Золотой Крюк

— Вы хорошо осведомлены, Лев Семенович — неужели тоже стали нашим вкладчиком? — съязвил Чеботарев.

— Да нет, своих доходов хватает… Поговорим серьезно: ситуация изменилась. Мне нужен этот завод. Вы потратились на строительство цехов? Посчитаем, сколько они стоят, вам будут выплачены эти деньги.

— Наши цеха стоят несколько меньше, чем наши эстонские друзья перечисляли в ваш трест. Причину этого тоже хотелось бы выяснить.

— Вам ли, старому хозяйственнику, не понимать? Неосвоенные суммы, только и всего. Их немного — тысяч двести, я полагаю, и их вам, конечно, вернут.

— А баобабы из Бурунди? Саженцы что, на слонах везут, к нам они до сих пор не поступили!

— Так поступят! В Бурунди вообще народ крайне неторопливый, живет своей размеренной жизнью, раз в месяц очередного вождя свергает — им до наших проблем дела нет… И микроавтобусы привезут закупленные, и сборно-разборную сауну для трудового коллектива.

— С солярием, за полмиллиона долларов.

— Ее самую. Правда, позднее, вы этого уже не увидите. Так что не стоит беспокоиться. Вы же понимаете, если я захочу, спокойной работы у вас все равно не будет — понравится вам каждую мою подпись по месяцу в приемной ожидать?

— Мы привлечем прессу…

— И я привлеку. Сейчас демократия, прессы на всех хватит. Она вообще любит все, что связано с финансовыми пирамидами. Начнут печатать фотографии бабушек, рыдающих над сгинувшими сбережениями.

— Таких у нас нет.

— Найдем. Я за пять минут целый батальон соберу. Дам каждой по праздничному набору — пачка вермишели, носовой платок и открытка со склада "Роспечати" — они мне за это так рыдать будут, что ваш таллинно-хельсинский мост затопит.

— Весьма цинично, — заметил Чеботарев.

— Зато действенно.

— Мы подадим документы на приватизацию.

— Без моей подписи хоть весь комитет озолотите снизу доверху. А даже если у вас это пройдет — я сделаю еще проще, чем суд. Я просто расскажу одному моему знакомому Александру Сергеевичу, как вы хотите его кинуть.

— Пушкину? — недоуменно уточнил Витас.

— Нет, другому, но тоже хорошо рисует… Вот господин Чеботарев, я думаю, знает, о ком это я…

— Почему мы не иметь права иметь свой завод? Вы мне, Марина, это не говорить! — вдруг вскричал господин Жальгирис. — В этом нет есть логика!

— Вы, уважаемый, издалека приехали, потому и не понимаете, — по-отечески мягко успокоил его Бородянский. — У нас логика своя. "Умом Россию не понять…" — читали когда-нибудь? Рекомендую.

Повисла пауза. Бородянский и Чеботарев обменялись взглядами, полными неприязни. Потом Сергей Степанович тихо произнес:

— Это произвол.

Бородянский даже рассмеялся, откидываясь на спинку кресла и потягиваясь. Он чувствовал, что стоит еще немного нажать, и противник будет сломлен. Ему не впервой было вести сложные переговоры, и метод был прост: довести конкурента до понимания неотвратимости собственного поражения, а потом предложить выход из тяжелого положения. Такой, конечно, чтобы он был выгоден самому Бородянскому. Все равно тонущий хватается даже за соломинку, и только потом смотрит, с какими целями и кем она была протянута.

— Да полноте вам… Я ведь не зверь, правда? Несмотря на то, что произошло между нами, я все-таки не собираюсь лишать вас возможности нормально существовать… Более того: для приватизации мне все равно придется прикупить ваучеры. Так почему бы вам не продать мне свои? Вы вернете свои деньги — ну, как минимум часть денег, потому что я задорого не возьму, крупный опт все же. Не скрою, мне это тоже удобно — время поджимает.

— И на какую же сумму вы планируете приобрести ваучеры?

— Ну, это просто: их должно быть столько, чтобы хватило на 55 % акций предприятия. Еще 15 % останутся в собственности трудового коллектива, который передоверит их мне… В этом случае остальные 30 % пусть кто хочет покупает на денежном аукционе — мне без разницы. Не люблю без надобности кормить государство! Более того, — Бородянский незаметно покосился глазами в сторону Марины, — я даже примерно знаю, кто это сделает. И точно знаю, что это не вы, многоуважаемый Сергей Степанович.

— А чего это вы так смотреть на уважаемую Марину? — грозно спросил господин Жальгирис. Но Бородянский ничего не сказал.

— Под ваучеры мы выдали сертификаты, в сумме эквивалентные 5,5 миллионам долларов, — сказал Чеботарев.

— Дороговато…

— А разве не вы, уважаемый Лев Семенович, на запрос Комитета по имуществу направили такой баланс, что я, когда его увидел, чуть со стула не упал? Этот завод и в свои лучшие времена не стоил даже половины указанной вами суммы!

— Что делать, — притворно вздохнул Бородянский, — времена меняются. При этом для некоторых они остаются лучшими, а для остальных нет. Видите ли, я все делаю очень аккуратно — чего, кстати, всегда недоставало вам. Я ведь должен перед покупателем отчитаться за сумму, которую собираюсь принять от него в качестве оплаты? Не могу же я продать ему за 15 рублей вещь, которая стоит всего четыре…

— Значит, за 15… — хрипло сказал Чеботарев. Бородянский снова торжествующе улыбнулся.

— Мы хорошо понимаем друг друга.

— Но я не понимаю, как…

— Очень просто. Разрешите, кстати, представить вам — будущий совладелец завода, — и Бородянский протянул руку в сторону Марины, которая сидела неподвижно, как изваяние. — Думаю, что в этом качестве она пробудет не долго, поскольку так же планирует реализовать свою долю, купленную на денежном аукционе, все тому же покупателю.

Чеботарев выглядел совершенно убитым.

— Вот как, — тихо прошептал он.

— Уважаемая Марина, я хотеть вам сказать, что мы более не нуждаться в ваших слугах, — гордо сообщил господин Витас Жальгирис, выдергивая из кармана платочек и протирая им совершенно сухой лоб.

— Как угодно, — холодно произнесла девушка, отворачиваясь от негодующего "эстонца". Бородянский с удовольствием наблюдал за происходящим, потом продолжил:

— Кстати, вам, наверное, интересно, как я подстрахуюсь от возможных уверток с вашей стороны? Очень просто: деньги — эти самые 5,5 миллионов — будут переведены в акции "Золотого Крюка". Именно не в сертификаты, которые вы дурачкам из народа скармливаете, а в акции, так, чтобы я стал старшим пайщиком. А если у вас нет акций — оформлены в виде паевого взноса за 90 % от доли предприятия. После этого ни одно ваше действие не пройдет за моей спиной. Но… — Бородянский решил проявить гуманность, — лично вы, Сергей Степанович, можете сохранить за собой рабочее место консультанта. Сколько сейчас составляет ваша зарплата? Я думаю, не больше тысячи в месяц? Ладно, я ее за вами сохраню.

Чеботарев смолчал, и Бородянский принял это за согласие.

— Другими словами, можно ли считать, что мы договорились? Если да — произведем необходимые подсчеты.

— Ага, произведем, — произнес пришедший в себя от шока Чеботарев, — и не забудьте при этом сумму неустойки, которая вписана в договор между трестом и "Золотым Крюком" на случай, если одна из сторон решит расторгнуть договор до истечения срока его действия. Вы, я полагаю, рассчитывали на обоюдное согласие, акт о расторжении и тому подобные расшаркиванья? Могу вас обоих огорчить: ничего подобного не будет. Мне редко приходится встречаться с такими… такими… — он запнулся, подбирая слово похлеще, но пределах литературной речи, как на помощь пришел плохо владеющий русским языком господин Жальгирис:

— Мудаками, — предложил он.

— Попрошу вас, — вскипел Лев Семенович, но Марина вдруг оказалась сзади него, накрыла своей ладонью его плечо и сказала:

— Да шут с ними, пусть бесятся. Это же агония, не видишь?

— Ну да, ты права, — согласился начальник треста, поглаживая девушку по руке. — Слушай, Сережа, надо ведь уметь проигрывать! Так что держи себя в руках.

— Покупатель не достанется ни мне, ни вам, — угрюмо заявил упрямый Чеботарев. — Срок нашего договора истекает только через 4 месяца. А столько времени Александр Сергеевич ждать не будет.