Чемодан пана Воробкевича. Мост. Фальшивый талисман

— Где Заремба? — выбежал он на веранду. Оперативник кивнул на кусты смородины, за которыми что–то разглядывал на земле Заремба. — Евген Степанович, можно вас на минутку?

Заремба вылез из–за кустов.

— Там такое свинство собачье… — начал он.

Но Левицкий не дал договорить и раскрыл удостоверение:

— Он?

— Он, голубчик…

— Вот и будем иметь фото! — сказал Левицкий так, словно уже держал Сливинского за руку. Заремба иронически посмотрел на него, и полковник смутился. — Все же легче, — пояснил он. Передал удостоверение оперативнику: — Немедленно размножить!

— Да вот что, — наконец смог вставить слово Заремба, — за смородиной свежевыкопанная яма. Надо бы посмотреть…

Двое оперативников быстро откинули землю и вытащили тело Ядзи, завернутое в простыню. Полковник приказал привести хозяйку. Увидев, что труп найден, хозяйка вцепилась обеими руками в перила и заголосила:

— Я не убивала!.. Поверьте мне, я не убивала! Это они! Я все расскажу… Но я не убивала!

— Арестовать! — приказал полковник.

Приехала санитарная машина, забрала тела Чмыря и Радловской, а Кирилюк все еще не возвращался. Левицкий следил за тем, как быстро и умело обыскивают дом работники Дрогобычского управления МГБ, обдумывал новую ситуацию. Был уверен, что Ступака убил кто–то из сообщников Сливинского. Чмырь не убивал — вряд ли ждал бы, пока за ним придут. Действовал кто–то храбрый и хитрый: Ступака голыми руками не возьмешь. Наверное, Сливинский уже установил связь с кем–нибудь из бандеровцев…

Уцелевшие бандиты из отряда Грозы на допросах показали, что после пьянки на хуторе Бабляка должны были идти к Овчаровой Леваде, где их ждал сотник Отважный — бывший качаковский кулак Юхим Каленчук. Хотя район действий банды Грозы окружили, а леса прочесали. Отважному посчастливилось бежать. Интуиция подсказывала Левицкому: именно Каленчука ждал Сливинский в доме Чмыря и тот выручил бандита, когда наконец чекисты наступили ему на хвост. Теперь они вместе — хитрые, умелые враги — и это опасно. Много людей уже убили эти бандиты.

За воротами остановилась машина, по дорожке пробежал Кирилюк. Левицкий вышел ему навстречу и уже по грустному лицу Петра понял все. Сказал:

— Мне очень хотелось, чтобы вы взяли их, но я бы удивился, если бы это произошло. Кроме всего прочего, им еще и везет… Куда довела вас собака?

— До Бориславского шоссе. Там Сливинский остановил машину и скрылся. Кстати, почему вы считаете, что бандит не один?

Левицкий поделился своими соображениями. Петр высказал догадку, что преступники не остались в Трускавце — Сливинский, зная, что за ним охотятся, не совершил бы такой глупости. И все же Левицкий распорядился произвести проверку всех дворов городка: бандеровцы с фальшивыми документами могли устроиться под видом курортников.

— Теперь поедем в областное управление, — сказал полковник. — Надо договориться, чтобы немедленно прочесали окружающие леса. Далеко они не могли убежать, но попытаются. Скорее всего, в сторону границы.

Дежурный по областному управлению ждал их в вестибюле. Доложил:

— Четверть часа назад четверо бандитов на «виллисе» прорвались через КП на Самбор. Обстреляли автоинспекторов. Есть раненые. Один бандеровец убит. Начальник управления выехал на место происшествия.

— Преследование организовано? — спросил Левицкий.

— Так точно.

Кирилюк открыл дверь, замахал шоферу, собиравшемуся ехать в гараж. Пропустил Левицкого, плюхнулся на заднее сиденье следом за ним.

— На Самборское шоссе! И быстрее!..

Ресторан «Жемчужина» не принадлежал к числу фешенебельных, и оркестр имел плохонький, но среди девушек–танцовщиц Мирослав Павлюк заметил несколько хорошеньких, поэтому иногда заходил сюда поужинать. Просто так — поужинать, и все, без всяких планов. Тогда господина Павлюка вполне удовлетворяла Инга Клаус — миниатюрная баварочка с истинно немецкими глазами и божественным умением каждый вечер придумывать какое–нибудь новое развлечение. Кроме того, она не знала усталости в любовных играх, обладала красивыми ножками и требовала не так уж и много. Даже Павлюк, знавший цену женщинам в послевоенной Западной Германии и нелюбивший переплачивать, иной раз удивлялся — Инга могла выжать из него значительно больше.

Однажды Мирослав Павлюк не нашел Ингу в комнате, которую снимал для нее. На столе лежала записка. Фрейлейн Клаус сообщала, что уехала в Бремен с американским подполковником, который предложил ей значительно лучшие условия, чем скряга и жмот герр Павлюк.

Павлюк воспринял эту новость философски — на свете нет ничего постоянного.

В тот же вечер Павлюк заехал в «Жемчужину» и занял столик возле самой эстрады, чтобы хорошо рассмотреть танцовщиц. Заказал легкого вина — берег здоровье и редко напивался, — с нетерпением ожидая начала эстрадной программы.

Пан Павлюк, не в пример своим коллегам по ОУН, неплохо устроился в Мюнхене — коллеги эвакуировались сюда в расчете предложить свои услуги любому — прежде всего богатым американцам — и взять с него за это соответственно. Американцы и правда не отказывались от услуг, но платили не так щедро, как хотелось новоиспеченным «освободителям» Украины, и тем приходилось, для поддержания духа конечно, брать работу на стороне. Один бывший куренной атаман, обладавший незаурядной физической силой, устроился вышибалой в фешенебельный бордель и был доволен — и работа по душе, и платят прилично…

Павлюку не надо было идти по стопам бывшего куренного. Еще там, на родной Украине, о которой всегда вспоминал с умилением (в отличие от других, которые поносили ее за неблагодарность к истинным своим сынам и патриотам), он подумал о будущем и заложил фундамент этого будущего. Недалекие и ограниченные люди, рассчитывая на приличную плату, только шумели и подпевали гитлеровцам, а Мирослав Павлюк в это время сочетал весьма идейную и патриотическую работу в СБ с не менее полезной деятельностью по собиранию драгоценностей, валюты и других подобных вещей. Фактически (правда, об этом знал он один) эта весьма патриотическая и идейная деятельность была ширмой, которую Павлюк использовал для собственного обогащения.

Принадлежность бандеровцев к руководству службы безопасности открывала широкие возможности. Деньги валялись всюду, надо было уметь взять их, а Павлюк умел, не брезгуя ничем, даже прямым шантажом. Раньше других сориентировался и тогда, когда гитлеровцы начали отступать с Украины. Использовал связи с высокопоставленными гестаповцами и очутился в Мюнхене с большей частью награбленного (кое–что пришлось отдать высокопоставленным из немцев). Жаль только — разгром немцев под Бродами спутал все карты: ближайший попутчик Павлюка, пан Воробкевич, не успел пробиться в город. А у него документы и, что важнее всего, большая сумма иностранной валюты — значительно больше, чем имел теперь Павлюк.

Однако и того, что было, хватало — Павлюк не любил швыряться деньгами, где мог — платил даже ниже таксы. Поэтому и посетил этот ресторанчик — вряд ли девушки тут очень избалованы, за среднюю цену он возьмет любую. Прошел только год после войны, в стране голодно, и за пару прозрачных чулок или несколько банок консервов можно провести ночь в постели не только ресторанной танцовщицы…

Павлюк вытянул ноги в блестяще начищенных туфлях так, что выделялись яркие носки. Начиналась вечерняя развлекательная программа.

Сначала пела низко декольтированная не первой молодости немка. Она кланялась так, чтобы продемонстрировать все свои прелести, и вымолила несколько жалких хлопков, которые приняла с достоинством оперной примадонны.

— Когда–то была хороша, — услышал у себя над ухом Павлюк, — но годы сделали свое черное дело. А вы неплохо устроились, и я с удовольствием сяду за ваш столик…

Пан Мирослав оглянулся: за спиной у него стоял коллега майора Гелбрайта — капитан Роберт Грюнинг. Любезно улыбнулся ему: ведомство, где служил капитан, платило Павлюку больше, чем получал даже бывший куренной атаман в фешенебельном борделе.