За час до рассвета

— Кого нелегкая по ночам носит? — Приблизившись к двери, ласково спросила: — Это ты, Ваня?

— Полиция! Чего копаешься, открывай!

— Дай хоть юбку натяну. Спала я.

В комнату ворвался Сысой Карпович. Осветив постель Метелина, спросил:

— Квартирант где?

Когда нужно напустить туману, одурачить кого-нибудь, хитрая хохлушка всегда переходила на язык предков:

— Вы легки на помине. Иван и то жалился: что-то благодетель позабыл нас, — тараторила Настя. — То-то рад-радехонек будет, — и доверительно зашептала: — у него до вас дило есть. Секретное. Я допытывалась, не сказывает.

— Соскучился? Я осчастливлю! — загадочно произнес полицай и прикрикнул на хозяйку: — Копоти не напускай. Я спрашиваю, где он?

Зажигая лампу, Настя смущенно захихикала:

— Знамо где. У крали вин.

— Ха-ха, чахоточный! — рассмеялся полицай. — Куда конь с копытом, туда и рак с клешней. Где живет зазноба его?

— Який вумный! — опять рассмеялась Настя. — Не кажет.

— В Пятихатках?

— Ни-и, у соседнем хуторе. Та вин скоро приде.

— Дуралей, в собственной хате товар закисает, а он на стороне что-то ищет. Когда вернется?

— Мы ж сродственники, — засмущалась хозяйка. — Як питухи заспивают, вин объявится.

— Говорят, что у тебя нет племянника?

— Який дурень сплетни вье?

— Клава-переводчица. И нас, подлюка, дураками выставила, в краску перед начальством ввела.

Словоохотливый Сысой Карпович тут же одернул себя: говорить этого не следовало.

Полицай пробежал по комнате, заглянул в чулан, потом по-приятельски спросил Настю:

— У тебя, хозяюшка, не найдется ли что-нибудь такого? — и щелкнул пальцем по горлу.

— Ни капельки.

— Ступай, у соседки разживись, — приказал он и, высунувшись в дверь, позвал: — Прошу, господа, заходите.

В хату ввалились два угрюмых полицая.

Накинув на плечи шаль, Настя с порожней четвертью выбежала на улицу. Сысой Карпович, как старший, дал задание каждому из своих спутников:

— Ты — давай в погреб, а ты — на горище: нет ли там кого и чего? Подождем, пока зараза Бугров от бабы вернется. До утра все равно управимся. Хозяйку не буду запугивать, пусть нам пока послужит.

Полицаи бросились выполнять указание Сысоя Карповича.

В поведении старшего полицейского Настя почувствовала что-то недоброе. Остановилась у подводы. «Ой, неспроста все углы обшаривают. Втроем. Не иначе — за Семой».

Раздобыв у соседки первача, попросила горсть «гадюшника» — мелко просеянного табака, которым чабаны пользуют куршивых овец. Высыпав его в четверть, взболтнула самогон.

— Угомонятся быстрее, чертяки…

Полицейских, терпеливо ожидавших ее возвращения, она нашла за столом. Поблагодарив за самогон, старшой потребовал малосольных огурцов. Со свечой в руке Настя спустилась в погреб. Отодвинув кадушку от лаза в пещеру, предупредила:

— Это я, Сема, с лихом они.

— Догадываюсь. Один из них сюда со спичками заглядывал, — сообщил Метелин. — Хорошо, что я лаз кадушкой прикрыл.

— Тикай через запасной ход.

— А как же ты?

— Пока не знаю.

— Запоминай, что скажу, — припал к ее уху Метелин, — в случае опасности направляйся в хутор, что на берегу Соленого лимана. Знаешь? Найдешь учительницу Марию Александровну, она при школе живет. Скажешь, что я прислал. Она переправит к партизанам. Прощай, сестричка, спасибо за все, что для меня сделала.

— То было от сердца.

Потайным ходом Семен пробрался за сарай. Пригибаясь под тяжестью мешка, заторопился к Шамаиному ерику.

Настя как ни в чем не бывало вернулась в хату. Поставив на стол огурцы, подала хлеб, стаканы. Сама присела поодаль на лавке.

Не выпуская из рук винтовок, полицаи, крякнув, выпили. Закусывая, Сысой Карпович поинтересовался:

— Позапрошлую ночь Василий у тебя ночевал?

— Туточка, — призналась, ничего не подозревая, Настя.

— Угу-у, понятно, — с довольным видом протянул он. — Признавайся, курва, у кого он листовки взял?

— Яки таки листовки? — недоумевала она. — Шо ты мени там кажешь? Дывитесь, люды добры, як вын мене взлякав.

Сысой Карпович подошел к ней, положил тяжелую руку на плечо:

— Кто к вам приходил? К кому он заезжал? Отвечай быстро!

Настя, себе на удивление, была спокойна, она развела руками, показывая, как поражена нелепыми вопросами:

— Чужих никого не бачила, ей же богу, никого не бачила. — И Настя сняла его руку с плеча.

— Ха-а! Не бачила! Скажешь, что в хате тебя не было? Корову отлучалась доить?

— Ни-и, она стельная. В хате сидела. Як приихав, вин спать завалился.

— А Метелин чем занимался?

— Який Метелин? Шось несуразное плетешь, Сысой Карпович, господин старший полицейский.

— Я спрашиваю: что Бугров делал?

— А вин уснув.

— О, Настя, веревки вьешь?

— Яки веревки? Вы не первую годину нас знаете. Як на духу уся тут.

— Закуковала, не переслушаешь. Заткнись.

Сысой Карпович вернулся к четверти. Настя, сдерживая внутреннюю дрожь, быстро соображала: «О листовках допытывается, знать, Василия изловили. Как же мне поступить?» Подойдя к полицаям, невинно спросила:

— Мужика мово чи не бачили в городе?

Чернявый полицай, опрокинувший в рот самогон, сквозь смех ответил:

— Как же, довелось. Не журись, нынче встретитесь.

— Спасибочко, а то я соскучилась.

«Так и есть, Василий заарестован, — определила она, — за мной и Семой приехали. Запросто не дамся».

Демонстрируя свое миролюбие, Настя сняла со стенки зеркало, разыскала губную помаду, коробочку пудры, присела к лампе.

Сысой Карпович, наблюдая, как она прихорашивается, спросил:

— На свиданье?

— Мужа ожидаю.

— Ну-ну, давай, раз нетерпячка напала… Что-то чахоточный ухажер задерживается. Сладкая, должно быть, попалась, оторваться не в силах.

В тон ему Настя ответила:

— Це дило спешки не любить. Шоб усе было зроблено по форме.

— По себе судишь? — спросил чернявый.

— Шо касаемо того — не отрицаю. — Она игриво повела плечами. — Шо вы, як диты, с оружием цацкаетесь? Ложитесь в постель, отдохните.

— И правда, — подхватил чернявый. — У меня ноги гудят, целые сутки за торгашами гонялся. Черт знает, когда зазноба его отпустит. Он, видать, добрая кобелина.

— Спать нам нельзя, — запротестовал Сысой Карпович.

— А мы по очереди дежурить будем.

Услужливая хозяйка сбила пуховики, откинула одеяло.

Тупо посмотрев на четверть, в которой осталось не более одного стакана, Сысой Карпович смилостивился:

— Ложитесь, я покараулю.

Двое полицаев, не раздеваясь, утонули в хозяйской перине. Настя прилегла на постель Метелина. Делая вид, что дремлет, принялась легонько похрапывать. Сысой Карпович, покосившись на нее, допил остаток «дымки».

В хате было тихо, за печкой уютно стрекотал сверчок. Через полчаса голова Сысоя Карповича начала хилиться к столу, затем склонилась на локоть левой руки. На всю хату раздался его храп.

Настя быстро встала, накинула шаль, с книжной полки захватила папку с чертежами Метелина, из печурки взяла спички, из-под лавки — бидон с керосином, оглядев комнату, выскользнула в сенцы, колом приперла дверь.

Корова, потревоженная в неурочный час, не поднималась, мычала. Глуша ее голос, Настя целовала корову в теплые губы, тянула за шею. Подталкивая, наконец выпроводила ее из хлева. Охапками натаскала к двери хаты соломы. Поднявшись по лестнице на горище, чиркнула спичкой, поднесла к крыше. Сухой камыш задымился, затрещал. Спустившись, облика стену керосином, подожгла солому. Не оглядываясь, направилась к дому бригадира. Постучала в окно. Хозяин, выглянув в дверь, закричал:

— Пожар! Горим!

— Успокойся, Михеевич, это я подпалила.

— Сама? Зачем? — поразился бригадир.

— Вместе с полицаями. Жизнь порушена, ничего не жалко.

Широко открытыми глазами бригадир уставился на женщину:

— Себя не пощадила, дуреха. Что ты наделала?