Тайный Тибет. Будды четвертой эпохи

Лобсанг, излагая свою личную интерпретацию буддийских Четырех благородных истин, кладет свое молельное колесо и начинает расчесывать длинные волосы с тщательностью чиновника, изучающего документ.

– Я мою волосы раз в неделю! – заявляет он с некоторой гордостью.

Он так долго находится в контакте с британцами, что приобрел несвойственную тибетцу привычку к чистоте. Сейчас он похож на деревенскую старую деву, одетую к ярмарке. Его лица не видно под волосами, которые падают вперед, как водопад, на колени, пока он педантично продолжает их расчесывать. Когда он считает, что уже достаточно их расчесал, то есть когда все волоски перпендикулярны земле и параллельны друг другу, он разделяет их надвое, и его лицо возникает посередине, как будто он выходит из палатки.

Потом с примирительной улыбкой монгола, которому что-то нужно, он спрашивает:

– Но в конце концов зачем вы вообще приезжаете в эти места? Зачем вы тратите столько денег и миритесь с такими неудобствами? Зачем?

Как часто мне задавали этот вопрос! Набожным людям достаточно ответить «паломничество»; образованным можно объяснить настоящие причины: сказать об изучении искусства, этнографии или филологии. Но что сказать такому человеку, как Лобсанг, который утратил природную невинность, но не приобрел достаточного образования, чтобы понять? Люди его типа всегда подозревают шпионаж, тайные сделки, международные интриги.

Дверь открывается, и появляется Сёнам. Сёнам – это парень из деревни лет двадцати, который готовит и убирает у Лобсанга. Войдя, Сёнам делает поспешное движение, пытаясь что-то спрятать. Но слишком поздно, мы заметили. Это окурок, который он выкинул на улицу. Лобсанг приходит в ярость.

– Разве я не говорил тебе уже сто раз, чтоб ты не курил? В следующий раз, если поймаю тебя с сигаретой, ноги твоей больше у меня не будет! Ты же знаешь, что я не позволяю курить! Что говорит наша святая религия, не говоря уж о твоем здоровье? Разве ты не знаешь, что портишь свои шансы на удачное перерождение? Перерождение? Да ты кончишь йидагом или, того хуже, пойдешь в ад!

Сёнам бросается в кухню, как ошпаренный кот, а Лобсанг все изливать на меня свои чувства по поводу мерзкого порока курения. Странно, что тибетцы так враждебны к сигаретам, в то время как маленькая китайская трубка вполне терпима для мирян, хотя и не пользуется особой благосклонностью. Само слово «шикре» (так тибетцы произносят «сигарета»), как говорят, приносит вред. «Шик» значит «уничтожать», а «ре» значит «разрывать», и таким образом это сочетание очень зловещих слов, которые обещают, что называемая ими вещь принесет зло и погубит страну.

– К тому же известно, что курение неприятно духам, а это очень серьезно, – продолжает Лобсанг, доплетая свою правую косу и начиная вторую.

Кроме того, есть недвусмысленные слова в знаменитой книге «Лохи Чоджунг» («Религиозная история Юга»):

«Есть один дурной обычай, предвестник самого Искусителя. Он распространяется среди обычных жителей, как и среди военных в гарнизонах… Это непрерывное употребление мерзкой, зловонной, ядовитой травы, называемой табаком. Дым от этой дурной привычки оскверняет священные предметы поклонения, Образы, Книги, Реликвии. Он ослабляет Богов наверху, вызывает раздоры между Духами Срединного Воздуха и причиняет вред Змеиным Духам внизу. От этого в людском мире возникает бесконечный цикл эпидемий, войн и голода».

Лобсанг не может примириться с курением Сёнама.

– Вы знаете, – говорит он, – Падмасамбхава предвидел курение тысячи лет назад. В своем великом прозрении он знал, что однажды люди поддадутся этому вопиющему и ужасно глупому пороку… он говорил о нем в термах.

Тем временем туалет Лобсанга упорно приближался к завершению. Одна коса была готова, вторая близилась к концу. Когда коса заплетена на три четверти, Лобсанг ловкими и быстрыми пальцами вплетают в волосы несколько шелковых ленточек розового, сине-зеленого и небесно-голубого цвета. Ленточки на обеих косах оканчиваются длинными разноцветными кисточками, и, когда он оборачивает косы вокруг головы, получается очень нарядно.

– В термах? – повторяет Лобсанг, замечая мое озадаченное лицо. – Термы – это книги, мысли, труды, которые великие мудрецы прошлого написали для просвещения будущих веков… Сёнам! Эй! Сёнам! Чай готов?… Вы хотите тибетского или индийского чая?

– Если вам все равно, то я предпочел бы тибетский.

– Сёнам! Сёнам! Поча кешо! (Принеси тибетский чай!) Великие люди прошлого предвидели все. У каждого века свои пороки, поэтому они написали книги, подходящие к каждому веку. Они написали книги, где дали способы избавления от всех пороков людей, и зарыли их в горах, под реками, среди ледяных пиков. Когда придет срок, кто-нибудь их обнаружит. Так мы узнаем, что надо думать обо всех новых вещах!

Лобсанг достиг кульминации в своей работе и начал оборачивать косы вокруг головы. Он поднимается, берет небольшое зеркало и снова садится. Он держит зеркало на коленях и начинает шпильками закреплять косы.

– В молодости, – говорит он, – я бы во все это не поверил. Но теперь я убежден. Нас всех окружают таинственные события. Наши предки знали больше нас, так почему бы нам не следовать за ними?

– А что будет, если терму найдут раньше времени? – спрашиваю я.

– Будет ужас, ужас!

У Лобсанга шпилька во рту, он держит руки за головой, последними штрихами заканчивая тщательную работу получаса. Как только он вынимает шпильку изо рта и вставляет в волосы, чтобы заколоть последний лоскут разноцветного шелка на нужном месте, он продолжает:

– Вы слышали про настоятеля Кенраба?

Между тем Сёнам приносит мне нефритовую чашку с крышечкой, как пагода, и любопытным серебряным блюдцем в форме лотоса. Я открываю ее, и юноша наливает напиток, который тибетцы называют чаем, из замысловатого латунного чайника.

– Настоятелю Кенрабу, – продолжает Лобсанг, – приснился голос, который ему сказал: «Иди к такой-то горе и сделай сто шагов от первого водопада. Там будет тебе откровение». Настоятель Кенраб сначала не обратил внимания. Тогда голос стал настойчивее, и в конце концов настоятель решил подчиниться. Он взобрался по кангри (снежной горе), сделал сто шагов от водопада и нашел гладкий плоский камень, как будто обработанный рукой человека, в таком месте, где определенно раньше никто не бывал. Его монахи подняли камень, а под ним увидели старинную деревянную шкатулку. Они открыли ее и нашли книгу… Когда-то я не верил в эти вещи – пейте чай, а то остынет, – а сейчас верю… Как только настоятель Кенраб собрался перелистать книгу, послышались жуткие вопли, и зеленое пламя вышло из дыры в земле, угрожая сжечь их заживо…

Я отхлебываю варево из масла, соды, соли, кипящей воды и чая, приготовленное в бамбуковом барабане, и принимаю жирную, покрытую мхом лепешку, которую с трудом глотаю.

– Но я не понимаю, – говорю я Лобсангу. – Почему же настоятелю снился этот сон?

– Вот именно, – отвечает Лобсанг. – В этом все дело.

Он поднимается и кладет зеркало на место. Его волосы теперь в идеальном порядке, и он может приступить к не менее замысловатой церемонии облачения в тибетскую одежду, которую он носит с величественным достоинством китайского ученого.

– В этом всио диело, – продолжает он на своем беглом, но плохом английском, надевая тонкий шелковый халат и брюки и завязывая на поясе шелковый кушак.

– Этот вопрос долго изучали, – наконец говорит он. – Совещались со многими ламами и многими известными предсказателями, и наконец было открыто – только представьте себе! – что один монах крал приношения и поэтому бог-хранитель монастыря долго было лишен алтарных приношений, которые принадлежали ему. Чтобы отомстить за себя, бог наслал настоятелю сон, чтобы он обнаружил терму для будущего. Боги-хранители иногда бывают очень злобными!

Говоря это, Лобсанг тщательно разглаживает рукой края своей чубы (халата), в которой он якобы заметил складку. Потом снова садится.