Золотой Крюк

Марина передала Бородянскому не 500 тысяч долларов, которые якобы вручил ей крутой покупатель Саша, а только двести. "Остальное пошло в счет погашения вашей задолженности", — заявила она Льву Семеновичу во время очередной встречи.

Пашка от имени своего персонажа периодически отправлял в трест факсы из разных концов света, выясняя, не пора ли ему уже приехать на церемонию вручения ключей от предприятия. Эти письма усиливали энергию Льва Семеновича многократно: ему мерещились аккуратно сложенные штабелями пачки денег нежно зеленого цвета, пляжи Средиземноморья и раскланивающиеся с ним при встрече парламентарии европейских стран. Миражи являлись на работе, мерцали в салоне его автомобиля, украшали потолок спальни дома. Впрочем, он уже зарекся открывать рот при Елене — боялся, что дочурка одним своим сердитым видом способна спугнуть падающую ему в руки удачу. Имя Чеботарева в их квартире не упоминалось, и даже не по причине суеверий, а просто ради сохранения интерьера — Лев Семенович всерьез опасался, что Елена в очередном припадке гнева может запросто расколотить о пол несколько сервизов. И вообще он был бы рад, если бы она наконец съехала. "Надо бы ей нового муженька подыскать… Ничего, лучше из импортных подберем — все попрестижней. А с такими деньгами за ней и в забугорьи очередь выстроится", — рассуждал Бородянский.

Бородянский курсировал между Комитетом по госимуществу и собственным трестом со скоростью заводного кабанчика в тире. Правда, когда он попытался забрать у Тщедушного приватизационные чеки, полагающиеся работникам предприятия, оказалось, что тот ими уже не распоряжается. Бородянский выгнал Тщедушного с работы, а тот, разобиженный донельзя, стал еще активнее собирать ваучеры для Чеботарева.

Теперь, чтобы получить завод в собственность, Бородянскому нужно было схлестнуться с вчерашним подчиненным на аукционе. Бородянский мог бы победить его на денежном аукционе, проиграв на чековом. В этом случае им обоим предстояло стать пайщиками, что его никак не устраивало. Марина донесла, что Чеботарев ходит сам не свой после отказа Саши покупать завод через него, и возвращать его в нормальное расположение духа Бородянский не планировал. Но Сергей Степанович, по информации из того же источника, не сдался, напротив, решил биться до конца, и теперь скупал приватизационные чеки в бешеных количествах. Не до конца доверяя даже Марине, Бородянский отправил в офис "Золотого Крюка" одного из своих соглядатаев, и тот подтвердил, что народ активно сдает бизнесменам ваучеры под залог технологии по производству супербетона.

Это означало, что для того, чтобы попробовать переиграть Чеботарева и на чековом аукционе, Бородянскому следовало скупить большее количество ваучеров. На это у него уже почти не оставалось времени — Саша торопил, будто точно знал дату собственной смерти. Да и влететь это должно было в копеечку. Бородянский попытался настроить против "Золотого Крюка" людей из комитета, но наткнулся на вежливые отказы: все, дескать, пройдет в соответствии с законом, никто не будет мешать его конкурентам приобретать завод. И это при его-то связях! Дело было в том, что Чеботарев и Витек имели явное преимущество в возможностях давать взятки: они выдавали немалую часть их сертификатами "Золотого Крюка", и дивиденды чиновникам выплачивали весьма исправно. Так что скоро Бородянский рисковал сам остаться не допущенным к приватизации, под тем, например, предлогом, что являлся госслужащим. Его распирало от желания напустить на эту сомнительного происхождения контору налоговиков, которым было по силам пошатнуть финансовую мощь Чеботарева. Но едва ли стоило делать это сейчас, когда он сам разрешил им работать на полуразворованном заводе, и эта часть их деятельность финансировалась через его трест.

Бородянский был загнан в цейтнот, и, будучи человеком грамотным и сильным, хорошо это понимал. Если этот нувориш с задатками скупщика заводов почувствует, что он поставил не на ту лошадь, Чеботарев выиграет схватку, а он, Бородянский, еще и выплатит Саше солидную компенсацию.

Лев Семенович в итоге решился пойти на наиболее экономичный и оправданный шаг: не противодействовать Чеботареву, а просто послать куда подальше и Чеботарева, и вытащенного им из далекой Эстонии господина Витаса Жальгириса. Правда, сделать это предстояло так, чтобы бизнесмены, обидевшись, не свернули свои цеха до того, как "новый русский" Шура приедет за своим золотым ключиком. Не хотелось бы видеть его посреди чистого поля, а потом объяснять, что это за кусок пустыря, огороженный забором, ему продали за 15 миллионов долларов. С таким типом вообще лучше потом дела не иметь, а то и голову оторвать может. Поэтому Бородянский понимал, что следует заключить с прибалтами пакт о ненападении, а в качестве компенсации перекупить у них разом те ваучеры, что они уже собрали. Если Чеботарев и в самом деле ходит, как в воду опущенный, он должен обрадоваться возможности и деньги свои вернуть — вкладчикам то ему платить проценты по прежнему надо, и даже немного подзаработать. Окончательное уничтожение возгордившегося Сергея Степановича Бородянский отложил на потом.

Скоро за столом в кабинете начальника треста вновь сидели господа Витас Жальгирис, Чеботарев и черноволосая красавица Марина. Бородянский вызвал их по делу, которое, по его словам, не терпело отлагательств. Когда его секретарша передала эту новость в офис "Золотого Крюка", Витек дернулся было пробежаться до соседнего магазинчика и купить шампанского, но друзья удержали его: было бы странно, если бы в дневное время на деловой встрече от эстонского бизнесмена пахло спиртным.

— Да у нас в Таллинне все выпивают, когда хотят! Холодно же! — уговаривал Витек, но Марина посмотрела строго, и он сдался.

Теперь они сидели перед Бородянским, который нервно барабанил пальцами по столу и силился решить двуединую задачу: объяснить, почему надобность в супербетоне резко отпала, и, следовательно, услуги эстонцев больше не требуются; заодно сообщить, что пока они могут продолжать работу; и при этом сохранить строгое выражение лица, соответствующее его главенствующему положению во всем этом проекте. Сделать это было непросто, оттого Лев Семенович и нервничал, что вообще-то случалось с ним крайне редко.

— Я не вполне понимать, что вы нам говорить, — сообщил господин Жальгирис после того, как они выслушали сообщение Бородянского: — То есть, что значит, вы хотите получить "Мосармпром" взад?

— Не в зад, а назад, — поправил приятеля Чеботарев, мрачный, как туча.

— То и значит — завод будет приватизирован. То есть не надо его разрушать и пускать на бетон, как мы думали раньше.

— И все-таки я не понять. Наша фирм подписать с вашим трест договор. Мы вложить денег в строительство цехов, мы подкупили станки, мы платить рабочий класс. Чтобы покрыть убытки, мы должны продать супербетон…

— Не надо продавать никакой бетон. А убытки — ну что ж, это бизнес, бывает…

— Это у вас бывает, а у нас убывает! — начал кипятиться Чеботарев. — У нас партнеры, которые со дня на день ждут первых поставок! Мы будем вынуждены платить крупные компенсации, вы понимаете?

— Грабеж, — резюмировал господин Жальгирис, — мы не согласны делать вас, как вы хотеть. Мы будем делать вас, как нам удобней. Поэтому мы выпустим наш бетон.

— Я обращусь в суд, — не очень уверенно предупредил Лев Семенович.

— И вы проиграете, потому что все наши работы велись только после получения от вас же соответствующих разрешений и подписей, так как юридически мы являемся вашими подрядчиками. — парировал Чеботарев.

Бородянскому захотелось разорвать наглеца на мелкие кусочки, кожу принести домой, чтобы повесить на стену в качестве наглядного пособия, а мясо отдать Елене и вечером отведать вкусного борща. Но он понимал, что лучше пока сдерживать эмоции.

— Зачем же так нервно реагировать, Сергей Степанович… Разумеется, все ваши потери должны быть компенсированы. Равно как и… приватизационные паи, которые, насколько мне известно, скупает ваш "Золотой Крюк".