Приключения маленького горбуна

Жизнь быстро наладилась на паруснике: легкая, беззаботная, а главное — свободная. Шхуна качалась на волнах под бескрайним небом и палящим солнцем.

Марион преобразился. Это был уже не сломленный несчастьем каторжник с выражением горькой тоски на лице. Капитан выпрямился, лоб разгладился от морщин, глаза засветились радостью, а в душе, так долго страдавшей, появилась надежда.

Счастливый отец с гордостью наблюдал за своими обожаемыми детьми. Тотор был воплощением самой доброты, а Лизет — сплошным очарованием. Ничего более забавного и непредсказуемого, чем остроты маленького горбуна, никто не слышал. Он посмеивался над своим уродством, шутил и пел песенку «Неси свой горб», которую теперь напевала вся команда. Девочка же очень трогательно обращалась с матросами, расспрашивала об их семьях и интересовалась их желаниями. Ничто не ускользало от ее внимательных и заботливых глаз. Она следила, чтобы они ни в чем не нуждались. А великаны, умиляясь ее ласковыми словами и нежным взглядом, боготворили добрую фею корабля, носящего ее имя.

Тотор взрослел. Отец с помощником преподавали ему различные науки, а в свободное время мальчик постигал работу моряков. Он ходил босиком, лазил на мачты, драил палубу, чистил оружие, вязал морские узлы [106], плел тросы и не брезговал ни дегтем, ни жиром. Как говорил его большой друг мастер Вилл, боцман шхуны, юноша скоро мог стать настоящим матросом. Правда, по физическим данным он не очень годился на эту роль, о чем однажды осторожно сказал ему отец. На что мальчуган, ничуть не смутившись, ответил:

— Между прочим, маршал Люксембурга, участвовавший в войне и сыгравший в ней не последнюю роль, был горбун, как и я.

— Да, правда, мой дорогой. Кто тебе об этом рассказал?

— Твой помощник господин Гранжан.

— Значит, тебе нравится, что я моряк?

— Нравится? Да я счастлив! Знаешь, я считаю, что это самая сто́ящая и достойная профессия в мире.

С самого начала Татуэ, заметив безумную страсть любимого друга к морю, немного ревновал, что тот все меньше времени проводил с ним. Как-то раз силач обнаружил рапиры, перчатки и маски, закупленные капитаном для развлечения экипажа, и, подпрыгнув от радости, побежал к Гектору:

— Хочешь, я научу тебя фехтовать?

— Ты умеешь фехтовать? — поинтересовался мальчуган, плохо понимая, о чем идет речь.

— Конечно. Когда-то я работал учителем фехтования.

Оставалось удивляться, чего только не знал беглый каторжник.

— Тогда хочу.

— Отлично! Ты сам скоро поймешь: чтобы быть настоящим морским волком, необходимо владеть саблей или шпагой.

— Согласен, Татуэ, это мне по душе.

— Могу еще научить тебя боксу.

— Ты и это умеешь?

— Да, мой малыш, я знаю все… или почти все.

История, математика, фехтование, мореходное дело, языки и французский бокс — маленький горбун не терял времени даром.

Время шло. Никогда еще плавание не было таким удачным. «Лиззи» бороздила волны Тихого океана, пока не показалась земля. Зеленые берега Матахива проплывали по правому борту, затем по левому — Рэроа. Шхуна миновала Макатеа, Тетиароа, и наконец появился остров Таити с голубыми вершинами гор Рониу и Орохены.

Марион сам стоял у штурвала и, уверенно обходя опасные участки, вел судно к заливу. Команда восхищенно следила за маневрированием. Парусник вошел в небольшую бухту и остановился в двух кабельтовых от пристани.

Вечерело. Уже многие месяцы капитан не высаживался на французский берег. Однако совершенно необходимо было побывать на Таити, хотя бы несколько часов. Главное — увидеть одного старого знакомого, хранителя имущества Соваля, человека честного, который, хоть и присутствовал на мерзком процессе, всегда верил в невиновность бретонца и оставался его другом. У Соваля хранились важные документы. Кроме того, он знал всех капитанов судов, плававших в Полинезийских водах [107]. Только он мог сказать, что стало с Ником Портером, пока жертва его деяний прозябала на каторге. И Марион решился. Чего, собственно, бояться? Его давно забыли… Кто сможет его узнать или вспомнить? К тому же он теперь — американец, гражданин Соединенных Штатов! Кто осмелится нарушить международное право и оскорбить флаг великой страны?

Тем не менее, будучи человеком предусмотрительным, капитан не стал до конца спускать паруса, а якорь лишь погрузил в воду, оставив висеть на тросе.

Ночь прошла спокойно. Легкий ветерок приносил с берега пьянящие запахи цветущих растений.

На следующее утро, пройдя карантинный контроль [108], Марион собирался осуществить задуманные визиты сначала в американское консульство, находящееся в ста метрах от берега, а затем к Совалю. Татуэ и он сели в шлюпку с двумя матросами и подплыли к берегу. Едва они коснулись ногами земли, как два огромных жандарма, в полной униформе: в белых касках, с пистолетами и саблями подошли к ним. Сложилось впечатление, что путешественников ждали. Силач наморщил лоб и прорычал, как собака:

— Только этого не хватало… Жандармы с саблями! Не очень-то нас дружелюбно встречают!

— Помолчи или говори по-английски, — приказал Марион.

За время шестимесячного пребывания в Тринидаде и плавания на «Лиззи» дети и Татуэ научились неплохо болтать на иностранном языке.

Подчинившись приказу, силач продолжал молча рассматривать отряд местных полицейских, этаких бронзовых гигантов, которые, казалось, в любую минуту готовы были прийти на помощь жандармам.

— За ними четыре жандарма, честное слово, как будто из Кайенны! — не выдержал Татуэ.

Один из жандармов, козырнув в знак приветствия, обратился к капитану:

— Ваши документы!

— Пожалуйста, вот бумаги, касающиеся корабля, которым я командую, вы видите, под американским флагом.

— Это не то, что я вас спрашиваю. У вас есть паспорт, свидетельство о рождении… карточка избирателя?

— Почему бы не спросить справку о прививках? — вставил Татуэ, закипая от ярости.

Марион, сохранив спокойствие, ответил:

— У меня есть документы, подтверждающие личность и принадлежность корабля. Но я представлю их только тому, кто имеет на то право, а именно — консулу [109] и капитану порта [110].

— Значит, вы отказываетесь мне их дать?

— Точно. То, что вы требуете от меня, — незаконно. Я иностранный моряк, занимающийся торговлей, попал на французскую территорию. Я не совершил никакого преступления, а вы превышаете свои полномочия.

Жандарм, привыкший выполнять приказы командира, остался глух к доводам иностранца. Тоном, не терпящим возражений, он произнес:

— Это меня не касается. У меня приказ доставить вас к господину прокурору Республики, который ждет в кабинете.

— Меня ждут?.. Меня?.. Я приехал из Сан-Франциско! Это какая-то ошибка!

— Ошибка или не ошибка, — проворчал Татуэ, — но, когда вмешивается правосудие, не жди ничего хорошего… Капитан, прошу вас, давайте смоемся, и дело с концом!

Отряд местной полиции бесшумно подходил к разговаривающим. Марион с Татуэ оказались окруженными со всех сторон. Однако близость полицейских не испугала двух храбрых борцов. При случае они вполне могли бы врезать неграм как следует и сбросить их в воду. Но момент еще не наступил. Единственное, что насторожило Мариона, были слова «прокурор вас ждет». Решив до конца разобраться с возникшим недоразумением, капитан согласился:

— Хорошо. Проводите меня к прокурору.

Здание суда находилось прямо напротив пристани и утопало в зелени. На первом этаже находился просторный холл, через открытые окна которого проникал свежий воздух, принося запахи цветущих бананов, хлебных деревьев [111] и фикусов. Поистине, в этом логове правосудия не было ничего отталкивающего. Колониальный судья заседал в своем кабинете.