Памирская быль

В 1877 году Памир посетил русский геолог И. В. Мушкетов, вслед за ним — русский зоогеограф Н. А. Северцев, через много лет — профессор Н. Л. Корженевский и многие другие.

Но экспедиции и исследователи, не имевшие поддержки со стороны царского правительства, хотя и внесли свой вклад в изучение природы и богатств Памира, конечно, не могли разгадать всех его тайн. Многие экспедиции заканчивались трагически.

Планомерное и глубокое исследование Памира с целью освоения его природных ресурсов началось при Советской власти. Однако советским экспедициям на Памире до 1931 года еще мешали басмаческие банды. Только после того, как их ликвидировали и государственная граница здесь была надежно закрыта, Памир стал доступен для научных экспедиций и покорителей «белых пятен». Местные жители впервые увидели автомашины и самолеты. Появилась сеть метеорологических, гидрологических и географических станций, научно-исследовательские институты. Советские ученые и спортсмены получили совершенное техническое оснащение и снаряжение для успешного овладения тайнами страны гор.

Но пока Памир все еще не до конца познан, он хранит неизведанные клады природных богатств, и потребуется много лет для того, чтобы отыскать их…

Высоко в небе послышался крик орла. Капитан Тайнас, рассказав спортсменам о Памире, поднял голову, прислушался. Остальные вместе с ним долго наблюдали за плавным полетом птицы.

— А ведь орел слабоват против нас! — заключил вдруг Виктор Датченко. — Выше пика ему не взлететь. А мы взлетим.

— Вот совпадение! — Юра Юматов хлопнул товарища по плечу. — Я тоже об этом подумал.

День был на исходе. Потянуло вечерней прохладой. Послышалась команда дневального:

— Приготовиться к ужину!

ИЗ ДНЕВНИКА СЕРЖАНТА ДАТЧЕНКО

«Когда раскрывается люк и видно в сизой дымке землю, то шагнуть ей навстречу не так-то просто. Я, например, всегда волнуюсь. Мне кажется, что даже подполковник Морозов волнуется. Я заметил сегодня, как его веселое лицо помрачнело, губы плотно сжались. А ведь он мировой рекордсмен… Но волнение мгновенно проходит, как только вспыхнет и замрет над головой купол парашюта. Дальше, по словам лейтенанта Сидоренко, дело в технике спуска. Вот технику приобрести трудно. Но не труднее, чем избираться собственными ногами на «Крышу мира». Конечно, это интересно. Красивые склоны, чистый горный воздух, быстрые, неудержимые речушки, бегущие по камням, сверкающий белизной снег и слоеные гигантские «пироги» каменных глыб… Не плохо бы вместе с Пашенькой побродить здесь!.. По мы не развлекаемся, не отдыхаем, как туристы, а упражняемся в ходьбе по памирским кручам… Парашютист должен знать все капризы гор, уметь спускаться с вершин, быть готовым ко всяким неожиданностям в условиях снежного высокогорья… Я это прекрасно понимаю, выполняю все требования, но… альпинистом не хотел бы стать. Идешь нагруженный до предела и думаешь: только бы не разорвалось от напряжения сердце!.. На кого ни глянешь, — не узнать. Лица густо намазаны кремом, иные даже губной помадой. Появись такой краснолицый в городе, люди шарахаться будут от него. А бородачей сколько появилось! На глазах у многих темные очки, губы в матовой помаде… Только никакой крем и губная помада не спасают от солнечных ожогов. Нужна такая мазь, чтобы отражала солнечные лучи не стекала с лица, не вызывала потливость и раздражение кожи. И чтоб не пачкала одежду. Я знаю, Пашенька такой крем запросто составила бы у себя в аптеке…

Неприятная штука — солнечные ожоги лица, особенно губ. Но не меньшее испытание — подниматься вверх по нехоженым горным тропам. Отвоевываешь у высоты буквально каждый сантиметр. Идешь, согнувшись в три погибели, чуть ли не задеваешь носом ботинки товарища, шагающего впереди. На спине вместо привычного парашюта — тяжелый рюкзак, в руках ледоруб. Ребята шутят: «горно-вьючный парашютист…»

Дышать трудно, не хватает воздуха. Глотаешь его, а он пустой.

Ходили в горы уже много раз, и с каждым разом все более сложные походы. Нас подвергают так называемой активной акклиматизации — приучают организм к малому атмосферному давлению и кислородному голоданию. Мне это дается тяжело, потому что никогда не занимался альпинизмом, да и вообще ходил мало. Словом, не силен я оказался для высокогорных походов. Шагаю, выбиваясь из сил. В глазах темнеет, пот ручьем бежит по спине. Упал один раз. Поднял меня Саша Мешков. Я сказал, что споткнулся, потерял равновесие. На самом же деле я просто выдохся. Иду и в уме приказываю себе: «Иди, Виктор, ты же коммунист». Потом подниму немного голову, примечу какой-нибудь ориентир я загадываю: «Если дойду и не упаду, то Пашенька любит меня». А поскольку я хочу, чтоб любила, стараюсь, иду. Значит, сам ее люблю…

Мы на огромном ледяном поле. Альпинисты на небольших остановках рассказывают о ледниках, называют имена путешественников и исследователей, открывших эти ледники. Пройдя через один из них, мы вышли к горе без снега. Наши сопровождающие поясняют, что южные склоны гор всегда отвесны и почти все бесснежны. Обогнув скалу, мы опять оказываемся на леднике. Шагаем по фирновому полю. Фирн — это плотный снег, усеянный мелкими осколками льда. Справа от нас возвышаются неприступными стенами громадные горы. Ледниковое поле очень неровное. Ледяные иглы — как перевернутые сосульки. Местами они сплошным частоколом вставали на нашем пути, и невольно появлялась мысль: не приведи бог приземлиться с парашютом на эти кинжалы.

Перед нами открывались все новые, интересные горные панорамы, но нам было уже не до памирских красот. Ноги отказывали, рюкзак казался каменным…

И все же человеку доступны высоты Памира. Вон как легко идут натренированные альпинисты. Нашим ребятам помогают. Значит, все дело в тренировке. Правда, Саша Мешков без тренировки альпинистов обходит. Но Саша силач. А нам нельзя без таких репетиций.

Скоро ответственный прыжок. Уж тогда спускаться с пика Ленина придется всем. Отличное дело задумали мы: оставить на покоренной высоте письмо потомкам. Пусть прочтут через пятидесятилетие, когда Ленинскому комсомолу исполнится сто лет, узнают, о чем мечтали мы, к чему стремились. Может быть, через пятьдесят лет, когда мы будем стариками, подойдет ко мне какой-нибудь пионер и скажет: «Дедушка Витя, расскажите, как вы ходили на Памир». Смешно. Что ж, расскажу. Расскажу, как топали, побеждая леденящие ветры и жаркие солнечные лучи, жажду и усталость, кислородный голод и горную болезнь…

В этом трудном восхождении высоко в горах Памира произошел взволновавший нас всех несчастный случай. Мы пообедали, забрались в палатки отдохнуть, шутили, пели, веселились, и вдруг кто-то говорит:

— Ребята, где Коля Матвеевич?

Хватились, а Матвеевича нет. Кругом белый ослепительный снег, уйти здесь незамеченным человек никуда не может. И тут из-под земли доносится слабый голос:

— Ой!

Стали искать трещину. Ее засыпало снегом…

— Держись, Коля! — кричим провалившемуся в расщелину Матвеевичу.

А он лишь стонет там. Спустили веревку. Проходит минута, вторая, наконец: «Тащите!» Бедный парень. Мы так и не смогли измерить глубину щели. Бросали в нее комья снега и не слышали, как они ударяются о дно.

Потом выяснилось, что Николай, падая, зацепился одеждой за ледяной выступ, и это спасло его. Парень сломал ногу, получил тяжелые ушибы… Он был на волоске от смерти, но, не потеряв самообладания, сумел своей же веревкой привязать себя к ледяному выступу. И так висел над пропастью, пока мы не пришли на помощь. Когда его вытащили из трещины, он был без сознания. Привели в чувство. Укутали в спальный мешок и на руках понесли в базовый лагерь…

Несмотря на подстерегавшие нас опасности, мы продолжали тренировку. После несчастного случая с Колей Матвеевичем стали страховаться, соединившись друг с другом одной веревкой. И даже на привалах не отвязывались..

Когда спустились в лагерь, нам казалось, что мы возвратились в родной дом. Уставшие до полного изнеможения сразу же повалились спать».