Кленовый лист

Так что же это такое? Вдруг потух свет в этом втором «Оппеле». Напрягая зрение, Виктор едва различил, что из кабины вышел и водитель. Что-то сказал в кузов к саперам. Виктор чувствовал, что лопается его запредельное напряжение, начинается какое-то безумие. Хоть бы слово услышать! Стрелять? Куда, в кого?

Трассой прошло еще несколько авто с пушками на прицепе. В снопах света выкупали «Оппель», саперов, офицера и скрылись с такой же скоростью, как и появились. Одинокий «Оппель» остался на дороге. Ни света, ни шума.

Виктор напряг привыкшие к темноте глаза, едва различил, как Старовойтенко соскочил с кузова авто и быстро спустился с насыпи, побежал к перелеску. «Измена?» — Снова бросило в жар Виктора. Смело выступил с перелеска навстречу саперу.

— Виктор, забирай снаряжение, едем, — полушепотом крикнул сапер.

— Что это, измена?

— Сам черт не разберет, что это. Едем скорей! Вадим с гестаповцем...

— Таки с гестаповцем? Проклятый.

— Поехали, говорю! Потом, потом... Он как бы свой.

Грудой сгребли свое оружие, сумки с минами, шинели. Полуночная пора наступала, уменьшалось движение автомашин на трассе. На мгновение притих и шум войны впереди. Офицер-эсэсовец встретил обоих на гребне насыпи, протянул руку и подхватил сапера под плечи, помог Виктору.

— Скорее в лес, там разберемся, — велел гестаповец на достаточно неплохом русском языке.

Даже подсадил обоих в кузов. Полушепотом уже из кабины посоветовал Виктору лечь, и почти в тот же миг авто тронулось с неосвещенными фарами.

В сером и каком-то невероятно чужом рассвете проскочил «Оппель» по лесной автомагистрали. Сколько их проходит здесь почти каждую минуту! Мария Иосифовна едва узнала сапера. Он сидел на высоком борту и пристально вглядывался в лесные заросли, чтобы не упустить своих людей. Ведь их там набралось уже немало.

Но лес в ту горячую военную пору притаился в утренней мгле.

Авто с бешеной скоростью пронеслось мимо сожженного, разрушенного поселка за лесом. Только кое-где под лесом еще стояли уцелевшие, обгорелые дома. Там уже шевелились гитлеровцы, которыми были забиты развалины бывшего села.

— Прифронтовая зона, — шепнул Шестопалько Виктору, кивнув головой в сторону развалин.

Узнать Виктора в кабине рядом с водителем было почти невозможно. Эсэсовский френч, как на него шит, высокая эсэсовская фуражка делали его похожим на типичного гестаповского офицера.

— При первой же возможности сворачиваем с трассы. Дальше будет еще больше этой гитлеровской нечисти, — будто советовался Виктор с водителем. Шестопалько кивнул.

«Оппель» резко повернул направо в какой-то перелесок и нырнул прямо в чащу. Густой кустистый лес был замечательным убежищем для человека. Но большому трехтонному «Оппелю» пробираться по нему было трудно.

Пришлось остановиться. Командовал Виктор. Он быстро выскочил из кабины.

— «Оппеля» придется здесь заминировать. Если уцелеет — наше счастье. А если нагрянут немцы и захотят прокатиться, как мы...

— Прокатятся! Просто к отцу Саваофу в объятия. Давай, Костя, готовь. Мне же хорошо баки забил гитлеровец тем спортсменским ударом в желобе.

Телегин подал Старовойтенко мину, а сам отошел и сел под сосной, держась рукой за голову. Пожилой сапер, не раздумывая, полез под авто. Ни слова, никакого колебания. Только посмотрел на Виктора, который поспешно снял гитлеровский китель и положил его в кабину, где только что сидел.

— Если авто взорвется, от кителя останутся только пуговицы. Если бы положить сюда еще и какого-то завалящего гитлеровца, все было бы в ажуре... — бормотал Виктор, одергивая на себе свою родную военную гимнастерку.

— Как там наш Станислав выкручивается без этого кителя? Поверят ли, гады? — Сказал из-под авто Старовойтенко.

— Поверят, — подтвердил Виктор, подсознательно подбадривая не только себя. — Боевой поляк, рискует отчаянно! А как себе синяк наварил, черт! Я думал, что и глаз у него выскочит. Перестарался Стась. Со всего размаха удариться так о сосну, это, товарищи, надо какую силу воли иметь!

Из-под сосны отозвался и Телегин:

— Наш Шестопалько на такое не решился бы.

— Вадим тоже боевой товарищ. Теперь я уже окончательно поверил: свой Вадим Шестопалько, наш! Скажи, Вадим, где ты подхватил такого боевого поляка?

— Спасибо, Виктор. За дружбу с тобой я...

— Не надо, Вадим, — остановил Виктор. — Давай рассказывай. Интересно же, в самом деле, знать и нам...

— Почти случайно. Пошел, значит, я от вас и чуть не влип в автобатальоне на... остром желании привести для партизанской группы настоящее гитлеровское авто. Пришлось молниеносно маневрировать. На попутной машине доскочил до бывшей границы и забежал на всякий случай в дорожный отряд. А там полно нашего брата, военнопленных. Наскочил на нескольких из них у туалета. В этом полевом лагере среди военнопленных были и беженцы из эсэсовских лагерей, были и предатели. Ну, конечно, стервозный народец лагеря не нуждался в особой бдительности со стороны фашистской комендатуры. Сами же и следили. Мне в гитлеровской военной форме просто завидовали, заискивали передо мной. Поэтому один посоветовал: «Полячка, — говорит, — приблудного забрал бы отсюда. Не наш он, замаскированный коммунист, попался где-то. Из подпольных интернационалистов, кажется, пройдоха, видать...» Это и напомнило мне еще раз, что я же водитель без подозрения у них. Почему бы и не воспользоваться мне этим, выполняя нашу боевую договоренность. Ведь я пошел по авто для партизанской группы! Ну... сильнее заинтересовался тем коммунистом, как и полагалось. Кулаки и привели мне Станислава, злые, готовые убить его в окруженном дежурными дворе. Вижу, что среди пленных, где много уже шатается нашей братии всякой, этот полячек — другого полета птица. Иду с ним к уборным, довольно воинственно настроенный — я же с оружием! Сразу же и говорю ему, никто нас не слышит: айда, мол, в Польшу! И совсем незаметно при этом моргнул ему глазом. Мог предполагать, что, вооруженный, издеваюсь над ним, безоружным, идя в скрытый угол лагеря. А он оглянулся, еще раз посмотрел мне в глаза и... как-то не совсем естественно, словно бы деланно, согласился. «Айда, — говорит, ты, наверное, кулак, а я именно с таким бы охотно перекинулся на территорию пана Пилсудского...» Отошли мы в подлесок там же в отряде, поляк напомнил, между прочим, что знает джиу-джитсу... Словом, при необходимости может защищаться. Но я тотчас же открыл и свои карты. Джиу-джитсу, говорю, не изучал, а вот жить, как и он, очень хочу! Поладили мы. Но для такого деликатного дельца не было у нас авто!.. Понял без объяснений. «Есть, — говорит, — авто. Поведешь?» — и еще раз словно просверлил меня своим изучающим взглядом. Я ответил утвердительно. Он улыбнулся впервые со времени нашего знакомства и... исчез в той плотной изгороди. Думаю себе, если провоцирует, то я же не мальчишка какой-нибудь, вооружен, к тому же кулак. Посмотрим еще, кому гестаповцы больше поверят... Вскоре поляк появился, и уже не один, а в сопровождении эсэсовца. «Не ошибся ли, — говорит, — я? Кажется, вы водитель автобазы?» Да, настораживаюсь я, водитель автобазы. «Ну вот, — говорит поляк гестаповцу, — я же помню, что он и привез меня с той облавы... Везите в лагерь, куда угодно — не хочу погибать от самосуда». Конечно, нелегкое это дело обманывать бдительность гестапо. Ну, повел гестаповец нас к авто, поручил мне арестанта, а сам где-то разыскал офицера, и мы поехали. Затем, когда в кузове началась стрельба, я свернул в лес. Офицер, конечно, успел выстрелить, высунувшись из кабины, немного царапнул поляка, но я тут... Вот и вся недолга. Офицера мы раздели, конечно, документы поляк приспособил при свете фар. Мы-таки заехали далеко от трассы. «Теперь я, — говорит, — капитан Браге», — и надел эту паучью одежду.

Выбравшись из леса на дорогу, я выразил обеспокоенность, что наши не успели подорвать мосты, станция действует, служит гитлеровцам. Саперы, говорю ему, ищут возможность подорвать-таки мосты. Словом, договорились, и вот он согласился на эту отчаянную операцию с разведкой. Хотя есть какие-то еще и свои задачи интернациональной борьбы, как он говорит. На юг Франции стремится... Ранен в левую руку в нашей операции, но пуля наспех была направлена, только царапнула. К чему же боевой подпольщик! Ну, вот и все. Кажется, ясно?