество. Но дверь оказалась заперта, и нам пришлось воспользоваться черным ходом. Когда мы вошли, они как раз готовились вздернуть ваше высочество на виселице, а немец пытался обнять даму. Профессор вскинул руку — и немец упал замертво. «Огонь!» — крикнул он нам. «Только не раньте вашего господина!»

Великий герцог огляделся вокруг. Руководители Меноркской республики грудой лежали на полу; сверху был черный сержант, лицо которого исказилось в оскале. И в ту же минуту из внутренней комнаты появился Филипп Колин.

— Как вы, ваше высочество? Боюсь, мы подоспели в последнюю минуту.

— Нет, профессор, — серьезно сказал дон Рамон, — секунду. Еще один миг — и тиран был бы мертв, а власть перешла бы к меноркскому народу.

— Слава Богу, я все же успел, — сказал господин Колин. — К вам и к моей бедной супруге.

На глаза великого герцога навернулись слезы, которые он уже долго сдерживал. Бедная Ольга Николаевна! Она рисковала своей жизнью, она рисковала всем ради него — который…

— Да, вы появились вовремя, профессор. К счастью для меня и для вашей супруги!

— Но как она здесь оказалась? Сейчас ей немного лучше (Филипп кивнул в сторону комнаты, куда отнесли мадам), но я пока не успел ее ни о чем расспросить. Вам что-нибудь известно?

— Она сошла на берег, чтобы разыскать нас, отстала от капитана Дюпона и явилась как раз вовремя, чтобы увидеть мое повешение. Она предложила этим… — великий герцог взглянул на мертвые тела, — этим борцам за свободу двести тысяч песет в обмен на мою жизнь… В ответ они бросили ее в объятия герра Бинцера… И, в страхе и растерянности, она выдала свое имя…

Филипп ничего не ответил.

— Да, — продолжал дон Рамон, — мы все выдавали себя не совсем за тех, кем были на самом деле; я не граф Пунта-Эрмоса, а она — вовсе не мадам Пелотард, она…

— Ольга Николаевна, русская великая княжна, — закончил Филипп. — Утром мы поговорим об этом. Я думаю, нам пора возвращаться на «Аист». Добрый капитан Дюпон лишится рассудка, если мы в скором времени не появимся. При всем уважении к дворцу великого герцога у меня нет желания оставаться здесь на ночь.

Дон Рамон с содроганием огляделся.

— Святой Урбан… Я тоже не хочу здесь оставаться, профессор. Но сможет ли она…

— Все будет в порядке, — ответил Филипп. — Огюст смастерит носилки.

Спустя пять минут двери замка снова закрылись за доном Рамоном и его спутниками. Филипп, Хоакин и Огюст попеременно несли носилки, на которых в легком лихорадочном забытьи лежала великая княжна. Рядом, прихрамывая, шел дон Рамон и тщетно просил позволить ему помочь. Через пятнадцать минут, которые прошли без каких-либо происшествий, Филипп вздрогнул и схватил великого герцога за руку. В голову ему пришла неожиданная мысль:

— Ваше высочество, вы сосчитали убитых в зале?

Дон Рамон посмотрел на него с укоризной.

— Не хочу быть неправильно понятым, я просто подумал — мне кажется, среди них не было президента!

Теперь уже вздрогнул дон Рамон. Действительно, профессор был прав! Луиса Эрнандеса не было в зале, когда там разыгрывались последние сцены трагедии.

— Да, похоже, ему удалось скрыться, — пробормотал он. — Что, если мы сделаем небольшой крюк? Две минуты?

— Да, разумеется. Ведите нас.

Великий герцог свернул к рынку. Легкий ночной ветер чуть шевелил листья пальм. Дон Рамон остановился у двухэтажного дома, на фасаде которого виднелась табличка. С трудом Филипп разобрал на ней: «Отель „Универсаль“». Дон Рамон постучал, и через некоторое время из-за двери раздался старческий голос:

— Кто здесь?

— Приезжие, нам нужна комната.

Дверь отворилась. На пороге показался старик с длинными седыми волосами, приставив дрожащую руку ко лбу.

— Добрый вечер, сеньор Эрнандес! — сказал дон Рамон. — Вы узнаете меня? Могу я видеть господина президента?

Едва дон Рамон произнес эти слова, как старик, дрожа всем телом, упал на колени.

— Смилуйтесь, ваше высочество! — запричитал он. — Я не участвовал в этом преступном восстании… клянусь вам!

Великий герцог кивком приказал ему встать.

— Хорошо, сеньор Порфирио, я вам верю. Но ответьте на мой вопрос: Луис здесь?

— Нет, ваше высочество, нет! Он не живет здесь с тех пор, как…

— Я понял, — перебил старика дон Рамон. — Я как раз из его новой резиденции… Хочу дать вам хороший совет, Порфирио: если Луис появится здесь, немедленно вышлите его из страны. Ради вас я хочу спасти ему жизнь. Доброй ночи!

Дон Рамон хотел было уже уходить, но остановился, осененный внезапной идеей.

— Профессор, ведь у нас на яхте больше нет свободного места?

— Все каюты заняты.

— Тогда нам нужно найти для Хоакина и Огюста другое пристанище… Сеньор Порфирио!

Старый хозяин гостиницы, хотя ноги у него подгибались, поспешил к великому герцогу.

— Не пугайтесь, Порфирио. Я просто хочу дать вам возможность отчасти искупить вину вашего сына. Вы знаете двух моих дорогих слуг, Хоакина и Огюста. Луис и его приятели определили их на полный пансион в домик, который в последние тридцать лет безраздельно принадлежал крысам. На эту ночь я в принудительном порядке поселяю их у вас в гостинице. Позаботьтесь о том, чтобы уровень вашего сервиса смог компенсировать преступления вашего сына! А теперь — доброй ночи!

Процессия двинулась дальше по тихим улицам. По мере приближения к порту переулки начали наполняться густым серым туманом. Когда группа подошла почти к самой кромке воды, туман стал таким густым, что дома превратились в неясные тени. О том, чтобы добраться до западной части порта, где стоял ялик «Аиста», не могло быть и речи: до ялика было еще пятнадцать минут пути; между тем и великий герцог, и его спутники уже совсем обессилели. Его высочество, поразмыслив, повел своих спутников к берегу. У воды, которая приливала и отливала в тумане — медленно, словно маятник в старинных часах, — лежала гребная шлюпка. Огюст и Хоакин, тяжело дыша, опустили носилки на землю, а дон Рамон прошептал:

— Возвращайтесь в «Универсаль», займите лучшие комнаты и закажите себе все, что пожелаете. Завтра я вернусь сам и верну себе власть. Хоакин, узнай, почем кролики для праздничного обеда. Доброй ночи!

Слуги скрылись в тумане, а великий герцог обратился к Филиппу:

— Ну что ж, профессор, теперь осталось только добраться до «Аиста». Если вы столкнете лодку в воду, я постараюсь перенести туда нашу дорогую больную.

Великий герцог осторожно поднял княжну с носилок, и в то же мгновение по ее телу словно пробежал электрический ток. Она крепко, лихорадочно обхватила руками его шею, и он услышал шепот:

— Рамон, Рамон… Они не могут убить его. Я люблю его…

Нога дона Рамона пылала от боли, но когда он спускался к лодке, ему казалось, что он плывет по Елисейским Полям, едва касаясь земли.

Тут он услышал голос Филиппа Колина:

— Ваше высочество, мы забыли носилки! Я вернусь, чтобы их спрятать.

И дон Рамон остался один. У него кружилась голова, точно так же, как в ту минуту, когда ему удалось избежать смерти. Он не слышал ничего, кроме жаркого дыхания у своей правой щеки, и не видел ничего, кроме нескольких прядей волос, в беспорядке упавших на закрытые веки княжны; но если бы он проводил взглядом господина Колина, то его взору предстало бы нечто удивительное.

Некоторое время Филипп стоял в нерешительности, не зная, что ему делать с носилками. Вдруг он заметил, что дверь одного из рыбацких сараев открыта, и решил спрятать носилки там. Он уже втащил их в дом — но тут почувствовал, что его щеки коснулась чья-то рука. Филипп отскочил и вскрикнул от страха.

Рука, которая дотронулась до него в темноте, была холодна как смерть.

Дрожа всем телом, Филипп достал фонарик, нажал кнопку.

И в следующую же секунду вылетел на улицу.