Взрыв на рассвете. Тихий городок. Наш верх, пластун

У самого брезента возле стены стоял грубо сколоченный деревянный стол. На нем был установлен пульт управления со множеством кнопок и сигнальных лампочек, две из которых тускло горели. Рядом стояла полевая рация с выброшенной вверх антенной, перед столом — две самодельные табуретки. У печки лежал немецкий автомат с примкнутым магазином, еще один шмайссер висел на стене. Рядом со скелетом с офицерской фуражкой валялась запыленная пистолетная кобура.

Но не вид скелетов и не оружие в землянке привлекли внимание сержанта. Он как зачарованный смотрел на уставленный аппаратурой стол, на пульт управления с прошитой автоматной очередью панелью, на два светящихся огонька сигнальных лампочек.

— Товарищ сержант, а ведь вначале ни одна лампочка не горела, — раздался у него над ухом голос сапера. — Наверное, их включили вы, когда упали на стол.

— Ты и столб свалишь, — зло, не скрывая досады, буркнул сержант.

— Дело не в этом. Смотрите… — Сапер прислонил к стене миноискатель, достал электрический фонарик, направил его луч на один из стоявших на столе приборов. — Это немецкая подрывная машинка. А это, — луч фонаря скользнул дальше, — система для подрыва радиофугасов. Все это, — пучок света остановился на панели с лампочками, — пульт управления дистанционного подрыва узлов минных заграждений. У нас в учебном центре подобным старьем целый класс заставлен. И если горят эти две лампочки, значит…

Сапер замолчал и посмотрел на сержанта.

— Согласно инструкции, мы обязаны немедленно сообщить об этом в штаб, — твердо закончил он.

— Знаю, — сухо ответил сержант. — Но как командиру группы мне известно и другое: выходить в эфир раньше назначенного срока мы не можем — «противник» рядом. Так что приходится ждать…

2

Заложив руки за спину, капитан неторопливо шел по верху дамбы. В принципе, ему уже было ясно все, что случилось сегодня утром на бегущей внизу дороге. Взрыв, прогрохотавший в полукилометре южнее и превративший бетонное полотно на стометровом участке в трехметровой глубины траншею, по замыслу подготовивших его минеров являлся вспомогательным и мог иметь два назначения. Прогремев вместе с основным, он мог отрезать путь наступающим назад, отдав их во власть хлынувшей на дорогу воды. Прозвучав после основного, он мог уничтожить первые спешащие к месту главного взрыва аварийно–восстановительные группы и затруднить движение к взорванной дамбе последующих. Но какое бы он ни имел назначение в действительности, капитану было важно совсем другое: главная часть узла заграждения находилась здесь, на лежавших вдоль дороги дамбах, и основной взрыв должен был прогреметь в этом месте. Определить это помог прозвучавший сегодня утром взрыв. Воздушная волна, ураганом пронесшаяся над дамбой, снесла в одном месте на значительном расстоянии слой земли, обнажив порыжевшие ящики со взрывчаткой, авиабомбы в фабричной обрешетке, огромные полутонные фугасы и соединяющие все это в единое целое провода.

Капитан остановился, еще раз огляделся вокруг. Да, участок для узла заграждений выбран расчетливо и со знанием дела.

Хватаясь руками за ветви орешника, которым густо заросли склоны дамбы, капитан спустился на дорогу и быстрым шагом двинулся назад, к трем грузовикам. Возле них суетились солдаты, сгружая саперное имущество. Подтянутый старший лейтенант в ладно подогнанной полевой форме четко доложил, что группа разминирования готова приступить к работе.

Прищурив глаза от солнца, капитан внимательно посмотрел на двух стоявших перед ним офицеров: рапортовавшего старшего лейтенанта и совсем еще молоденького лейтенанта. Непосредственно на разминирование, или, как они говорили, на «живое дело», с ним пойдет кто–то один, другой будет обеспечивать техническую и хозяйственную сторону работ. Конечно, у старшего лейтенанта более солидный опыт, но… Всего лишь неделя, как он вернулся из отпуска. А это в их деле значит много.

Пальцы минера часто сравнивают с пальцами хирурга, пианиста, часового мастера. Это так. Минеру, так же, как и им, необходимы непревзойденная тонкость и чувствительность осязания, ювелирная точность движений, безошибочная мгновенная реакция. Но как ему еще нужны внутренняя собранность, постоянная настороженность, воля и хладнокровие. Все это не приходит само, а вырабатывается и закрепляется только в процессе настойчивых тренировок и опасной, кропотливой работы. Стоит на короткое время потерять контакт с «живым делом», позволить рукам не браться за инструмент, утратить чувство неотступно находящейся рядом с тобой смертельной опасности — и может случиться непоправимое.

И капитан сделал свой выбор.

— Лейтенант, готовьте группу разминирования, — тоном, не терпящим возражений, приказал он. — Инструктировать буду лично. А вы, старший лейтенант, займитесь оцеплением.

Райвоенком не первый раз встречался с директором школы и давно привык к его манере разговора: неторопливой, обстоятельной, где было тщательно взвешено и выверено каждое слово. Но сейчас, когда на территории района шло сложное разминирование и была дорога каждая минута, директорская медлительность раздражала его.

— Армейскому командованию стало известно, что фашисты, стремясь любой ценой сбить темп ожидаемого наступления наших войск, приступили в Белоруссии к созданию ряда узлов минных заграждений. Чаще всего это делалось в лесах, на болотах, на труднопроходимых участках местности — там, где, разрушив коммуникации, можно было на сравнительно длительный срок приостановить и задержать продвижение наших войск. Один из таких узлов заграждений, по данным войсковой разведки, создавался в зоне действий нашего партизанского отряда. И однажды в наш штаб пришла с Большой земли радиограмма. Нам приказывалось обнаружить и разведать возводимый фашистами узел заграждений. Время для выполнения этого задания было отпущено самое жесткое…

Голос директора звучал тихо, спокойно. Речь лилась медленно, плавно, и военком еле сдерживался, чтобы не поторопить его.

— Я являлся начальником отрядной разведки, и выполнение полученного приказа было поручено мне. Определив несколько наиболее подходящих для узлов заграждений мест, я отправил к ним две разведгруппы. Все выбранные мной участки находились на единственной во всей округе шоссейной дороге. Гитлеровцы охраняли ее как зеницу ока. Словом, наши разведчики шли в самое пекло. Немудрено, что одна группа погибла целиком, а вторая вернулась в половинном составе. Сведения, доставленные уцелевшими разведчиками, были неутешительными: узла, как такового, обнаружить не удалось. Но, по данным нашей местной агентуры, в северном районе дамб, который было приказано этой группе тщательно обследовать, производились какие–то земляные работы. Причем только немцами, без привлечения военнопленных или местного населения. Сам район дамб усиленно охранялся, и как раз при попытке проверить полученные от агентуры сведения группа и наткнулась на засаду, из которой едва вырвалась.

Дав вернувшимся разведчикам день отдыха, я снова отправил их к дамбам, приказав любой ценой определить точное место и характер производимых немцами работ. А на следующее утро фашисты начали операцию по прочесыванию нашей партизанской зоны, стремясь обезопасить свой тыл перед ожидаемым наступлением советских войск. Против отряда был брошен кадровый полк. Немцы вчетверо превосходили нас в силах, и по приказу командования бригады мы стали отступать в болота. Уже в дороге нас догнали посланные мной повторно к дамбам партизаны. Отправлял в разведку семерых, а вернулись двое и те раненые. К дамбам они не дошли, также угодив в начатые немцами по всей округе облавы и прочесы. В бою с карателями и легли пятеро моих ребят, а оставшиеся двое, едва держась на ногах от полученных ран, уже были не в состоянии выполнять задание. Этой же ночью на наши сигнальные костры была сброшена армейская разведывательно–диверсионная группа, которой наш отряд, согласно полученному ранее приказу Центра, должен был оказать помощь в уничтожении узла заграждения.