Чекисты. Книга вторая

И как все эти знания многих, тщательно скрываемых тайн украинского национализма, помогли Кравчуку, когда сразу же после освобождения Западной Украины его в составе особой министерской группы бросили в Черный лес на разгром оставленной там гитлеровцами “пятой колонны”!

Конечно, по сравнению с теми вожаками, которые тогда орудовали в Черном лесу, оставленный здесь “на развод” Хмара был менее опасен. Тот же Кравчук вместе с Березняком и Кучмой могли бы его запросто физически ликвидировать, но было ясно: мертвый Хмара будет куда опаснее живого, потому что тайны, унесенные им в могилу, придется распутывать еще годами.

Хмару надо было брать живым, и только живым!..

С этой мыслью, не выспавшись как следует, Кравчук поднялся рано утром на полянку. В лесу еще было прохладно. Боевики Хмары, стоя на широко раздвинутых ногах, занимались физзарядкой. Другие, сбросив рубахи, мылись у поточка.

Кучма подошел к Кравчуку и тихо шепнул:

— Ночью ходил на бродкасты. Все передано!

Кравчук кивнул головой…

Многое видел полковник Прудько за эти первые послевоенные годы в разных областях Западной Украины, где свирепствовали оставленные здесь гитлеровцами бандеровцы.

Вот почему бессонными были его ночи с той минуты, как ушел подполковник Кравчук в банду Хмары. Сейчас, когда была получена от Кравчука весточка, что осталось сделать последний шаг, чтобы “закрыть” навсегда и эту банду, Прудько собрал все силы, чтобы закончить дело Черного леса.

В шифровке, которую протянул ему дежурный райотдела Комитета государственной безопасности в Яремче (так теперь стали называться бывшие органы министерства), было сказано коротко:

“Сегодня пять утра заболел путевой обходчик будке сто сорок восемь зет”.

“Ага, значит сто сорок восьмой километр!” — сообразил Прудько и сразу, подойдя к оперативной карте, нашел это место. Потом он позвонил по вертушке генералу Гребкову и, узнав в трубке голос своего старого знакомого, бывалого пограничника, сказал:

— Кузьма Евгеньевич, дорогой! Прудько говорит! Мне завтра, очевидно, могут понадобиться твои зеленые фуражки. Подсоби, друг!

На следующий день поутру в Карпатах появилась дрезина с пограничниками.

Горы с обеих сторон окаймляли железнодорожное полотно. Загорелые обстрелянные ребята, посланные сюда по приказу Гребкова, сжимали автоматы.

Мчалась дрезина. Уже близок был сто сорок восьмой километр, как вдруг в моторе раздался треск, и дрезина сразу сбавила ход. Моторист припал к двигателю.

— Что такое, Косюра? — спросил старший лейтенант, командовавший пограничниками.

— Никак не пойму, — протянул в отчаянии пограничник, которого назвали Косюрой.

— Эх ты, тяпа! — процедил командир и приказал: — Сумеешь отремонтировать — догоняй. А все остальные — бегом, товарищи! Опоздать нельзя!..

…По узким каменистым тропам брели Черным лесом бандиты.

Мрачный насупленный Хмара вел своих боевиков, пробираясь сквозь орешник, минуя гранитные скалы, природные известковые пещеры.

“Если удастся подорвать эшелон, и поживиться будет чем, и слава с нас разнесется далеко за Карпаты, будут знать колхознички, что живы еще мстители, опять перестанут дежурить в селах милиционеры, легче будет заготовлять продукты”, — думал Хмара.

В охране Хмары шли Реброруб в своих высоких ботинках, зашнурованных телефонной проволокой, и Мономах. Поодаль, замыкающим, продирался сквозь заросли получающий сегодня боевое крещение Березняк.

Поредел Черный лес, сквозь стволы его буков уже виднелась высокая железнодорожная насыпь, круто поворачивающая к туннелю.

— Ну, хлопцы, — приказал Хмара, останавливаясь, Реброрубу и Мономаху, — ползите теперь к полотну, разройте камни под рельсами, засуньте туда мину и прикрепите к ней вот это, — он протянул им шнур с запальным механизмом.

— Та мы ж знаем, батько, — сказал Реброруб, — не в первый раз.

— Добре, — согласился Хмара, — но подрывать только по моему сигналу, когда поезд будет близко. Я махну вам шапкой, и сразу сюда на отход.

Один за другим отваливали бандиты шершавыми руками голыши из-под шпал. Реброруб поглядывал в сторону туннеля, где за поворотом пути прохаживался одинокий часовой. Потом они затолкали под шпалы мину и сползли под насыпь. И только схватил конец запального шнура Реброруб, как с другой стороны насыпи взвилась зеленая ракета. По этому сигналу один за другим из туннеля стали выскакивать пограничники с автоматами в руках. Они скатывались с насыпи в лес, продирались сквозь заросли, чтобы отрезать бандитам пути отхода. Вместе с ними бежал по бурелому вниз майор Загоруйко. Реброруб схватил автомат и, прицелившись в пограничника, который появился на насыпи, хотел дать очередь, но лишь легкий щелчок послышался вместо ожидаемого выстрела.

— Западня! — заорал Хмара и, отпрыгивая в сторону, выхватил “вальтер”.

— Тише, проводник, — направляя на него пистолет, закричал Кравчук. — Спокойненько! Руки до горы!

В ужасе сообразив, в чем дело, Хмара хотел выстрелить в упор в того, кого он считал закордонным курьером, но и его пистолет издал легкий щелчок. Ни выстрела, ни отдачи не было.

Не зря, видать, готовил Кравчук поздней ночью в Яремче свою “кашу”!

Хмара в отчаянии швырнул в сторону пистолет, схватился за гранату. Его руку перехватил и стал заламывать назад Березняк. Желая освободиться от Березняка, Хмара резко метнулся в сторону и ударил его известным приемом “датский поцелуй” — ударом головы в переносицу. Залилось кровью лицо геолога, но в самую последнюю минуту он сумел схватить гранату вожака и отшвырнул ее далеко в овраг. Под гул разорвавшейся где-то внизу гранаты они рухнули на землю.

Хмара, стервенея, впился зубами в плечо Березняка. Крикнул от боли Березняк. К ним подбежал Кучма. Видя, что его карта бита, Хмара попытался достать зубами острый угол воротника френча, где была зашита ампула с цианистым калием. Кучма ударил его наотмашь по левой скуле, сорвал с него куртку, последнюю возможность Хмары унести в могилу свои тайны. Подоспевшие пограничники связали его.

Один из них, молодой, курносый, крикнул:

— Как же мы доставим в Станислав этих живодеров, если дрезина испорчена?

Пробираясь по лесу, Мономах сбросил на ходу куртку. Он соскочил с гранитной скалы в овраг, зашуршал на дне палыми листьями и скрылся за поворотом. Пули пограничников его уже не настигли.

Реброрубу повезло меньше. На пути у него возник Загоруйко.

— Руки вверх! — закричал Загоруйко.

Реброруб взмахнул руками вверх, и вот только тут майор увидел, что одна рука у него длиннее: Реброруб сжимал, замахиваясь, зеленую ручную гранату. Загоруйко бросился на него, впился зубами в его потную вонючую руку, но Реброруб уже успел сорвать кольцо, и граната упала позади Загоруйко, наполняя лес грохотом близкого взрыва. Падая навзничь и увлекая за собой раненного осколками своей же гранаты Реброруба, Загоруйко рухнул вниз. Он почувствовал страшную боль в спине, в левой ноге и, теряя сознание, покатился на дно оврага.

— Майора убили! — позвал пограничник Гиссовский.

Туда, на дно оврага, помчался Паначевный. Припав на колени, он поднял окровавленную голову Загоруйко и, заглядывая в его закрытые глаза, спросил:

— Что с вами, товарищ майор?

— Задержи эшелон, Паначевный, берегите Николая Романовича, — прошептал Загоруйко. — И не упустите Хмару.

…Поезд остановился метрах в двухстах от туннеля. Из его окон высунулись пассажиры и смотрели на окруженных пограничниками бандитов. Связанные, они лежали, уткнувшись потными лицами в колючую придорожную траву. Поодаль валялся труп Реброруба. Бинтами из аптечки, добытой в поезде, Кучма и Березняк перевязывали тяжело раненного Загоруйко. Еще трудно было определить, останется ли он жив. Майор был без сознания. Возле него с тревогой в душе, нагнувшись, стоял Кравчук, держа в своих руках беспомощную руку Загоруйко. Тот несколько раз открывал глаза, шептал: “Ты… жив, Коля. Хорошо… Вот… как… бывает…”