Обвал

Она с минуту узнавала человека и, видно опознав все же, шепотом произнесла:

— Миленький Густав!.. Я часто видела вас во сне. Я так мечтала встретиться! — Наконец Марина справилась с собой, спросила: — Где же вы теперь, товарищ Крайцер?

— Вот при этой повозке.

— А что за повозка?

— Армейского отдела по разложению войск противника. А это, Мариночка, — показал он на спящих, — функционеры из национального комитета «Свободная Германия»… Зажмурься, Марина, и не смотри, пока я не скажу. И ты увидишь нечто прекрасное!..

Но она не закрыла глаз, все глядела и глядела то на самого Крайцера, то на лежащих в тенечке парней.

— Война идет на запад, и мы скоро будем в Германии, — продолжал Крайцер. — Я тебя познакомлю с моей мамой.

Для Марины это было чудо — ее спаситель жив!

— Прекрасно! — сказала Марина. — Храбрые живут, а ничтожные погибают… Кстати, что слышно о Теодоре? Мне кажется, Густав, что на свете нет более опасного типа, чем Теодор.

— Теперь мы и до него доберемся, и до самого Гитлера! — сказал Крайцер. — Девчушечка Марина, будь уверена, обязательно доберемся…

Обедать Марина не стала и, не задерживаясь, вышла на улицу, направляясь в свой взвод. Она тихонько, приоткрыв дверь взводного домика, незаметно вошла и притаилась за пирамидкой с оружием. На полу сидел Рубахин с забинтованной рукой, разглядывал женское платье.

— Ты откуда его взял? — спрашивал Мальцев о платье.

— Я соображаю, что нравится женщинам, девушкам. Богиней она будет в этом платье. Как ты полагаешь, сержант, подойдет Марине? Ах, Петруха, товарищ сержант, все бы отдал за ее ласки и взоры… Я ведь еще не женат…

— Ты это к лейтенанту, что ли, подкатываешься?! — хихикнул Мальцев. — Ты же простой боец, а она лейтенант. Так и жди! Ну был бы ты сержант, куда ни шло! — Мальцев засмеялся.

«Ах, мальчики, какая я сегодня счастливая!» — подумала Марина и вышла из-за пирамиды, объявила:

— Родя, будь готов, завтра начнутся учения. Однако как твоя рука?

— Во! — показал он большой палец. — Любого фрица в бараний рог…

И спрятал за спину платье…

— Ну показывайте, показывайте, Петр Кузьмич, — сказал Акимов и жадным взором охватил местность. — Вижу, понимаю: это в миниатюре Сапун-гора… Ну что ж, докладывайте, докладывайте…

Идею создания учебной Сапун-горы выдвинул сам Акимов. Она родилась тогда, когда в руках у него скопилось множество данных о строительстве генералом Енеке крепости. Акимов понимал, что подобный мощный оборонительный рубеж без специальной тренировки войск едва ли можно взять, тем более в такие сжатые сроки, какие установила Ставка, направляя его в Крым.

Акимов дни и ночи пропадал то в землянках среди солдат и офицеров, то в траншеях под огнем вражеских пулеметов и артиллерии — присматривался, изучал обстановку, анализировал данные всех видов разведки.

Наступление велось довольно быстро. Враг, отступая, прикрываясь заслонами, стремился как можно больше сберечь войск и боеспособными расположить их на крутых каменистых скатах Сапун-горы, густо нашпигованной различными фортификационными сооружениями. Замысел немцев был предельно ясен и понятен. Именно эта ясность подстегивала Акимова на ходу, в боях готовить войска для решающего штурма. Он устал, и ему хотелось отдохнуть без тревожных мыслей: уложатся ли войска в отведенное время для взятия Севастополя и взовьется ли, как назначено, девятого мая над городом Красное знамя, или же там еще в тот день будет держать в страхе и местное население, и свою армию этот старый немецкий фортификатор генерал Енеке?

Очень хотелось человеческого отдыха. И когда Акимов наконец пришел к идее создания на подходящей местности учебной Сапун-горы, чтобы заранее потренировать войска в штурме созданных укреплений, когда его идея (она, конечно, не была абсолютно его, она состояла из многих предложений и советов) воплотилась в практическое дело, стало будто бы легче.

«В Крым уже пришла весна!» — подумал Акимов, заметив в долине буйное цветение садов. Сады тянулись на десятки километров, и было такое впечатление, что огромная впадина до краев заполнена кипящим молоком.

— Показывайте, Петр Кузьмич, — повторил Акимов, освободившись от воспоминаний.

Кашеваров, очертив широким взмахом рук самый высокий участок горы, сказал:

— Вот здесь… Конечно, нам не удалось полностью воссоздать подлинную картину Сапун-горы с ее укреплениями, но кое-что построили… Ведь я оборонец, — пошутил Кашеваров. — Пойдемте…

Они долго поднимались на каменистую, усеянную серыми валунами высоту, осматривая террасы и укрепления. Акимов искренне радовался, что саперам и инженерам удалось за короткое время так хорошо оборудовать учебное поле. Кашеваров завидовал Акимову, что тот легко, без особых усилий преодолевает подъемы и спуски: «За пятьдесят перевалило, а еще крепок, не уступает мне, сорокалетнему».

Однако крутой подъем и многочисленные спуски то в траншеи, то в гнезда, обозначавшие долговременные огневые точки, все же утомили Акимова. Уже на самой вершине он взмолился:

— Петр Кузьмич, прикажи устроить привал, — и сел на поросший сухим мхом выступ скалы, положив на колени фуражку. Его редкие седые волосы были мокры, по красноватому, гладко выбритому лицу сбегали к подбородку ручейки пота. Он вытер лицо и волосы клетчатым платком. — А что вы думаете, годы, Петр Кузьмич, годы! — словно оправдываясь, сказал Акимов и тут же возразил: — Никаких скидок на годы: военный, — значит, двужильный! — Он рассмеялся раскастистым смехом, потом вдруг стал серьезно-сосредоточенным. — Вообрази себе, Петр Кузьмич, что ты генерал Енеке… Очень уж мудр этот немец в фортификации… Так вот, вообрази себя на его месте и прикинь в уме, глядя на эти кручи: с какого направления можно предположить нажим со стороны наступающих войск? Сопоставь с картой района Сапун-горы. — Акимов открыл планшет и надолго замолк.

Воображение, острое, отточенное долгими годами, прожитыми среди войск, на учениях и маневрах, в боях, под огнем, в атаках, быстро воссоздало картину штурма… Гигантский каменистый вал Сапун-горы полностью объят пламенем неумолчных разрывов. Бьют «катюши», грохочет артиллерия, густо бомбят самолеты. Исчез гребень горы, исчезли скаты, уже не видно и неба. Одно пламя, нет, не пламя, а клокочущее море огня и черная вихрастая стена дыма, поднявшаяся за поднебесье. Подступиться можно только слева и справа, со стороны флангов, окантованных тихим, спокойным морем.

«Енеке постарается особо укрепить фланги», — про себя решил Акимов и спросил:

— Ну что, вообразил?

— Поразмыслил, — ответил Кашеваров, кладя карту в планшет. — Главный удар вырисовывается по центру Сапун-горы.

— И я так полагаю, — подхватил Акимов, довольный, что их мысли совпали.

— Если разрешите, завтра же приступим к репетициям, — сказал Кашеваров.

— Успеете?

— Почему же не успеем? Прошу взглянуть. — Кашеваров показал на подножие горы.

Акимов посмотрел в бинокль: с разных направлений стекались колонны войск. Это были специально созданные штурмовые подразделения, оснащенные необходимым вооружением и боевой техникой.

— Хорошо, — сказал Акимов и вложил бинокль в футляр. — Умнее будем в настоящем деле. — И опять как-то само собой взгляд его остановился на впадине, где кипели сады. «Весна в Крыму! — подумал он снова. — Весна любит чистоту, надо очищать Крым, и решительным образом».

Акимов уже сел в машину, чтобы ехать в штаб Отдельной Приморской армии и оттуда доложить в Ставку о начале учебного штурма «Сапун-горы».

Кашеваров вдруг подал голос:

— Товарищ генерал, а у меня одна идея созрела. Может, выслушаете?

— Пожалуйста, садитесь в машину.

— Лучше бы с глазу на глаз, Климент Евграфович.

Акимов вышел из машины:

— Это связано со штурмом?

— Разумеется.

Они спустились в траншею.

— А идея такая, товарищ генерал, — начал Кашеваров. — Занятия, связанные со штурмом Сапун-горы, заменить ничем нельзя. К этому важному делу да прибавить бы еще хорошее знание местонахождения долговременных оборонительных сооружений у противника! И люди у меня для этого найдутся.