Ущелье алмасов (Худ. М. Рудаков)

В двух километрах от города Висковский перешел вброд разлившуюся реку Толу. Отсюда начинался подъем, и, приближаясь к своей цели, он впервые призадумался над тем, какой прием ожидает его у Джамбона. Улан-баторские знакомые сочли своим долгом предупредить геолога о странном характере одинокого старика. Двадцать лет назад, оставив кафедру в Петербургском университете, совершенно обрусевший, Джамбон вернулся на родину. Великие события чередовались в стране — китайская оккупация, нашествие барона Унгерна, установление народно-революционного правительства, — но Джамбон, запершись в своем доме, не участвовал в политической жизни страны. Двадцать лет он скрывался от мира в своем кабинете. Постепенно старика забыли, между тем как его имя еще продолжают произносить с трибун научных конгрессов и труды его переведены на языки многих стран Европы, Америки и Азии. Окончив образование в Петербурге, Джамбон совершил несколько больших экспедиций по пустыням Монголии, открыл два мертвых города и множество памятников эпохи воинственных походов Чингис-хана. В Китае Джамбону принадлежит честь раскопок у Пекина. Он нашел документы династий минов, основавших Бей-Цзин, как значится Пекин на мандаринском диалекте. В результате своих раскопок Джамбон прославился историческим исследованием названий, какими наделяют Пекин. Так, например, «Северная столица» одновременно именуется «Цзинь-Ду-Янь» (в переводе «Ласточка») и «Шунь-Тянь-Фу». В записях Марко Поло Пекин упоминается в качестве «ханского города» — Хан-Балык.

Старик жил на средства, получаемые за переводы его трудов. Монгольское правительство установило ему солидную персональную пенсию, и три года назад, в день шестидесятипятилетия, министерство народного просвещения преподнесло ему автомобиль, которым он и пользовался, переезжая летом на Богдоул.

По указаниям дачников, Висковский свернул с дороги и попал в густой лес. На мгновение он остановился, услышав у самых ног тонкий, обрывистый свист. Из травы выскочил рыжий сурок — тарбаган — и, нисколько не пугаясь человека, приподнявшись на задние лапы, с любопытством глядел на Висковского. Камни сжимали стволы исполинских деревьев. Висковский ползком взобрался на вершину гряды. Внизу, в сплошном мраке, под тенью деревьев, в замшелых расщелинах, звенел невидимый подземный ключ. Оглядываясь вокруг и не находя тропинки, Висковский уже было решил спуститься вниз, но почувствовал, что позади него кто-то стоит. Неслышно ступая толстыми подошвами войлочных туфель, к нему подошел низкорослый китаец с корзиной, наполненной грибами. В узких черных шароварах и кожаной тужурке, он ничем не отличался от городских каменщиков, работающих на новых постройках. Китаец вежливым жестом задержал его и почтительно спросил на отличном русском языке:

— Вы ищете дорогу? Если позволите, я укажу.

И, легко перепрыгивая через камни и придерживая грибы, он вывел Висковского к заросшей, еле заметной тропе.

— Спускайтесь вниз. Дорога, — сказал он, — автомобили… Увидите город.

— Но я иду из города. Я ищу дачу профессора Джамбона.

Китаец вновь поклонился и пропустил его вперед:

— Дача Джамбона очень близко.

Спустя несколько минут Висковский увидел большую белую юрту. Но здесь проводник опередил его и попросил обождать. В юрте, куда, к удивлению Висковского, вошел китаец, послышался негромкий разговор — старческий, ворчливый голос, очевидно, бранил вошедшего. Вскоре китаец вернулся с миниатюрной лакированной скамейкой:

— Извините… Профессор просит вас обождать.

В юрте поднялась возня. Под звуки приглушенного ворчанья как будто передвигали мебель; наконец раскрылись деревянные створки, и к Висковскому торопливой походкой вышел маленький, худощавый седой старик с фигурой подростка. Висковский сразу же заметил, что профессор чувствует себя ужасно неловко в длинном черном сюртуке. Огромные манжеты спадали — с тонких детских рук, и старик, наклонив набок голову, придерживал их кончиками пальцев. Высокий, просторный крахмальный воротник подпирал его подбородок, и когда профессор сделал движение, с его шеи соскочил застегнутый на резинке, галстук.

— Умоляю простить меня. Недостойный Ли Чан, совершая свои грибные экспедиции, оставляет меня на попечение духов Богдоула. Я надеюсь на ваше милосердие!.. Прошу…

В просторной юрте, представлявшей собой настоящую круглую комнату с деревянным крашеным полом, стояли письменный стол, книжные полки и узкая тахта, покрытая кошмой. Джамбон пододвинул гостю деревянное резное кресло, после чего и сам сел за стол.

Китаец, успевший переодеться в черный шелковый халат, принес низкий, как табурет, стол с двумя деревянными полированными чашками.

— Спасибо, Ли Чан. Старайся искупить свои грехи, предложи дорогому гостю наш безвкусный, ничтожный чан.

Не зная, как приступить к разговору, Висковский пытливо разглядывал маленькое скуластое лицо ученого. Большие, совсем ребяческие ясные глаза светились из-под густых белых бровей. Превосходные белые-зубы и тонкие китайские усы.

— Освежитесь чаем. — Профессор передал деревянную чашку. — Сорок лет назад я вывез ее из Тибета. Розовое дерево когда-то источало дивные ароматы.

— Вы здесь живете один? — неожиданно для самого себя спросил Висковский и тотчас спохватился: — Прошу извинить меня, если я нарушил…

— О нет! — заметив смущение гостя, перебил его Джамбон. — Теперь я совершенно свободен. Меня предупредили о вашем приходе, и я вас очень, очень ждал. Со мной Ли Чан, — добавил он, отвечая на вопрос, — ив этом году нас, двух отшельников, можно поздравить с разрешением столь долгого затворничества. Я кончил исследование последнего знака с восточных склонов Синих скал. Абсолютно точно установлено, что знак трех линий есть изображение стреляющего из лука охотника. Начертания окончательно расшифрованы, и через два дня я отсылаю сообщение в Российскую Академию паук. Прошу снисхождения, я увлекся… Вряд ли вас может интересовать подобная тема. Итак, мне рассказали о ваших намерениях… Говорите, молодой друг, я слушаю вас.

Волнуясь, чувствуя на себе пристальное внимание, с каким его слушал профессор, Висковский пересказал ему то, что так долго готовил, и Джамбон, не перебивая, слушал его, потирая ладонями колени.

— Поймите… я ни на что не надеюсь, ко мне хотелось бы исследовать эти горы. Степи, пустыни!.. Но при современных средствах сообщения пятьсот — шестьсот километров, даже по пустыне, — расстояние не столь далекое. Я хотел бы лишь видеть горы, о которых ходит вековая легенда. Что могло породить предания и суеверия? Я хочу нанять автомобиль. Денег у меня хватит. Поездка займет около месяца. В случае, если встретятся непреодолимые препятствия, я вернусь… Могу ли я рассчитывать на вашу помощь? Расскажите мне об этом загадочном районе и, если возможно, укажите проводника из знакомых вам старых монголов. Одного прошу: не считайте нелепостью…

— Как вы смогли подумать! — запротестовал Джамбон. — Я необычайно высоко ставлю ваши благородные стремления. Они заслуживают всемерного поощрения, и вы вполне можете рассчитывать на меня. Знайте же, молодой друг: Алмасские горы находятся от нас в пятистах километрах, в глубине Желтой пустыни. На автомобиле этот невыносимо тяжелый путь, возможно, и проходим. Неверно то, что район Алмасских гор никем не посещен. По моим сведениям, несколько экспедиций побывало там, но еще никто не смог проникнуть в горы. Пропасть, словно исполинский крепостной ров, делает недоступными абсолютно отвесные скалы. Из глубины пропасти, как сообщают путешественники, доносится шум, и есть основание предполагать наличие воды. А там, где вода… возможна и жизнь. Горы тянутся на десятки километров цепью голых скал, достигающих тысячи метров высоты. Современный геолог, конечно, может задаться целью найти проходы, но в мои годы мои друзья при одном виде легендарных скал навсегда оставляли свои смелые мечты.

— Таким образом, — осторожно спросил Висковский, — вы и мне советуете распроститься с надеждой?