Второе дыхание

Вихман встал:

— Грузинов и Дементьев, слушайте боевой приказ! Противник — передовой батальон — находится на территории нашего бывшего лагеря. Командир соединения поставил задачу проникнуть в расположение врага и захватить языка-офицера или штабную документацию…

Объяснив идущим на поиск порядок движения и подчеркнув, что в лагерь должен пробраться Грузинов, а Дементьев остается на прикрытии, Вихман предупредил: крайний срок возвращения — два часа ночи.

Грузинов и Дементьев начали собираться. Жора отцепил от пояса две гранаты и сунул их за пазуху. Подумав, положил еще одну в карман. Проверил пистолет — автомата он не брал. Вооружение дополнял длинный охотничий нож в деревянных ножнах.

Моряки деловито наблюдали за сборами, помогая советами. А Полтора Ивана вдруг махнул рукой и отстегнул свой знаменитый пояс:

— На вот, возьми!

До сих пор Жора серьезно хмурил брови, как и подобало бывалому моряку-партизану. Но, получив заветный пояс, он не выдержал и по-мальчишески счастливо улыбнулся. Трофейный пояс этот, предмет жгучей зависти всей молодежи отряда, был его давнишней мечтой. Широкий, в две ладони, хрустящий и пахнущий кожей, пояс был снабжен всевозможными кольцами, карабинами, отдельными карманчиками для запалов гранат и отделениями для запасных обойм. Прямо в пояс была вделана кобура для пистолета. Но главным достоинством его был входящий в комплект настоящий финский нож. За искристую, синеватого отлива сталь клинка, за тяжелую резную рукоятку Жора не пожалел бы никаких сокровищ в мире.

Жора вытащил финку и поскоблил лезвием ноготь.

— Хоть сейчас брейся, — сказал он басом.

Моряки захохотали. Все они, включая командира, были молоды, и состояние подбородков редко внушало им беспокойство. Но меньше всех нуждался в бритье Жора Грузинов.

— Пора! — сказал Вихман и повторил: — Ждем до двух. Идите!

…Разведчики еще засветло должны были установить расположение постов вокруг вражеского лагеря и наметить ориентиры для прохода.

Шли глубокой балкой. Скоро вправо и вверх пойдет тропа, ведущая прямо к лагерю.

— Сядем покурим, — сказал Жора. — Может, больше сегодня не подымить…

— Слушай, Жора, — спросил Дементьев, когда они заползли в кусты и закурили, — скажи честно, если хочешь, конечно… Откуда ты? Ты же не одессит.

Грузинов поперхнулся дымом.

— С чего ты взял?

— И не моряк, — спокойно продолжал Дементьев.

— Да ты что, смеешься, что ли?! — вспыхнул Жора, но под взглядом Дементьева сник и опустил голову.

— Откуда узнал-то? Ты… один?

Дементьев пожал плечами и улыбнулся.

— А Вихман? — с надеждой спросил Жора.

— И Вихман, и все.. Что ж, думаешь, моряк моряка от салаги не отличит?

Грузинов начал густо краснеть.

— А чего молчали?

— Сразу не догадались, а потом оказался ты парнем хорошим, боевым. Вот Вихман и приказал молчать, чтобы партизаны тебя не засмеяли.

Грузинов поднял голову и смущенно заговорил:

— Верно. Не был я на флоте. И не одессит. Владимирский я. Из-под Коврова… Вырос в лесах. Мне лес — ну все равно, как тебе Черное море…

Дементьев кивнул и просто сказал:

— Поэтому тебя Вихман сегодня и послал. Ты по лесу ходишь совсем не так, как мы. И ориентируешься здорово… Ну пошли, что ли. Да не унывай: раз приняли тебя моряки в свою команду, значит, душа у тебя морская!

Жора — Георгий Грузинов — был самым сухопутным человеком во всем партизанском соединении. Его знакомство с водной стихией ограничивалось ловлей пескарей в речушках Клязьме и Мстере.

А Жоре больше всего на свете хотелось стать моряком. Совратили его книги. Перечитав все, что было в маленькой школьной библиотеке о флоте и о море, Жора затосковал. На его беду вся семья Грузиновых испокон веков придерживалась исключительно сухопутных традиций. Отец был лесником, дед был лесником, прадед был лесником и пра-пра-прадед тоже, наверное, был лесником. Решив, что лесников в его роду уже вполне достаточно, Жора потихоньку продал подаренную отцом двустволку и уехал на вырученные деньги в Одессу — поступать в моряки.

В моряки он попасть не успел — началась война. Жора явился в военкомат и заявил, что если его возьмут во флот, то он, пожалуй, пойдет добровольцем. Военком посоветовал заглянуть через годик: может быть, освободится вакансия. Жора ответил, что согласен на морскую пехоту, но немедленно. Это была явная наглость. Военком послал мальчишку рыть окопы. Там его ранило осколком бомбы, и он попал в госпиталь. Подлечившись, Жора, как бывалый моряк (с его слов, конечно, потому что документы, разумеется, «пропали»), был зачислен в морскую пехоту и отправлен в Крым. В разведке под Симферополем он попал в окружение. Еле вырвался, потом пытался горами уйти в Севастополь и, наконец, очутился у партизан. Жору направили к Вихману, в группу моряков, так же, как и он, пробившихся из окружения…

…Наступила ночь, душная и тревожная. Со склонов гор над заповедником взлетели осветительные ракеты, озаряя верхушки деревьев мертвенным зловещим светом.

На всех лесных дорогах вражеские заставы, на тропах-патрули.

Уже больше часа Грузинов ползет один. Дементьев остался за внешним обводом непосредственного охранения эсэсовского батальона.

Иногда поблизости слышатся шаги патрульных солдат Жора вжимается в землю, сливаясь с темнотой ночи. От земли идет запах прелых листьев, хвои и смолы. Это — родной запах, запах леса: он успокаивает, и Жора вновь ощупывает перед собой землю и, убирая хрустящий валежник, отгребая сухой лист, упрямо ползет вперед.

У поваленного дерева Грузинов замер: рядом раздались голоса:

— Курт, эйне сигаретте!

— Битте, Карл!

Над ним щелкнуло, вспыхнул огонек зажигалки; Жора увидел двух солдат. Он осторожно нащупал за пазухой гранату. И пока солдаты курили, сидя на поваленном дереве, Жора почти не дышал. Наконец, они поднялись, погасили сигареты о ствол и осторожно пошли вниз. Жора двинулся дальше. Скоро потянуло дымом. Между деревьями замелькали отблески огня. Не отрываясь от земли, Жора, как гусеница, вполз в колючие кусты, окаймлявшие большую поляну. На поляне горели костры. Там и тут вспыхивали красные светлячки сигарет, доносились голоса. Даже смягченная расстоянием, чужеземная речь, то лающая, то гортанная, звучала резко и неприятно.

Часто в светлых пятнах костров мелькали черные силуэты солдат: немцы ставили плащ-палатки; где-то поблизости рубили ветки.

Грузинов прекрасно знал, что планы командования могут быть известны только офицеру. И он терпеливо лежал и ждал. В темноте ночи отыскать во вражеском лагере офицера — задача не из легких. Наиболее интересной Жоре казалась группа у дальнего костра, с другой стороны поляны. Но отсюда трудно было что-нибудь определить точнее. Жора втянулся в глубь кустов и пополз, огибая поляну. Он полз медленно и осторожно, бесшумно отводя впереди себя колючие побеги. Наконец он решил, что находится на траверзе цели. Еще осторожнее он приблизился к краю поляны. Этот костер горел прямо перед ним, метрах в пятидесяти. Длинные тени сидящих у огня плясали в трех шагах от Жориного лица. Порой слабый ночной ветерок задувал пламя, и тогда тени то сокращались, то становились еще длиннее, теряясь в густых зарослях.

Чем больше Грузинов наблюдал, тем больше убеждался в том, что две тени принадлежат офицерам. Один из них что-то рассматривал, судя по всему — карту. Другой подсвечивал ему фонариком. Офицеры негромко переговаривались. В некотором отдалении сидели еще трое, очевидно, солдаты.

Тот, что рассматривал карту, привстал, и Жора отчетливо увидел коричневую полевую сумку. Офицер сложил в нее бумаги и повесил сумку через плечо.

— Только бы не ушел, не ушел, не ушел! — стиснув зубы, молил Жора. У него еще не было ясного плана, но он понимал, что офицера с сумкой и с властными жестами упускать нельзя. На второго Жора почти не обращал внимания.

«Мелочь, адъютантик. И держится, как адъютантик», — решил он про себя, хотя до сих пор ему ни разу не приходилось видеть, как держатся адъютанты фашистских офицеров.