Учитель Истории (СИ)

— Тринадцатый километр по шоссе на юго-восток, — тут же воспрял он. — Оттуда еще пять километров по сельской дороге до деревни Юрьево, а там спроси у любого — тебе покажут. Ты съездишь?

Нужно было загадывать, хотя бы, пятнадцать…

— Черт с тобой, — я с силой вытолкнул воздух из легких, словно перед прыжком с десятиметрового трамплина. — Завтра после суда съезжу. Но не дай бог я встречусь там с твоими громобоями.

— Ты всегда можешь сказать, что просто осматриваешь достопримечательности, — не моргнув глазом, ответил Сизов.

Святой человек! Конечно, я могу так сказать. Да только кто же мне теперь поверит?

А после обеда — бегом на урок!

— Добрый день, дорогие детишечки, — поприветствовал я своих подопечных, входя в класс. — Что-то вас сегодня маловато.

— Мы надеялись, что вы не успели поправиться, — разочарованно протянул Чупров, переместившийся с четвертой парты на вторую, не иначе как для того, чтобы было удобнее полемизировать с учителем. — Остальные уже ушли.

— Подозреваю, что остальные даже не приходили, — я прошел к доске, демонстративно швырнул свой портфель на стул и взял в руки мел. — Иначе они непременно повстречались бы мне в коридоре, где я добрых десять минут общался с Татьяной Валентиновной.

— Вы нас раскусили, — дал знать о своем присутствии вездесущий Сливко. — Да, всем нам пофиг на ваши занятия. Но мы все равно пришли, так что давайте начинать, что ли. Я вот страсть как хочу показать вам свое домашнее задание.

— Хорошо, Сливко. Кстати, ты не забыл, что перед обращением к учителю нужно поднимать руку? На второй раз прощаю. Отсутствующим же передайте, что на итоговом зачете они получат отметку на полбалла ниже. И так за каждый прогул. Отметка, кстати, пойдет в дневник.

— Брехня, товарищ учитель, — это Глазунов, ну кто же еще. — Учебный план утверждается не школой. Нам в аттестат не могут идти оценки за самопальный факультатив тети Телижки. Янусик, кисулик — без обид.

— Ты тоже прав, Глазунов, — невозмутимо отвечал я, краем глаза заметив, как налилась краской Яна. — Но я говорил не об аттестате, а о дневнике. Там отметка стоять будет.

— А, дневник… Да всем класть на дневник.

— А на что вам не класть, бляха-муха?

Вопрос вырвался против воли. Я ведь уже почти настроился на урок, уже почти поверил, что в этот раз все получится… Надо было, что ли, не так громко и без вызова в голосе… Но теперь поздно, вырвавшиеся слова обратно в рот не запихнешь.

Воцарилась полнейшая тишина. Класс замер в ожидании. У одних в глазах застыло непомерное удивление, у других — легкий испуг. Я обвел взглядом «святую троицу»: Сливко, Чупрова и Глазунова — но и те воздержались от своих обычных «остроумных» комментариев. Остальные — тем более. Яна и вовсе закопалась в учебник ОБЖ, старательно делая вид, что все происходящее ее нисколько не касается.

Наконец, девочка с первой парты неуверенно подняла руку.

— Мы не понимаем, о чем вы.

Я был непомерно удивлен.

— Не понимаете? Никто не понимает?

— Она не понимает, — уточнил Глазунов. — Мы — другое дело. Мы очень понятливые. Куда понятливее, чем вам кажется.

Мне показалось, или в его словах спрятан тонкий намек?

— Я надеюсь, это относится и к учебе, — осторожно ответил я.

— И к ней в том числе. Но если вам что-то не нравится, вы говорите. Не стесняйтесь.

И тут я сорвался. Наверное, стоило молчать в тряпочку, не выступать лишний раз, но… Глядя на полторы дюжины пустых лиц, уставившихся на меня в тупом безразличии, я не выдержал. Когда я был маленьким, отец учил меня, что перед тем, как что-либо сказать или сделать, следует хорошенько подумать. Я давно уже вырос, но это его наставление старался не забывать. А вот в ту секунду забыл. Я сказал, не подумав. Сказал то, что накипело.

— Хорошо, я вам поясню. Думаю, мне нет смысла разговаривать с вами, как с детьми. Вы ведь уже взрослые мальчики и девочки, так? Вам тут по пятнадцать, шестнадцать, а некоторым даже семнадцать лет.

— Есть и восемнадцатилетние… — неуверенно поддакнул Сомов.

— Вообще шикарно. Совершеннолетние! И вы не понимаете, что здесь происходит? Не верю. Я провел в Младове чуть больше двух недель, и увиденного хватило, чтобы возопить в немом ужасе! Красивый город, древний. Какая история, какая атмосфера… Какое наследие! Из него можно было бы сделать сказку, пряничный домик. А вы превращаете его в помойку. Да, не думайте, что ослышались. Именно вы! Все, что происходит здесь, у вас, идет снизу. Не сверху. Повальный разгул преступности, наркомания, даже коррупция — все отсюда. Я сам лично вчера видел, как два восьмиклассника раскуривали «косячок» на заднем крыльце. По-вашему, это нормально? Нормально, что ваши одноклассницы беременеют в четырнадцать лет и идут работать уборщицами в туже самую школу, которую им так и не суждено закончить?

— У нас нет таких одноклассниц, — отрезал Чупров. — Вы ошибаетесь.

— У вас нет, — поправил его одиннадцатиклассник Ненашев. — А у нас была. Кира Переченцева. Помнишь такую?

— Ой, точно…

— Бог с ней, — отмахнулся я. — Ошибки в молодости совершают все: кто-то в большей, а кто-то в меньше степени. — Но плохо, когда последствия этих ошибок переходят вместе с вами во взрослую жизнь, когда с ними приходится жить. И дети — не самый худший вариант.

— А что же хуже? — хмыкнул Глазунов.

— Как будто ты сам не знаешь. Болезни, судимости. Воспоминания о непоправимом. Мне продолжать? Взять, к примеру, ту же бесовскую субботу? Это, по-вашему, нормально? Нормально бить мирных людей на улице, прикрываясь какими-то там высокими целями? Да, я знаю, там участвовали и взрослые, в основном взрослые… Но все свои навыки они приобрели еще в школе! Потому что еще здесь, за этой самой партой, ваши предшественники решили пойти по простому пути. По пути жизни за счет других. Но вот загвоздка: простой путь — узкий путь. На всех его не хватит. Кому-то из вас — большинству! — придется стать теми, за счет кого будет жить «избранное» меньшинство. Стать теми, кого будут грабить, насиловать и убивать.

— Мне кажется, вы преувеличиваете… — начала было вездесущая девочка с первой парты, фамилию которой я так и не запомнил.

— Да что ты говоришь? — перебил ее я. — Конечно, я уверен, что каждый из вас говорит сам себе: «нет, я не стану расходным материалом, я попаду в число избранных». Но вы же понимаете, каковы ваши шансы на этом узком пути, когда конкуренция зашкаливает, а все мало-мальски пригодные места уже давно заняты? Вы могли бы нормально выучиться, получить специальность, профессию — и работать. Здесь или где-либо еще. И приносить пользу. Да, наша страна переживает сейчас не самые простые времена. Но это лишь потому, что все ломятся на этот богом проклятый простой путь! И хоть бы кто попытался жить по-другому. Попытался сделать что-нибудь действительно стоящее для своего родного города. А не прикрываться его интересами, параллельно обогащаясь за счет разграбления своих земляков. Те, к кому я обращаюсь, меня поймут. Это ваша земля и вам здесь жить. Вам решать, какой она будет. Не мне. Остальные же… Вас я прошу лишь об одном: не сидите без дела. Не смотрите на меня глазами дохлой рыбы! Вам не изменить мир, да. И мне не изменить. Поэтому все, что от вас требуется — не попасть в ту западню, в которую попали другие, сидевшие здесь до вас. А для этого надо учиться! Хотите всю жизнь гнить в Младове, в окружении преступников и обреченных? Хотите? Нет? Если нет, слушайте меня, мать вашу. Слушайте здесь и сейчас. И, возможно, кто-нибудь из вас сможет поступить в нормальный вуз и свалить отсюда. Как я свалю, как только проведу этот никому не нужный курс. Пока что сейчас он не нужен никому, в том числе и мне. Но я уеду. А вы оставайтесь, если хотите.

Я выдохнул. Уфф… Что это на меня нашло? Вроде бы, и не собирался ничего такого говорить. А вот на тебе. Что теперь будет? Меня сразу пошлют на три буквы или просто сделают вид, что ничего не было? Я бы послал: тоже мне, приехал какой-то левый дядька и учит всех, как правильно нужно жить. Как будто сам много полезного сделал для своего родного города. Да и вообще как будто хоть что-то полезное сделал. Тут я заметил, что все еще сжимаю в руках мел, который почти целиком уже раскрошился в пальцах. Куда его теперь? Написать что-нибудь на доске или просто положить на место?