Комсомольский патруль

За несколько дней до желанного события Веня пришел мрачный и, обращаясь почему-то не к Люсе, а к бабушке, пожаловался, что отец не выдал ему обычной месячной «зарплаты» — две тысячи рублей. И это тогда, когда нужно покупать обручальные кольца. «Он ведь против моего брака, — нервно твердил Веня, бегая по комнате, — поэтому я никогда и не приглашал Люсеньку к себе домой. Нужно срочно повенчаться, и тогда он примирится с совершившимся фактом». Он так и сказал — повенчаться, хотя никакого разговора о церкви раньше не было.

Взволнованная бабушка молчаливо согласилась, решив про себя, что «с венчанием и кольцами будет крепче», и, достав тысячу рублей, скрепя сердце вручила их жениху:

— Потом вернете.

Веня ушел, а Люся и бабушка принялись обзванивать знакомых, приглашая их к семейному торжеству.

Но свадьба не состоялась. Жених исчез вместе с деньгами, и тут только выяснилось, что бабушке его представила и рассказала его «родословную» кассирша из «Гастронома», несколько дней назад уволившаяся с работы.

Люся поняла, что на бабушку в таких делах надеяться нельзя. Выгодного мужа надо искать самой.

Но это оказалось не так-то легко.

Когда она уже училась на втором курсе института, бабушка скоропостижно скончалась.

Не привыкшая заниматься хозяйством, не умея и не желая расходовать деньги по средствам (зарабатывал Буловский уже совсем немного), она очень быстро поссорилась с дедом и вдруг решила ехать к отцу в Ленинград. Самостоятельно жить только на студенческую стипендию и на те триста рублей, что посылал отец, Люся не собиралась, этого, по ее мнению, было мало, а дед оказался ко всему прочему скуповат и, однажды крупно с ней поговорив, запретил внучке транжирить деньги на свои прихоти.

До смерти бабушки Люся таких ограничений не чувствовала. Бабушка, таясь адвоката, подрабатывала прежним ремеслом белошвейки и отдавала деньги внучке.

Подумав и взвесив, Люся написала почти незнакомому отцу слезное письмо о том, что не может больше оставаться в Москве, так как все в их квартире беспрерывно напоминает бабушку, нервы ее из-за этого расшатались и учиться она пока не в состоянии.

Через два дня после письма она отправила в адрес отца телеграмму и выехала в Ленинград.

Чиженюк встретил дочь на вокзале, неловко поцеловал в лоб. Легко подняв два больших чемодана, он повел Люсю к трамвайной остановке.

«Плохо живет, — решила она, — даже такси не смог взять».

Однако у отца оказался прелестный домик из двух комнат и кухоньки с газом, с центральным отоплением, с цветочными клумбами у крыльца.

Дома отец сунул Люсе в руки неизвестно для чего книгу «Жизнь животных» Брема и убежал на кухню готовить завтрак.

Несколько секунд Люся прислушивалась к тому, как отец топчется по кухне, позвякивает кастрюлями и совсем уже по-стариковски бормочет под нос, давая самому себе указания, что готовить; затем села на диван, закинула ногу на ногу и огляделась.

«Забавно, — наконец решила она, — маленький коттедж за городом, можно приглашать знакомых».

О том, что их еще нет у нее в Ленинграде, она не беспокоилась. Было бы где принимать — знакомые всегда найдутся.

— Слушайте, па, — сказала она капризно, когда они сели за приготовленный отцом завтрак, — я даже не знаю, кем вы работаете.

— Не называй меня на «вы», — чуть наставительно ответил Прокопий Иванович и тут же, спохватившись, мягко повторил: — Да. Не называй.

Оказалось, что Прокопий Иванович работает директором свиносовхоза «Красный партизан».

— Знаете... знаешь, какой у нас совхоз, — с воодушевлением рассказывал он Люсе, — одних свиноматок полторы тысячи, на всю область славимся. У нас тут клуб свой, кинотеатр, отопительная станция, водопровод. Машину даже легковую дали, но я ею для личных надобностей не пользуюсь, не привык еще, — усмехнувшись, добавил Прокопий Иванович, — все больше на трамваях да на троллейбусах. Да и веселее оно, среди людей ездить.

Люся тут же решила, что новым знакомым она будет представлять отца (заочно, конечно) как уполномоченного Министерства сельского хозяйства — так солиднее.

А Прокопий Иванович был вне себя от радости. Ему показалось, что пришло, наконец, то долгожданное «личное» счастье, которого ему так не хватало.

Как и полагала Люся, знакомые у нее нашлись быстро. Маникюрша из парикмахерской на Невском со второго сеанса пригласила ее к себе домой. Напоила чаем с клубничным вареньем и, узнав, что Люся ищет работу, захлопала в ладоши.

— На ловца и зверь бежит, — торжественно объявила она. — Только вчера у меня был разговор с одним из молодых постоянных клиентов. Он художественный руководитель английского отдела Ленинградского дома моделей.

У Люси перехватило дыхание.

— Ну и что? — прошептала она сдавленным голосом.

— Ему нужна манекенщица с идеальной фигурой и английским типом лица, — неожиданная «благодетельница» окинула Люсю взглядом с ног до головы. — В общем за тобой шоколадный торт и бутылка коньяку. Да, не забудь достать денег на ужин. Сама понимаешь, деловое свидание надо проводить за столом, уж он-то за тебя платить, конечно, не будет.

— Где же достать денег? — растерянно промолвила Люся. — У меня сейчас денег совсем нету.

Новая подруга насмешливо улыбнулась.

— Зато у тебя есть богатый папа. Ты говоришь, он уполномоченный Министерства сельского хозяйства? Неужели он пожалеет каких-нибудь триста-четыреста рублей... ну, например, на новое платье для дочери? На новое платье ты могла бы попросить и вдвое. Уверяю тебя, он оценит твою скромность.

Маникюрша оказалась права. Прокопий Иванович, услышав Люсину просьбу, ни слова не говоря, полез в ящик письменного стола и вытащил деньги.

— Ось, — сказал он, протягивая Люсе четыре новенькие сторублевки, — бери, дивчина, покупай хорошее. Я-то сам ничего в них не смыслю.

Поблагодарив отца кивком головы, Люся взяла деньги.

Через несколько дней состоялось первое ее свидание с будущим начальником. Он оказался довольно молодым, модно одетым, элегантным человеком, слегка хромающим на левую ногу. Маникюрша называла его просто Женечкой. Видимо, они были давно и хорошо знакомы. Договоренность закрепили шикарным ужином в ресторане. Было все: и вино, и шампанское, и дорогие закуски, но все же ясного ответа Люся не получила.

Маникюрша сказала, что шеф думает и что для гарантии лучше бы такую встречу повторить еще раз.

— Но... деньги... — с сомнением произнесла Люся. В тот вечер она ухитрилась истратить всю полученную от отца сумму.

Партнерша недвусмысленно улыбнулась и ответила, что если отец почему-либо заартачится, то деньги можно взять и так.

— Не станет же он подозревать в воровстве родную дочь. Просто подумает, что обсчитался.

— Да-аст, — игриво протянула Люся и тряхнула головой: — Даст и так! Он у меня старикан покладистый!

Но Люся плохо знала своего отца. Денег он ей не дал.

— Видишь, дочка, — сказал он, — я, конечно, зарабатываю хорошо, и недостатка мы с тобой чувствовать не будем ни в чем, но деньги надо расходовать с толком. Купила одно платье — и хватит пока. Кстати, я его еще не видел. Потом покажешь? Добре. А то ведь бумажки эти такая вещь: чем больше их тратишь, тем больше тратить хочется. Так легко дойти и до безобразия. Много примеров знаю.

Сказал — как отрезал, и Люся растерялась, не посмела с ним спорить.

Узнав об этом, маникюрша подняла ее на смех:

— Эх ты, мямля, тут судьба ее решается, а она... Да начнешь работать, ты ему эти несчастные четыреста-пятьсот рублей за месяц вернешь. Он и не хватится. Бери сама, не раздумывай.

Люся украла у отца деньги. Снова состоялось свидание с Женечкой за шикарным столом. На этот раз они встретились дома у маникюрши. Много пили, а затем Женечка, заявив, что ему необходимо как следует осмотреть фигуру новой манекенщицы и установить, подходит ли она к этой должности, выпроводил хозяйку из комнаты, заставил Люсю раздеться и... изнасиловал.

Ночевала Люся у той же маникюрши, которая громко смеялась над ее слезами и говорила, что «все умные женщины так поступают». Утром она передала девушке позолоченные часики — «подарок от нового друга».