Сочинения в двух томах. том 1

— Как красиво, не правда ли? — прошептала маркиза Доре вдруг изменившимся голосом.

Она остановилась на пороге. И ее сильные пальцы властно впились в руку хозяйки.

— Да, — сказала Селия.

Они долго стояли, застыв в восхищении. А потом очень медленно подошли к накрытому столу и заговорили вполголоса, как говорят в церкви.

Наконец Селия стала разливать чай.

— Два куска сахару?

— Один! И совсем немного молока.

Маркиза Доре уже отставила чашку и снова повернулась к закату.

— Как красиво!.. — повторила она.

И, помолчав немного, с таинственным видом объяснила Селии:

— Прежде я совсем не замечала, как это красиво. Вот такие закаты. В детстве на них вообще не обращаешь внимания, а потом привыкаешь не смотреть — думаешь, что не стоит: такая обычная штука и повторяется триста шестьдесят пять раз в год. Но вот однажды мне представили… Постойте, это было как раз на улице Сент-Роз!.. Представили одного морского офицера «с тремя нашивками», который в часы досуга занимался живописью. Он проживал в вилле, как раз напротив вас, и устроил у себя на балконе уютную мастерскую, обставив ее камышовой мебелью из Гонконга и китайскими вышивками. Этот моряк был удивительным человеком, милочка. Три с лишним месяца он был моим любовником, но я не запомнила, чтоб он провел и пять минут без кистей и палитры. Каждый вечер, вернувшись из арсенала, прежде чем поцеловать меня, — а ему нравилось меня целовать, — он хватал клочок бумаги, набор старой пастели и усаживался на окне, «чтобы запечатлеть оттенки тканей, избранных сегодня солнцем».

И все время он изобретал фразы, типа: «Моя маленькая Доре, солнце — это белокурая женщина, не столь красивая, как вы, но еще более кокетливая; такая кокетливая, что каждый вечер меняет цвет своей спальни». Вы сами видите, что он бывал и мил, и остроумен. А в результате, слушая его, я смотрела на спальню солнца и мало-помалу научилась смотреть как надо. Теперь я знаю, как это красиво.

Селия удивленно молчала. Маркиза Доре снова уселась, попробовала чай.

— Великолепный, — сказала она.

И опять вернулась к своей теме:

— Это просто невероятно, скольким вещам нас могут научить наши любовники. Очень полезным вещам, если они хоть немного заботятся об этом, а мы хоть немного прислушиваемся к ним.

Селия покачала головой:

— Мои любовники никогда не старались ничему научить меня!

— Ну положим! — сказала маркиза Доре. — Сразу видно, что это не совсем так! Вы говорите как образованная и хорошо воспитанная женщина. Да, да! Не скромничайте, пожалуйста, — я отлично разбираюсь в этом. Клянусь вам, я знаю дам из общества, из настоящего общества, — в нашем ремесле приходится встречаться с разным народом, — которые вам и в подметки не годятся. Они и рады были бы иметь таких подруг, как вы, чтобы придать тон своим five o’clock. Держу пари, что вы не сделаете ни одной ошибки в письме на четырех страницах!

— Пожалуй… Но уверяю вас, не любовники обучили меня грамматике.

— Ну что ж! Они еще обучат вас литературе. Мне пришлось начинать с азбуки. И если бы я не столкнулась с одним очень терпеливым старичком… — Она захохотала и сразу опрокинула в себя всю чашку чаю.

— Ну вот, — с серьезным видом продолжала она. — Теперь поговорим о самом главном. Вы мне очень нравитесь, деточка. Вы понравились мне с первого взгляда, помните в ресторане, в «Цесарке». Вы смирно сидели в одиночестве и обедали, как пай-девочка. Я нарочно поджидала вас около умывальника, чтобы заговорить с вами. И сейчас же подумала: «Эту девочку я возьму под свое покровительство, чтобы она не наглупила, как все начинающие…» А позавчера я сама напросилась к вам и обещала привести несколько подруг. Ведь, поверьте мне, в этом все дело — женщин узнают не по первым их любовникам, а по первым подругам; они-то и относят женщину в ту или иную категорию и определяют ее ранг. А если вам не удастся сразу попасть в высшую категорию, вам будет слишком трудно потом самой проламывать туда двери. Говорю вам, что вы мне сразу понравились, и я хочу, чтобы завтра вы заняли ваше место среди женщин Тулона. Это зависит только от одного: с кем вас увидят сегодня вечером в казино. Не беспокойтесь: я все приготовила заранее, — вы появитесь там сегодня вечером в самом шикарном тулонском обществе.

Эти слова она подчеркнула решительным жестом. Селия, опершись на локоть, спросила:

— Вы пригласили много дам?

— Нет, — ответила маркиза. — Во-первых, таких, кого стоило бы звать, совсем не так много. А кроме того, даже если бы они и были, я не посоветовала бы вам знакомиться со всеми. Быть знакомой с несколькими — необходимо, так как это указывает на то, что вы одного круга с ними. А если их будет слишком много, это не только не поможет вам, а еще создаст вокруг вас бесконечные ссоры.

— Ссоры и драки, — добавила Селия.

— Драки? О нет! — возразила маркиза. — Не в этом кругу, дорогая моя. Это очень приличная среда, вы сами увидите. А потому я решила познакомить вас только с четырьмя-пятью подругами. Если вы полагаетесь на меня, держитесь только их, до поры до времени. Я представила бы вас только двум, будь это возможно, — этого оказалось бы вполне достаточно. К сожалению, их почти невозможно поймать. Вы, конечно, уже слыхали о них в «Цесарке» или еще где-нибудь — Жанник и Мандаринша. О, лучше их вам не найти от Оллиульских островов до Черного Мыса. Но сюда в Мурильон их нечего и приглашать. Они не тронутся с места даже для самого шаха персидского. Мандаринша курит опиум. Поэтому она проводит целые дни в своей курильне и выходит оттуда только к десяти-одиннадцати часам вечера. Она обедает, показывается на каких-нибудь пол-акта в казино или в театре, возвращается к себе домой и опять хватается за трубку. Вот какова она. И очень жаль: Мандаринша хороша как день, умна, образованна, начитанна, чутка… Люди, которые курят не больше нас с вами, часами подолгу просиживают у нее на циновках, чтобы смотреть на нее и слушать ее. Вы сами во всем этом убедитесь.

— Я думала, — вопросительно сказала Селия, — что опиум старит женщин…

— Нисколько. Все это выдумки виноторговцев — те, кто курит, сразу перестают пить. Кроме того, Мандаринша курит совсем не так давно. Ведь ей всего девятнадцать.

— Девятнадцать!..

— Ну да! Здесь все веселящиеся женщины молоды, очень молоды… Здесь не так, как в Париже. Я считаюсь одной из самых старых, а мне исполнится двадцать пять в будущем месяце.

— Вам никто не даст их, — сказала Селия (маркизе дал бы их всякий, потому что ей уже стукнуло все тридцать).

— Ну а Жанник, — продолжала она, — живет на краю света, в Тамарисе. Туда добираются два или три часа. К тому же она больна, очень больна, бедняжка Жанник!

— Очень больна?..

— Очень! Слабая грудь. Кашель, который доведет ее до гроба! А жаль: лучше, чем она, — не найти. Она разобьется в лепешку, чтобы помочь человеку. Вот почему мне так хотелось сразу свести вас с ней. Но это лишь откладывается. Мы с вами непременно отправимся к ней в Тамарис на этих днях; путь туда очень красив, и ее дом — Голубая вилла — тоже.

— Она, наверно, богата, эта Жанник?

— Богата? Бедна, как Лазарь!.. Жанник — богата! Господи… Сразу видно, что вам никто о ней не рассказывал. Конечно, не потому, что ей недоставало богатых любовников. Но все, что она получала от них, она раздавала направо и налево. Она никогда ни в чем никому не могла отказать — это ее и погубило. Теперь у нее больше нет любовников — она слишком больна для этого — и ни гроша ни в одном кармане.

— Ну… а ее вилла?

— Да это совсем не ее вилла. Виллу снимают для нее в складчину ее прежние друзья. У нее было их очень много — сами понимаете, — она начала в четырнадцать или пятнадцать лет, теперь ей двадцать четыре или двадцать пять, и за это время она ни разу не согласилась поселиться вдвоем с кем-нибудь — так она дорожила своей свободой. Ну что ж! Все они оказались настоящими друзьями, и теперь, узнав, что она действительно сильно больна, делают все, чтобы как-нибудь ее вылечить.