Охотники за ФАУ

Он пригласил офицеров сесть и поинтересовался, что они делают и собираются делать. Сысоев доложил о составляемом донесении для штаба фронта. Баженов сообщил, что сейчас едет в село.

— Какое?

— Тарасовка. Я там уже был, когда собирал лодки. Надо кое-что уточнить.

Полковник почему-то начал подробно расспрашивать об этом селе, о разговорах, которые вел старший лейтенант Баженов с жителями села. Баженов отвечал кратко. Его сердило, что эта ненужная, как ему казалось, болтовня задерживала его выезд. Он даже намекнул на это. Майор Северцев ходил по комнате.

— Ну, что же, — согласился с ним полковник, — поговорим покороче. Вы, товарищ старший лейтенант, не договариваете, скрываете то, что произошло в деревне!

— Я?

— Да, вы! Кто уполномочил вас разрешить самосуд над бывшим старостой и двумя полицаями? Жители их повесили.

Баженов побледнел от неожиданности. Да, он вспоминает: они спрашивали, что им делать с «этими», он сказал… на их усмотрение… судите сами… Такого он не ожидал!.. Впрочем… Будь у него время, сказал он полковнику, он самолично расстрелял бы вольнонаемную фашистскую сволочь. А что с ними церемониться? Зачем оставлять предателей в тылу! Баженов разгорячился и начал обличительную речь, но полковник прервал его и поднялся со стула. Офицеры тоже вскочили.

— Я явился к вам по поручению члена Военного совета. Он очень недоволен вашим самоуправством и поручил мне выяснить обстоятельства дела. Если бы он узнал об этом раньше— ни медали, ни звездочек старшего лейтенанта вы бы не получили.

Полковник объяснил старшему лейтенанту его ошибку, а для того, чтобы ошибку не повторяли другие, обязал его сделать через три дня сообщение для офицеров штаба армии о правах и обязанностях офицеров и их взаимоотношениях с населением на только что освобожденной территории. Для этого мало использовать дисциплинарный устав и устав гарнизонной службы, надо ознакомиться с инструкциями, приказами комендантской службы, поговорить с майором Северцевым и комендантами еще не освобожденных городов, которые находятся во втором эшелоне. Он, Ивашенцев, поможет.

Когда полковник и майор уходили, Баженов не вытерпел и сказал:

— А все-таки народ справедлив в своем гневе к предателям!

… И в ответ выслушал от Ивашенцева чуть ли не целую лекцию о войнах справедливых и несправедливых, о народных мстителях в тылу врага, о воспитательном значении судов, в частности показательных.

Когда они остались одни, Сысоев погрозил ему кулаком и улыбаясь сказал, совсем по-граждански:

— У, чертяка! Я и не знал, что вы такой злой. А устав вы плохо знаете. Вступать в пререкания со старшими не имеете права.

С этого дня, с легкой руки Сысоева, среди офицеров оперативного отдела укоренилось мнение, что самый злой в штабе — это старший лейтенант Баженов. Это мнение укреплял и майор Андронидзе.

Баженов пошел к мотоциклу, но Сысоев вернул его и приказал, прежде чем ехать, пойти на узел связи и протелеграфировать в отдел по изучению и использованию опьгга войны донесение о всем том новом, что обнаружено, в частности — описание карабина-автомата. Одновременно надо туда же отослать этот карабин с патронами. Все это намеревался сделать он сам, но его вызывают срочно ехать с командующим.

Баженов пошел к оперативному дежурному, чтобы узнать дислокацию узла связи, и на улице встретил Степцова, идущего на узел. Они пошли вместе.

— Прехорошенькие девчонки, — говорил Степцов, шагая рядом, — только режим у них монастырский, а у офицеров-связистов никакого сочувствия к нашему брату! У тебя есть жена? Ты не маскируйся, не выдам.

— А я и не скрываю, что женат.

— Смотря от кого… Девчатам, небось, поешь: я холостой! Оно понятно: война войной, а любовь любовью. Война, брат, все спишет.

Баженов шел молча. Он сразу потерял интерес к Степцову.

Дежурный связист, молоденький младший лейтенант, впустил их в дом, где было чисто, как в больничной палате. За телеграфными аппаратами работали девушки в военной форме.

— Привет блондинкам, шатенкам и брюнеткам, а Мариночке особое бонжур! — Степан Степцов приветственно помахал рукой.

— Товарищ капитан! — раздался предостерегающий окрик младшего лейтенанта.

— Знаю, знаю: опять доложишь по начальству, что Степцов мешает работать.

— Обязательно доложу.

Юрий Баженов пошел было за Степиовым, но младший лейтенант остановил его, поискал глазами, к кому бы направить.

Он повел Баженова к телеграфистке, сидевшей предпоследней слева, спиной к ним; она о чем-то оживленно разговаривала с соседкой.

Младший лейтенант, явно повторяя чьи-то слова, бросил: «Опять разговорчики!», поручил сержанту передать донесение под диктовку старшего лейтенанта и заспешил к Степцову.

Баженов встретился глазами с повернувшейся к нему телеграфисткой и оторопел. Пауза затянулась; телеграфистка нахмурилась и сухо напомнила:

— Я жду.

— Скажите, у вас нет сестры Иры? — Юрий Баженов не узнал своего голоса.

— Можете не продолжать! — устало проговорила девушка. — Я могу это сделать за вас. Мой двойник Ира была вашей первой юношеской любовью. Но вот непредвиденные обстоятельства, капризы судьбы разлучили вас. Так?

— Да!

— А сейчас вы снова встретили ее, пусть не ту, но все чувства, тлевшие под пеплом времени, вспыхнули с новой силой. Роковая любовь с первого взгляда. И теперь эти чувства разрывают ваше пылкое сердце, и вы жаждете осчастливить меня. У Степцова все это получается лучше, но так же пошло. Диктуйте.

Старший лейтенант стоял багрово-красный. Телеграфа стка хотела «добить» его, но растерянное выражение его лица было столь жалким, что она снисходительно усмехнулась:

— Сядьте. Я жду.

Баженов осторожно опустился на табурет и начал, избегая смотреть на нее:

— В отдел по изучению и использованию опыта войны штаба…

— Почему не закодировано? — Девушка повернулась к Баженову.

Он взглянул на нее. Те же, что у Иры, большие голубые глаза, то же продолговатое лицо, тот же красиво очерченный небольшой рот и черные пушистые брови, смыкающиеся над прямым носом. Поразительное сходство!

Но главное сходство было не в чертах, а во взгляде, выражении губ.

— Вы меня задерживаете. Я спрашиваю, почему не закодировано?

— Как вас зовут?

— Все мужчины, как попугаи! Есть у вас разрешение передать клером?

— Сейчас… сейчас будет, — бормотал Баженов. Пришлось звонить полковнику. Тот разрешил передать клером, закодировав адрес. Баженов внес поправку и стал диктовать, открыто любуясь девушкой. Телеграфистка сбилась, сообщила об этом на другой конец провода и повторила начало передачи. Когда сбилась в четвертый раз, опустила руки и попросила:

— Не смотрите на меня так.

— Как?

— Вы сами знаете. Диктуйте!

— Как вас зовут? Я серьезно спрашиваю.

— Ваша серьезность оскорбительна для меня, — резко и громко ответила она. Стук телетайпов вокруг них сразу стих.

Даже не в самом ответе, а в тоне, в манере, как это было сказано, звучало столько горечи, что Баженов осекся и, лишь кончив диктовку, отважился тихо спросить:

— Почему вам так трудно назвать свое имя?

— Сержант Луганская, даже не дальняя родственница вашей Ире. Еще что?

— Не сердитесь и не обижайтесь, — скороговоркой и тихо, чтоб не слышали остальные, начал Юрий Баженов. — Дело не только в том, что вы мне кого-то напоминаете. Вы просто славная, очень! Меня зовут Юрий Баженов. До свидания!

Уже в дверях она его окликнула:

— Товарищ старший лейтенант Юрий Баженов! — и громко, чтобы все слышали, спросила: — Могу ли я верить вашим словам, что я просто славная и даже «очень»?

Послышались смешки. Молоденький младший лейтенант преувеличенно громко приказал: «Не отвлекаться!»

Юрий Баженов отчетливо произнес:

— Нет, вы не ошиблись, сержант Луганская, вы действительно очень славная. И мне только жаль, что вам уже столько раз говорили об этом, что слова и люди потеряли цену в ваших глазах.