Охота на праведников

Дрянной девчонке следовало бы сейчас лежать в Долине мертвецов, в окружении койотов… Ну ладно, пусть ему дадут еще день или два и Ортега перестанет рвать и метать. Штат Аризона не так велик, чтобы девчонка могла уйти от них во второй раз.

Старик Ортега уже не раз напоминал ему про его деда. Вот неблагодарность! Когда Ортега был помоложе, в бытность его генсеком ООН, он не скупился на похвалы Раулю и охотно подвигал его в рядах «Черных ангелов». Теперь же, когда ожидаемый конец близок, он стал брюзгливым, как злая старуха.

И после того как он, Рауль, расправился для Ортеги со столькими врагами, тому ничего не стоит читать ему нотации с угрозами и предупреждениями. Можно подумать, что он, Рауль, самый успешный из всех «Черных ангелов», не заслуживает допуска в Ковчег сейчас, когда Восхождение уже так близко!

Они ждут только, пока Змей закончит работу, когда можно будет разобраться с двумя оставшимися именами. Так чего же Ортега пристал к нему, Раулю Лядусеру? Как он может их убить, если неизвестно, кто они такие?

Что до девчонки, то тут больших трудностей не будет. Вчера случилось просто какое-то наваждение. Рауль зло посмотрел на бинт на своей руке. У нее слишком острые зубки для такой маленькой мышки. Но она отсрочила развязку только на несколько часов.

Его телефон засигналил, сообщив об эс-эм-эс.

«Сценарий меняется. Я желаю осмотреть этот экземпляр лично. Доставьте его в безопасное укрытие без единой царапины».

Черт побери! Выходит, теперь эта девчонка нужна им живой? Но какой от нее, от живой, прок?

А может быть, они хотят доверить ее устранение кому-то другому? «Ну это мы еще посмотрим», — зло решил Рауль, направляясь к границе Аризоны.

Глава 24

Вдова раввина Гольдштейна, интеллигентная, миловидная женщина, погруженная в свое горе, за двадцать с небольшим лет совместной жизни родила своему мужу семерых детей. Младшая дочка, которой исполнилось всего пять месяцев, не могла, конечно, понять, отчего ее мама роняет слезы, и не могла знать, что больше никогда не увидит лица отца, склонившегося над ней для благословения.

Сара Леа Гольдштейн с детьми сидела в полутьме скромной квартиры. Они, как птички на ветке, уселись на диване, с которого были убраны подушки. На столе горела большая мемориальная свеча в красном стакане. Из-за бури только она одна освещала комнату. Рядом лежал молитвенник, который иудеям полагалось читать дома, дважды в день. Семь дней должен продолжаться траурный обряд по раввину Гольдштейну.

В знак траура по мужу Сара Леа надрезала воротник своей блузки и сделала такие же надрезы на одежде всех детей. В эти семь дней, именуемые «шивах», все зеркала в доме нужно завесить, членам семьи следует сидеть на низких стульчиках или кушетках без подушек, а отец и брат раввина не должны бриться. Остальные члены семьи обязаны приходить в положенное время, поддерживая семью едой, молитвами и утешением.

Дэвид и Йел чувствовали себя чужаками в печальной обстановке. Но они знали — их визит необходим.

Когда племянница Сары Леа взяла у нее младенца и уговорила ее пройти к обеденному столу и выпить стакан сока, Йел коснулась ее руки и тихо сказала:

— Миссис Гольдштейн, мы с профессором Шефердом были с вашим мужем в момент нападения убийц. Мы не хотим вас обременять, но если вы сможете уделить нам несколько минут, мы, может быть, сможем узнать, кто виновен в вашей утрате.

Вдова подняла глаза. Выражение горя, казалось, застыло в них.

— Пойдемте, — сказала она.

Они прошли в небольшой кабинет, служивший, судя по огромному количеству книг, домашней библиотекой.

Здесь обычно подолгу работал раввин бен Моше.

— Чем я могу помочь вам? — спросила вдова.

Дэвид вытащил из сумки карту Таро.

— Вот эта карта, — сказал он, — была среди вещей, которые раввин бен Моше передал мне на хранение. Не знаете ли вы, как и почему она у него оказалась?

Вдова вздрогнула, увидев карту.

— Смерть следует за ней по пятам, — сказала она тихо.

— Что вы хотите этим сказать? — спросила удивленная Йел.

— Муж рассказывал мне о ней. Раввин Лазарь из Кракова прислал ее блаженной памяти раввину бен Моше две недели назад. Он надеялся, что раввин знает, кто и зачем мог заказать две тысяч и точных копий этой карты. А еще, — ее голос задрожал, — кто мог бы убить человека из-за печатных форм.

— Какого человека? — спросил изумленный Дэвид.

— Мастера из Кракова, — ответила Сара Леа. — Его младший сын находился в задней комнате и менял типографскую краску, когда это случилось. Отец обучал его ремеслу. Мужу рассказывали, что этот мальчик слышал, как ссорились его отец и какой-то человек, говоривший по-польски с сильным иностранным акцентом. Его голос мальчик запомнил, потому что незнакомец приходил за два дня до того и обещал двойную цену, если отец сделает работу за сорок восемь часов. Ему нужны были две тысячи экземпляров карты.

— Значит, должны быть еще тысяча девятьсот девяносто девять, — заметил Дэвид.

— А известно, о чем они спорили? — спросила Йел.

— Говорят, покупателю понадобились печатные формы. Мастер отказал ему в этом, сказал, что никогда не слыхал ни о чем подобном. Покупатель начал злиться, и мастер под каким-то предлогом прошел в заднюю комнату, чтобы на всякий случай отослать сына домой. Не успел мальчик выйти через заднюю дверь, как услышал выстрел. Он обернулся и увидел — их квартира загорелась. — Она печально покачала головой. — Бедный мальчик хотел пробиться к отцу, но не смог — их жилье было уже объято пламенем. Там же были разные химикаты, которые быстро загораются… — Она помолчала и добавила: — Раввин Лазарь говорил, что мастер этот был хорошим человеком… как мой муж.

Дэвид почувствовал жалось и симпатию к мальчику, потерявшему отца. Он сам чувствовал себя сейчас почти таким же беспомощным.

— А как эта карта попала к раввину Лазарю? — спросил он тихо.

— Сын мастера очень любил змей. Ему почему-то страшно нравились пары змей на обратных сторонах карт. У мастера имелись образцы. Когда раввин нанес визит скорби в семью мастера, мальчик вышел ему навстречу и признался, что стащил одну карту у отца. Бедный ребенок чувствовал себя виноватым, думая, что таким образом был наказан за кражу.

— Какое непосильное бремя для ребенка! — воскликнула Йел. — А если бы этот заказчик знал, что мальчик находился в задней комнате, то убил бы и его, чтобы сохранить тайну карт.

— Поэтому ему и понадобились формы, — заявил Дэвид. — Чтобы карты нельзя было больше воспроизвести.

— Поможет ли мой рассказ найти убийцу мужа? — спросила вдова. — Вы думаете, тот же самый заказчик проследил за картой из Польши и убил раввина бен Моше и моего мужа, чтобы получить ее обратно?

— Примерно так, — ответил Дэвид. — Все это связано, но здесь есть угроза гибели не одного, а многих людей.

Наступило молчание, прерванное плачем маленького ребенка.

— Похоже, Байла хочет кушать, — сказала племянница, появляясь в дверях с младенцем на руках.

— Мне надо идти, — извинилась Сара Леа. Она взяла дочку на руки и принялась укачивать ее.

Дэвид и Йел попрощались и ушли.

Оба они снова проверили свои телефоны, но те по-прежнему не работали.

— Придется позвонить из отеля, чтобы заказать билеты, — заметила Йел, осматриваясь в поисках такси.

Если только линии не перегружены, — ответил Дэвид. Он попытался было запихнуть карту в сумку, но вдруг передумал и осмотрел ее снова. Он отметил одну деталь, не замеченную раньше. На заднем плане, за башней, на карте был изображен мост через ров. И Дэвиду показалось, что он уже видел где-то подобный мост. Это произошло в том же году, только раньше, когда он был в Лондоне в день ужина с Тони Блэром и любовался живописным видом центральной части ночного города.

И сейчас, глядя на карту, он заметил: мост, нарисованный художником, был удивительно похож на лондонский Тауэрский мост, выстроенный в викторианском архитектурном стиле. Это не было тождеством, но все же сходство казалось удивительным…