Сокровища Сьерра-Мадре

Здесь они принялись изучать карты и примеряться к местности.

— Там, где ходят поезда, нам незачем даром терять время, — деловито проговорил Говард. — Где есть железная дорога, где проложены хорошие шоссе, любой уголок в округе вылизан. Найти что-нибудь можно только в глухомани. Там, где ни одной тропки нет, куда не отважились заглянуть геологи, где ни один человек не знает, что такое автомобиль, — вот куда нам надо пробираться. Именно такое местечко мы и должны отыскать. — Он пошарил глазами по карте и проговорил наконец — Примерно вот здесь. Не обязательно, чтобы мы сразу попали в самую точку. Но когда придем на место, всем разуть глаза. Только это и требуется. Я знавал когда-то одного парня, тот просто чуял золото, как жаждущий осел чует воду и тянет к ней.

— Все верно, — сказал Доббс. — Я как раз вспомнил, что мы собирались спуститься в ближайшую деревеньку, чтобы купить ослов и навьючить их.

Куртин и Доббс очень скоро сообразили, что без старика Говарда они были бы как без рук. Золото на поверхность не выпрыгивает и глыбами не валяется, о него не споткнешься. Нужно научиться видеть его. Можно пройти мимо и ничего не заметить. Но Говард — тот видел, даже если обнаруживал поблизости чуть заметный его след. Стоило ему приглядеться к местности, и он уже знал, может тут оказаться золото или нет, стоит ли отвязывать заступы, лопаты и лоток, взять пару лопат песка и промыть. Когда Говард начинал тыкать в землю заступом, копаться в ней, а тем более промывать на сковородке, значит, это благодатная почва и в ней почти наверняка отыщется золото. Четыре раза они уже находили его. Но количество, которое удавалось намыть, оказывалось совсем незначительным.

Как-то утром тропка, по которой они двигались, сузилась до предела. Тяжело дыша, прижимаясь к самым скалам, они с огромным трудом заставляли ослов делать шаг за шагом. Все они были чертовски плохо настроены. И при этой общей озлобленности Говард возьми и скажи:

— Да, ну и хороших же нахлебников я себе подыскал, выбрав вас, ничего не скажешь. Черт побери!

— Заткни пасть! — в ярости крикнул Доббс.

— Нахлебники что надо, — холодно, с издевкой повторил Говард.

У Куртина на языке вертелось злобное ругательство. Но прежде чем он успел дать залп, Говард сказал:

— Вы оба такие дураки, такие дураки набитые, что вам не дано увидеть миллионы, даже если вы будете топтаться на них обеими ногами.

Оба молодых, шедших впереди, остановились. Они не могли взять в толк, издевается над ними Говард или это у него после тягот последних дней припадок слабоумия.

А Говард глядел на них с улыбкой и совершенно спокойно, без видимого волнения, проговорил:

— Вы прогуливаетесь себе по живому, чистому, сияющему золоту и даже не замечаете этого. Я до конца моих дней буду ломать голову, с чего это мне вздумалось пойти на поиски золота с такими вонючими недоносками, как вы. Хотел бы я знать, за какие такие мои прегрешения должен терпеть вас рядом.

Доббс и Куртин в явном недоумении уставились себе под ноги, потом поглядели друг на друга, а потом на Говарда; по выражению их лиц нельзя было сказать точно, они ли начинают понемногу трогаться умом или считают, что это Говард свихнулся.

Старик нагнулся и поднял пригоршню песка.

— Известно ли вам, что у меня в руке? — спросил он. И, не дожидаясь ответа, добавил — Это платежное дерьмо, или, если вы меня не поняли, золотая пыль. И ее здесь столько, что нам всем троим не утащить ее на наших спинах.

— Дай посмотреть, — закричали оба сразу и заторопились к нему.

— Вам незачем идти ко мне! Вам стоит только нагнуться и поднять, вы увидите ее и почувствуете у себя на ладони.

Не веря ему, они тоже подняли по пригоршне песка.

— Ну, увидеть вы, положим, ничего не увидите, гляделки у вас не те! Но по весу, наверное, ощутите, что к чему…

— Твоя правда! — воскликнул Доббс. — Теперь и я вижу! Можем прямо сейчас набить мешки и возвращаться восвояси.

— Это мы, конечно, можем, — сказал Говард и кивнул. — Но это для нас дело пока невыгодное.

Усевшись на землю, Говард сказал:

— Сходите-ка, принесите для начала два ведра воды. Сделаем пробу на процентное содержание.

Тут-то и началась настоящая работа. Сперва поиски воды. А когда ее нашли, оказалось, что источник метров на сто пятьдесят ниже по склону и подтаскивать ее действительно придется ведрами. Стаскивать песок вниз и мыть прямо у воды — много труднее да и времени займет больше.

Они оборудовали лагерь, соорудили качающиеся лотки для стока песка и слепили резервуар для воды, который тщательно уплотнили известью и глиной, и потеря воды сделалась незначительной. Две недели спустя они смогли перейти к производительному труду.

Да, это был труд! Тут ни убавить, ни прибавить. Они надрывались, как обезумевшие от страха каторжники. Днем было страшно жарко, а ночью ужасно холодно.

— Так я не надсаживался никогда в жизни, — сказал Куртин однажды утром, когда Говард растолкал его еще до восхода солнца.

Но все-таки он поднялся, оседлал осла и приволок столько воды, сколько требовалось на целый день, хотя до семи утра у него и маковой росинки во рту не было. Когда они потом все трое сидели и завтракали, Говард сказал:

— Иногда я всерьез задумываюсь вот над чем: что вы, вообще-то говоря, представляли себе под поисками и добычей золота, а? Я уверен, вы думали, что достаточно будет нагибаться и поднимать золотые самородки, которые валяются под ногами, как камни, потом набить ими свои мешки и разойтись по домам. Будь оно все так просто, золото и стоило бы не дороже гравия.

Доббс что-то пробурчал себе под нос, а несколько погодя сказал:

— Но должны же быть места, где оно погуще, где не надо столько надрываться, чтобы сбить унцию?

— Эти места есть, но встречаются так же редко, как и главный выигрыш в лотерее, — ответил старик. — Я бывал в таких местах, где жилы выходили прямо на поверхность и где парни выковыривали или выбивали киркой куски золота с орех величиной. Я видел, как кому-то удалось за день добыть три, четыре, восемь фунтов. А потом я видел, как на том же месте четверо мужчин из-за каких-то пяти фунтов мордовались до смерти три месяца подряд. Вы уж мне поверьте на слово: промывать богатый песок — самое верное дело. Работа тяжелая, но, отбыв на ней свои восемь-десять месяцев, можно потом положить в карман вполне приличную сумму. А если выдержишь лет пять, не будешь знать забот до конца дней своих. Чаще всего поле совершенно истощается уже через несколько месяцев, и приходится снова отправляться в путь на поиски другого, «молодого» поля.

Оба молодых представляли себе золотоискательство делом куда более легким. С этой мыслью им предстояло прощаться ежедневно и ежечасно. Копай и копай с восхода и до захода солнца на дьявольской жаре. Потом насыпай и насыпай, наклоняй стол и тряси, и просеивай. И повторяй все это по три, по четыре, по пять раз. И снова все — на наклонные сковороды-лотки, потому что песок вышел недостаточно чистым.

И так день за днем, без перерыва. Они не могли уже ни выпрямиться, ни лечь и ни сесть — так болела спина. Руки их превратились в когтистые лапы, пальцы больше не разгибались. Они не брились и не подстригали волосы. Для этого они слишком уставали да и не придавали больше значения таким вещам. Когда рвались рубашки, они зашивали их лишь в том случае, если иначе они просто свалились бы с тела.

Воскресных дней не было; день отдыха, который они себе позволяли, требовался для того, чтобы кое-как подправить примитивные механизмы, искупаться, подстрелить птицу или горного козла, подыскать новое пастбище для ослов, спуститься в индейскую деревушку и купить там яйца, растертую кукурузу, кофейные зерна, табак, рис и бобы. Бели удавалось заполучить все это, они были довольны. О муке, сале, сахаре и молоке в банках упоминалось, только когда один из них уезжал на целый день в ближайшую деревню, где иногда, но отнюдь не всегда, можно было достать столь редкостные яства. А если во время такой экспедиции удавалось разжиться бутылкой «текильи», это приравнивалось к триумфальной победе.