Островитяния. Том второй

— Рад вашей победе, — сказал я. — Мне не приходилось задумываться над этим раньше, но когда это произошло, я понял, что хотел именно этого. Однако, Дорн, оставаться мне или нет?

Мой друг изумленно взглянул на меня.

— Оставаться или нет? Что за вопрос, конечно — да! Неужто ты хотел уехать?

— Вы не хотите иметь дела с иностранцами.

— С тобой мы хотим иметь дело, и по многим причинам. Ты можешь оставаться столько, сколько сочтешь нужным. Ведь ты не хуже меня знаешь, чего мы не хотим.

— Тогда вопрос решен, — ответил я расслабленным голосом, так велико было чувство облегчения. — Я остаюсь на столько, на сколько это позволяет закон.

— Мы хотели бы иногда продлевать его действие, но делать исключения… именно за это мы критиковали Мору. Не очень-то приятно, когда тебя вынуждают быть чрезмерно последовательным, верно?

Все окружили меня. Я не сомневался, что Дорна знает о моем присутствии, хоть и не успел еще встретиться с ней взглядом. На лице лорда Дорна глубже обозначались морщины, и в облике его проступила властная озабоченность. Как приятно было слышать мне слова его приветствия!

— Я сообщил Джону, что он может оставаться в нашей стране, сколько захочет, — сказал мой друг.

Ясные светло-карие глаза взглянули на меня и сразу прочли все мои сомнения.

— Мы рады, что вы здесь, Джонланг. Вы не из тех, против кого мы боролись.

Слышала ли Дорна его слова?

Когда я только вошел, разговор кое-где затих, но потом возобновился снова. Мы подошли к столу у стены, на котором стояло несколько бутылок с вином и блюдо печенья. Появившийся лорд Файн сказал, что, как он думает, Совет будет заседать еще день-два, не больше, и поэтому он сам рассчитывает отбыть в имение на четвертый день.

— Мы отправимся вместе или вы хотите выехать раньше, а может быть, позже?

Вопрос был задан не столько ради того, чтобы получить ответ, сколько для того, чтобы дать мне понять, не слишком навязчиво, что дом лорда по-прежнему и мой дом. Я рассказал о своем намерении поехать вместе с Хисом Эком и Наттаной послезавтра.

— Передайте обоим, что наш дом к их услугам, если они захотят остановиться у нас на ночь или больше.

Сказав это, он отошел. Было очевидно, что общий разговор еще далеко не закончен.

— Не беспокойся обо мне, — сказал я Дорну. — Я узнал то, что хотел.

— Ты совершенно напрасно подумал…

— Я не подумал… мне просто надо было удостовериться.

Дорн поинтересовался моими планами, я рассказал ему о них, добавив, что хотел бы задержаться в столице, если предвидятся какие-либо еще важные политические события. Было нелегко говорить и внимательно слушать собеседника, зная, что Дорна так близко.

— Никаких важных дел в Совете больше не намечено. Теперь я могу открыть тебе кое-какие из наших Я секретов. Мы ожидаем, что требования о передаче Феррина в международное владение будут возобновлены, но, похоже, иностранные представители вряд ли договорятся между собой раньше чем через несколько дней. Поэтому, если мы распустим Совет завтра, к их предложениям можно будет вернуться только еще через полгода. А мы тем временем успеем устранить некоторые последствия деятельности Моры и приготовимся дать отпор.

— Стало быть, ты будешь так же занят, как и раньше?

— Через несколько дней станет яснее, но по крайней мере у меня будет время повидаться с Неккой. — Глаза его просветлели. — Возможно, я через неделю буду проезжать мимо Файнов и заеду навестить тебя. Но если у меня и появится больше свободного времени, расходы нам придется сократить. Дорны внесли много средств на то, чтобы провести опрос, и теперь мы почти бедны. Однако с тобой мы скоро сможем видеться чаще, я уверен.

— Думаешь, я не пропущу ничего интересного для газетчика, если уеду послезавтра?

— Нет, а если что-то наметится, извещу тебя завтра. Теперь общаться стало намного легче, это замечательно… Кстати, не хочешь ли поговорить с Дорной? Сама она не подойдет, пока ты не дашь понять, что хочешь ее видеть.

Итак, достаточно было жеста… Но стоило ли?.. Действительно ли я хотел говорить с ней? Острый клинок снова приближался к едва затянувшейся ране.

Я нерешительно взглянул на Дорна, боясь и того, что могу почувствовать, если отважусь на разговор, и не меньше — мучительных угрызений, если возможность будет упущена. Дорн внимательно наблюдал за мной.

— Поговори с ней, — сказал он. — Мне кажется, так будет лучше. Держись свободней. Она тебе поможет.

Он громко позвал сестру, и она, мгновенно отделясь от тех, с кем говорила, подошла к нам и остановилась у стола. Дорн потихоньку отошел. Я смотрел на спину Дорны, боясь встретиться с ней взглядом, не готовый к этой неожиданной встрече лицом к лицу.

— Вы очень хорошо говорили сегодня утром, Дорна.

— Правда? Не знаю. Просто сказала, что чувствовала… — И вновь — ее ни с чем не сравнимый голос, который невозможно было запомнить, но который тут же вспоминался, стоило его услышать. Хотелось смеяться, настолько это было замечательно.

— Нужно было немалое мужество.

— Да, всё до последнего. И потом — говорить после лорда Моры и моего дедушки? Но он не все сказал.

— И мне так показалось.

— Вы поняли?

— Да, хотя, наверное, не так глубоко, как мог бы островитянин.

Последовало молчание, пугающее молчание.

— Не уверена, — медленно проговорила Дорна. — Я тоже вспомнила о вас и даже запнулась на мгновение. По отношению к вам это было слишком сурово.

— Ах нет!

— Да, Джон.

В том, что она не хотела соглашаться со мной, было что-то лестное и вместе опасное, впрочем, я не понял, что именно.

— Дорна… — начал было я, но потерял мысль. Видеть, как она ждет, было мучительно.

— По-вашему, я не права?

— Совершенно правы…

И снова мы замолчали, мгновение — взгляды наши пересеклись, и было уже не отвести глаз. Дорна была живой, ощутимой, как никогда, и никакая броня не устояла бы против безупречного совершенства ее голоса, да и все в ней было совершенным и желанным, как ничто иное.

Слабая улыбка скользнула по ее губам, она отвела взгляд, потом снова прямо поглядела на меня.

— Похоже, разговор у нас не клеится, — сказала она.

— Да… Мне тяжело говорить.

— Мне тоже. Ужасно не люблю, когда у нас с вами так выходит.

— И я, Дорна… Но ваша речь…

— Моя жалкая речь?

— Жалкая?! Прекрасная, блестящая речь!

— Рада, что вам так кажется. Дедушка и брат боялись, что я только испорчу дело, они всё еще не пришли в себя!

— А остальным — понравилось?

— О да, — проговорила Дорна, быстро взглянув на меня, и замолчала.

Итак, о речи Дорны все было сказано, а больше говорить, казалось, не о чем.

— Хотите печенья, Дорна, или еще чего-нибудь?

— Нет… Впрочем, хочу.

Я подал ей блюдо с печеньем.

— Я остаюсь в Островитянии еще на одиннадцать месяцев.

— Надеюсь, вы будете счастливы.

— Думаю, да. Надеюсь, вы тоже счастливы.

Она тихо рассмеялась.

— Я счастлива, — сказала она легко, не задумываясь. — Только скучаю по своей лодке и по болотам, но я еще вернусь к ним.

Говорить мы могли только о мелочах, хотя самое главное и самое больное во мне в любой момент готово было сорваться с языка.

— Что ж, до свидания, Джон.

— До свидания.

В дверях меня остановил Дорн.

— Ты придешь на Совет завтра?

— Пожалуй, ненадолго.

— Если нет, увидимся у Файнов через неделю.

Да, ведь он едет к Некке!

— Буду рад, если заглянешь, — сказал я, тут же усомнившись в искренности своих слов.

— Мне так хочется повидать тебя, хотя ты уже не так нуждаешься в этом.

Было время, когда я и вправду нуждался в нем, сам того не подозревая, но с тех пор прошло четыре месяца.

— На этот раз — нет.

Это была правда, хотя неудачный разговор с Дорной следовало как можно скорее забыть. Одно неловкое движение — и память о нем впивалась в меня, как бритва.