На Рио-де-Ла-Плате

— А убийца — знаменитый проводник?

— Вам и это… и это известно! Но, сударь, я же еще ничего вам не сказал, совсем ничего, ни слова!

— Да. Я и до встречи с вами знал все это.

Я был заинтригован и взял инициативу в разговоре на себя.

— Дорогой друг, на вашем месте я бы давно уже сбросил с души это бремя! Вам нужно довериться священнику. Иначе тяжкий грех укрывательства ляжет на вас. Поскольку здесь нет священника, сознайтесь хотя бы брату Иларио. Он даст вам верный совет.

— Но я еще не решил, можно ли мне сознаться!

— Можно. Ведь случившееся — вовсе не тайна. Вы слышали, что мне известно почти то же, что и вам. Брат Иларио — очень достойный человек и умеет хранить тайны.

После долгой паузы он произнес:

— Думаю, что вы правы. Но вы еще не все знаете. Сенда… тот убийца, сообщил мне еще кое-что.

— Это ничего не меняет. На вашем месте я бы доверился брату Иларио.

Теребя тонкими пальцами одеяло, он склонил голову набок и сказал:

— Я хочу подумать.

— Вы правы, дорогой друг! Но не забывайте, что в жизни каждого человека наступает такой момент, когда уже не остается времени на раздумья!

— Да, смерть близко! — вздохнул он. — Сударь, а вы боитесь смерти?

— Нет.

— Я имею в виду не вашу храбрость, не превратности этой жизни, а то, что случается после смерти.

— Я понимаю вас. Для раскаявшегося человека ангел смерти становится благим Господним посланцем, возвращающим заблудшее дитя к отцу. Но упорствующего он встречает в обличье привратника, провожая его на Вечный суд. Всякий, кто в этой жизни в меру сил своих исполнял свой долг, всякий, кто раскаялся и с верой уповает на милость Господню, со спокойным сердцем может смежить свои очи, ибо Бог есть любовь!

Он закрыл глаза, словно следуя моим последним словам, и долгое время лежал спокойно; лишь пальцы его конвульсивно теребили одеяло да постоянно вздымалась грудь. Прошло, пожалуй, с четверть часа, прежде чем он открыл глаза и сказал:

— Вы правы, вы правы! Я спрошу брата Иларио. Пришлите его ко мне, пожалуйста!

Брат Иларио отправился к умирающему. Он вернулся примерно через час; все это время мы молча сидели в комнате. Лицо монаха было серьезно; но его добрые глаза светились теплотой. Он подал мне руку и произнес:

— Он требует священника. Пошлите тотчас в Монтевидео за священником, чтобы он успел застать его живым. Сомнение и страх уже покинули больного.

После того как один из гаучо отбыл в Монтевидео, брат Иларио добавил:

— Больной спрашивал меня, когда вы собираетесь уехать; он просит вас остаться сегодня.

— Но нам надо вернуться на эстансию Дель-Йербатеро! — возразил Монтесо.

— Нет, останьтесь! — принялся умолять хозяин ранчо.

К просьбе присоединились его жена и Брат-Ягуар. Я бы с удовольствием остался. Но Монтесо продолжал упорствовать. На эстансии все, конечно, сказал он, очень встревожены нашим исчезновением, поэтому ему хотелось успокоить своих близких. Я пытался удержать его, но напрасно. Он хотел немедленно отправиться в путь, обещая заехать еще раз, ведь, продолжив наше путешествие, мы не минуем ранчо.

— Но это опасно, сеньор, — предостерег я его. — От этих так называемых кавалеристов можно ждать чего угодно.

— Ну и что! Они сейчас далеко отсюда.

— Я бы не стал за это ручаться. Пусть хотя бы несколько гаучо будут сопровождать вас, пока вы не убедитесь, что нигде не устроена засада.

— Это было бы лишним. Ладно, солнце уже заходит. Надо поторапливаться, я не могу ждать, пока гаучо соберутся в дорогу.

Но я не уступал, пока он не разрешил владельцу ранчо позвать двух работников. Вскоре все они уже мчались рысью в сторону эстансии. Я же, по договору с ними, должен был отправиться туда следующим утром. Но уже через четверть часа гаучо вернулись.

Лучше бы я сам проводил его. Я бы непременно заметил те следы, которые он пропустил.

Когда я вернулся в комнату, больной спал глубоким сном, дышал ровно. Обитатели ранчо занимались своими повседневными делами; брат Иларио вышел со мной прогуляться. Пройдясь немного, мы сели на скамью рядом с дверью и закурили. Никто из нас не проронил ни слова об умирающем. Задавать вопросы я избегал. Для себя я отметил лишь одно: брат Иларио был довольно хорошо образован. Поначалу мы беседовали лишь обо мне, моих приключениях и планах путешествия. Когда он услышал, кого я намерен посетить в Тукумане, то удивился:

— Сеньор Пенья? Как вы познакомились с ним?

— Я встретил его два года назад в Мексике. От него самого я и узнал, когда он окажется в Тукумане.

— Верно. Вы повстречаете его там. Сейчас он живет в Тукумане, где готовится к новым экспедициям. Вы направитесь прямо туда?

— Нет. Сперва мы хотим заехать в Гран-Чако.

— Вот как! Мне тоже нужно в Чако, а потом в Тукуман. Когда вы собираетесь выехать?

— Через несколько дней.

— Я тоже. Я был бы очень рад к вам присоединиться. Кто поедет вместе с вами?

— Сеньор Монтесо и с ним еще пять его товарищей. Они сердечно тому обрадуются.

— Но зачем йербатеро направляются в Гран-Чако? Они ведь могут добыть чай и в других местах, которые куда менее опасны.

— На этот раз не чай их интересует.

— Это, наверное, секрет?

— В общем, да. Скажите: неужели слухи о том, что в Гран-Чако очень опасно, имеют под собой основание?

— Да. Хотя вы, сражавшийся на севере с краснокожими и дикими зверями, конечно, считаете по-другому. Однако там так же опасно, как в саванне или пустыне.

— Вы имеете в виду диких зверей?

— Что ж, ягуар, конечно, не бенгальский тигр, и пуму не сравнить с африканскими или азиатскими львами, но оба этих зверя все же достаточно опасны. Однако больше всего приходится опасаться дикарей, которые умеют передвигаться так же бесшумно, как змея!

— Я тоже это умею.

— Позволю себе в этом усомниться, нисколько не желая вас обидеть.

— Тогда я готов с вами поспорить. Допустим, станет совсем темно. Вы сидите на этой скамье, а я стою за воротами. Ночь. В воздухе ни ветерка. Можно поклясться, что слышен малейший шорох. И все же я сумею незаметно подойти и сесть рядом с вами. Пока вы не наткнетесь на меня, не почувствуете, что рядом с вами кто-то сидит.

— Сеньор, я уважаю вас, но не верю вашим словам.

— Думаю, найду повод доказать вам, что нисколько не преувеличил.

— Ну, хорошо, как вы проберетесь сюда? Ворота ведь закрыты!

— С помощью лассо.

— Ладно, это у вас, допустим, получится. Но пробраться сюда вы сумеете лишь в одном-единственном месте — если перелезете через ворота.

— Я проберусь всюду.

— А ограда из кактусов?

— У меня есть очень острый и крепкий охотничий нож. С ним не сравнится ни одно ваше мачете [101].

— Сеньор, так вы очень опасный человек! С вашими талантами можно совершать небывалые кражи. Но меня вы не обманете.

— А что, если нам попробовать?

— Да ничего из этого не выйдет. Как бы тихо вы ни ступали, я услышу каждый шаг ваших огромных сапог.

— Посмотрим! Хоть у нас и не тьма египетская, но все же вечер уже настал, довольно темно. Я отправлюсь в тот угол, направо. Вы положите рядом с собой шляпу, туда, где я сейчас сижу. Я подойду и возьму ее, и вы ничего не заметите. Только одна просьба: не держите Шляпу в руках.

— Хорошо! Буду следить за вами, как сова за летучими мышами.

Он сидел справа от меня. Я встал, и он положил на мое место шляпу. Было так темно, что он не мог ее видеть. Луна пока еще не взошла. Шляпа лежала слева, а я направился в правый от него угол. Значит, чтобы заполучить шляпу, мне придется пройти мимо него. Поэтому он был уверен, что поймает меня. Я же придерживался иного мнения. Хотя я громко зашагал в правый от него угол двора, но вернуться за шляпой я собирался с левой стороны. Для этого мне надо было прокрасться мимо ворот и изгороди в левую часть двора. Я распластался и пополз, касаясь земли лишь пальцами рук и носками ног. Ползти было совсем нетрудно. Почва была песчаной и влажной и поглощала малейшие звуки.