Жемчужная река

Мим-По, домашний врач семейства Лингов, стоял на коленях возле убитого и внимательно рассматривал рану.

— Да, вы, несомненно, правы, — ответил он, вставая. — Рана нанесена тяжелым оружием с двумя лезвиями. Такое оружие слишком тяжело для женских рук. Обратите внимание и на губы убитого: их цвет и припухлость показывают, что перед нанесением раны его заставили выпить если не яду, то очень сильного наркотика. Но что именно — я затрудняюсь сказать.

Довольная и радостная улыбка мелькнула на губах префекта. Но, приняв строго-деловой вид, он сказал, обращаясь к хозяину дома:

— Благородный Линг Тиэн-ло, вы можете перенести тело вашего сына в дом. А эта женщина, — добавил он, указывая на Лиу-Сиу, — пусть ожидает меня в своей комнате. И пусть туда соберутся все ее служанки. Я просил бы также запереть ворота, чтобы никто не мог выйти из вашего дома.

Лиу-Сиу слушала все это и, казалось, ничего не понимала. Ее блуждающий взгляд переходил от окровавленного тела на Линг Тиэн-ло и всех присутствующих и снова неотвязно возвращался к телу. Можно было подумать, что она сошла с ума.

Почувствовав, что ее поднимают, Лиу-Сиу попробовала встать, но ноги подкашивались. Пришлось взять ее на руки.

Поднимая убитого, слуги заметили под ним какой-то блестящий предмет. Полицейский поднял его и протянул префекту.

— Это веер вашего сына? — спросил Фо-Гоп у старика.

— Нет, — печально покачал он головою. — Я не знаю, чей это веер. Это совсем не его монограмма.

На одной из пластинок веера действительно блестела забрызганная кровью монограмма.

— Значит, это веер убийцы, — решил префект. — Благодарите судьбу, господин Линг Тиэн-ло. Это — великолепная улика, которая поможет нам его обнаружить.

И, вручив одному из полицейских драгоценную улику, Фо-Гоп приказал следовать за собой.

Все направились к дому.

Приказания префекта были исполнены. Лиу-Сиу была в своей спальне, и Фо-Гоп вошел со служанками в брачный покой, где трепещущая невеста накануне ожидала супруга. Комната была в беспорядке.

Префект внимательно осмотрелся, что-то записал и приступил к допросу служанок.

Их показания буквально совпадали.

Около полуночи они услыхали условный стук в дверь спальни и впустили новобрачного, узнав его по нарядному костюму. Затем они ушли, закрыв за собою двери. Они не слыхали, выходил ли Линг Та-ланг из комнаты жены. А если и выходил, то когда именно. Не видали ничего подозрительного и не знают, входил ли кто-нибудь в спальню новобрачных.

Ничего не знала и невеста.

— Я не помню, когда это было, — ответила она, стараясь собраться с мыслями. — Муж вошел в комнату. Я так испугалась, что упала в обморок. И больше ничего не помню. Крики в саду разбудили меня утром. Я ничего не знаю, ничего.

— Как! — строго перебил префект. — Вы не знаете, когда муж оставил вас! Вы не слыхали, как кто-то проник в вашу комнату после его ухода, как занял его место в постели. Посмотрите: вот отпечаток его ладони на вашей подушке. Потом он разбил шкатулку с вашими драгоценностями, ограбил вас и исчез. И вы могли ничего не заметить!

— Я ничего не знаю. Клянусь вам, — повторяла несчастная женщина, теряя силы.

— Знаете ли вы этот веер? — продолжал Фо-Гоп, заставляя ее поднять глаза.

— Нет, — прошептала Лиу-Сиу.

— Как! Разве вам не знакомо это имя?

— Это имя? Нет, я знаю, кто это! — оживилась она, сквозь слезы рассматривая веер. И легкая улыбка надежды мелькнула на ее губах. — Это веер И-Тэ.

— Какого И-Тэ?

— Моего двоюродного брата, профессора астрономии из пагоды Ми.

— Наконец-то. Ну так знайте: И-Тэ — ваш сообщник и убийца вашего мужа. Потому что этот веер найден под телом убитого. А вы — соучастница преступления.

Услыхав такое ужасное обвинение, Лиу-Сиу вскрикнула от ужаса и отвращения и как подкошенная свалилась на постель.

— Стража, возьмите преступницу, — скомандовал Фо-Гоп.

Через несколько мгновений закрытый паланкин с трудом пробился через сгрудившуюся у ворот толпу, и через час полицейские носильщики сдали арестованную во дворе кантонской тюрьмы.

Глава IV. Двор пыток

Низкое и мрачное здание кантонской тюрьмы расположено возле ворот татарского города и примыкает к широкому валу, окружающему внутренние кварталы. Это одна из худших тюрем Китая, хуже которой нельзя и вообразить.

Наружные стены ее прорезаны одною дверью, окрашенною в цвет крови. Справа и слева от входа высоко торчат из стены замурованные в нее бревна метра в два длиною, точно перекладины виселиц.

На концах этих бревен качаются бамбуковые клетки с головами казненных. Одни из них уже высохли, другие отрублены недавно, и из них каплет на землю кровь. Лица казненных искажены муками и точно взывают к милосердию. Некоторые головы выскользнули сквозь погнувшиеся прутья наружу и повисли на косах, медленно качаясь от ветра или вертясь вокруг собственной оси. Другие упали на землю, и равнодушные прохожие отпихивают их ногой к стене, где валяются они годами, заражая воздух нестерпимым зловонием.

Это великолепное украшение было результатом последней карательной экспедиции против банды разбойников «Белой Кувшинки». Эта банда была в тесных сношениях с политическими повстанцами и пользовалась симпатиями мусульман, которые поддерживали «Белую Кувшинку» якобы как религиозную секту, а на самом деле — как тайную революционную организацию.

К счастью, Лиу-Сиу была слишком слаба и, лежа в паланкине, не видела этого жуткого зрелища. Но и в самой тюрьме ее ожидали не лучшие картины.

Пока старший конвоир рапортовал начальнику тюрьмы и сдавал арестованную, ее втолкнули в крохотную сырую камеру. Молча упала она на деревянную скамейку и долго не поднималась с места.

Минутами ей казалось, что это — сон, страшный, жуткий кошмар, начавшийся минувшей ночью. Но стоны и вопли, долетавшие со двора, скоро вернули ее к сознанию.

С усилием взяла она себя в руки, несмотря на страшную слабость, боль в висках и тошноту; встала и выглянула в узкое решетчатое окошко камеры, но тотчас отшатнулась от него, закрыв лицо руками.

Окно выходило на внутренний двор тюрьмы, где арестанты подвергались наказаниям. На жарком солнце толкались в жидкой, зловонной грязи более ста человек осужденных. Полуголые, в язвах, сочащихся кровью и гноем, с землистыми изможденными лицами, они казались обтянутыми кожей скелетами.

Одни были прикованы за косу к такой тяжелой чугунной плите, сдвинуть которую не было никакой возможности, и они либо сидели на корточках, либо вертелись на цепи по радиусу в два метра. Другие сидели с забитыми в колодку руками, не имея возможности ни повернуть их, ни опустить вниз, и эта неподвижность причиняла им мучительнейшую боль.

Но один из осужденных был особенно жалок. Правая рука его и правая нога были забиты в доску сантиметров в тридцать высотой, и в таком виде он должен был десять раз в день обходить тюремный двор. Один палач тянул его за цепь, а другой бил по спине острой суковатой дубиной, не давая ему останавливаться.

Несчастному приходилось тащиться на свободной ноге, согнув туловище под прямым углом, и доска впивалась ему в щиколотку и запястье, натирая гноящиеся раны.

А в зловонной, никогда не просыхающей слякоти ползли, точно чудовищные крабы, заключенные в так называемую клетку. Это были тяжелые медные котлы, в дно которых были забиты их головы и руки так, что они не могли их вытащить обратно. Для отдыха они должны были ложиться в грязь, полную испражнений. Если же им хотелось передвинуться — они должны были подымать на плечи многопудовую тяжесть клетки-котла.

Два раза в день жены осужденных допускались в тюрьму и кормили мужей из рук. Холостых и вдовцов кормили тюремщики, и часто по утрам, сгоняя с места заклепанного в «клетку» арестанта, тюремщики избивали закоченевший под нею труп.

Стараясь спрятаться от этого ужасного зрелища, Лиу-Сиу забилась в дальний угол камеры и, прижавшись к каменной стене, заткнула уши, чтобы не слышать долетавших стонов. Но ужас собственной судьбы представился ей во всей своей наготе.