В исключительных обстоятельствах 1986(сборник)

При встрече в кафе с резидентом английской разведки в Китае Лоу я поделился с ним новостью относительно общества «Кёвакай». Лоу сказал, что знает об этой организации и относится к ней равнодушно. Это фашистское общество и создано штабом Квантунской армии. Англии оно не мешает, поскольку направлено своим острием против России. Тут же Лоу с улыбкой добавил: «Мне удалось получить действительно сенсационные сведения. Вы даже не представляете их взрывную силу. Для Европы это что-то вроде нового извержения Везувия».

Я попытался вытянуть из Лоу хотя бы намек на суть дела, заставить его обронить какую-нибудь деталь. Но Лоу — крепкий орешек. Он хорошо знает, сколько стоит в Лондоне сенсация, и не отдаст ее просто так.

— Да она вам и не нужна, — сказал Лоу. — Китай не приобретает немецкие тайны, а это касается третьего рейха.

Лоу по-прежнему считает меня китайским агентом. Дважды он видел, как я входил в вестибюль резиденции Чжан Цзолина, однажды присутствовал при моей беседе с заместителем начальника жандармерии. Я говорил заместителю о сапогах, которые заказал диктатор, и это навело Лоу на мысль о возможном существовании какого-то шифра, построенного на сапожных терминах. Убежденность Лоу не поколебалась за эти годы, наоборот, она укрепилась, и укрепилась, может быть, потому, что я не пытался разрушить сложившееся у Лоу мнение обо мне, а сам оц не разрушал его.

Человеку, уверенному в собственной непогрешимости, трудно отказаться от раз принятого решения. К тому же эта уверенность возникла вроде бы сама по себе, и все, что происходило, было естественным доказательством правоты Лоу. С моей помощью Лоу сблизился с эмигрантами и добывал у них полезные для себя сведения, даже сенсационные. Я познакомил Лоу с Суайнхартом, личным советником Чжан Цзолина и моим постоянным заказчиком. Суайнхарт оказал немало услуг Лоу, в чем последний мне признался как-то в беседе. Являясь американским гражданином, Суайнхарт в продолжение довольно длительного времени служил у Чжан Цзолина личным агентом и информировал диктатора о положении дел в лагере противника. Когда Суайнхарта убили в Токио и бросили тело в море, Лоу завел со мной разговор о зыбкости положения китайской агентуры — «Даже американца не побоялись убрать!» — и предложил мне работать на англичан, то есть на него, Лоу. Тогда я понял, что он — резидент.

В одном из моих сообщений говорилось об этом, и я просил определить мою тактику по отношению к Лоу. Была выбрана оборонительная позиция: «Не считаю возможным нарушать обязательство. Измена не в моих принципах».

Лоу похвалил меня:

— Вы рыцарь, друг мой! Правда, донкихоты были редки уже в шестнадцатом веке… Мне посчастливилось.

Спустя год Лоу повторил свое предложение о сотрудничестве.

— Кислицын, Семенов, Радзаевский уже в штате японской секретной службы. Надеюсь, для вас это не открытие?

— Разумеется, — ответил я.

— И никто из них не испытывает угрызений совести.

— Надо полагать.

— Я понимаю, вы не разделяете моей точки зрения на принципы. Но пример этих господ поучителен.

— Конечно, — согласился я. — Главное, им не угрожает судьба Суайнхарта.

— Вот именно…

— Вам, Лоу, тоже следует сделать вывод из последних событий.

— Я и сделал.

— Какой?

— Нельзя служить мертвой разведке. Вместе с ней легко оказаться на том свете.

— Вы предостерегаете меня, Лоу?

— Да… А если быть точным, то зову!

— Снова?

— Считайте, что это продолжение разговора, я не переставал вас звать. Вы мне нужны. А сейчас и я вам нужен. Положение опасное.

Я насторожился:

— Для меня?

— Для всех, кто связан с Китаем.

— Ваше покровительство оградит меня от опасности?

— Британский флаг оградит.

— Суайнхарта не оградил американский флаг.

— Он не ему служил.

— Прошлый раз вы сказали, что японцы не побоялись убрать американца. Почему бы им побояться убрать англичанина?

— Суайнхарт сунул нос в кухню второго отдела. Это запрещено правилами игры.

— Кто знает, где кончаются границы «кухни»?

— Тут уж интуиция…

— У меня она отсутствует

— Значит, опять отказ?

— Считайте, как вам удобнее, Лоу

Лоу покачал головой:

— Не особенно разумное решение, но откровенное. Спасибо. А жаль, вы могли бы многое сделать и многого добиться. Избираете худший вариант. Боюсь быть пророком, но японской мышеловки вам не миновать.

Лоу все-таки проговорился. Возможно, обронил частичку своей сенсации с умыслом. Это он любит делать. «Троцкий установил тайный контакт с германским генеральным штабом. Японцы располагают документами». Я сделал вид, что не понял значения сенсации.

Прощаясь, Лоу как-то загадочно улыбнулся:

— Жаль, что китайцев не интересуют европейские дела.

Шифровано

Срочно!

Начато строительство железной дороги Дуньхуа — Яньцзи — Хайрен с веткой Яньцзи — Унгый, дающей возможность кратчайшим путем перебросить японские войска на материке в се верном направлении. С тем же назначением ведется линия Лафа — Харбин (Лабинская), она связывается с дорогой Дуньхуа-Дайрен. Задача: создать сплошную военно-стратегическую магистраль Сейсин — Харбин. Особенно важна дорога Бэйань-чжэнь — Сахалян (в плане она названа Цехэйской), последний ее участок подойдет непосредственно к советской границе. Осуществление этого плана обеспечит быстрое сосредоточение и высокую маневренность любого количества войск на важнейших операционных направлениях.

От полковника Савина узнал о создании диверсионной школы в предместье Харбина. Контингент — 28 человек. Из них двадцать поставил Радзаевский, остальные завербованы японскими военными миссиями. Курс рассчитан на шесть месяцев. Школа находится где-то в районе Фуцзядяня.

Исчез Лоу.

Получен приказ генштаба из Токио, согласно котором) должны быть подготовлены к принятию и базированию самолетов военно-воздушных сил на территории Маньчжурии 6 авиабаз, 10 оборудованных аэродромов, 10 аэродромов запасных и 40 посадочных площадок. Полная готовность к концу года.

Разыскивают Лоу. Подключены люди Кислицына и Семенова. Есть сведения, что Лоу бежал в Шанхай.

— …за особые заслуги перед органами Объединенного Государственного Политического Управления СССР наградить именным оружием. Оружие вручить по возвращении на Родину.

Полномочный представитель ОГПУ по Дальневосточному краю

Т. Д. Дерибас

— Служу Советскому Союзу!

— Дай обниму тебя, дружище!

— Ну и медведь ты, Василий. Задушишь…

— А ты держись. Или ослаб на белогвардейских харчах?

— Да нет, хотя харчи и жидковаты стали. Беляки тянутся с ложками к японскому котлу. Там каша пожирнее. В очередь становятся.

— Это я заметил. Борзых да легавых — туча. Меня всю дорогу один на прицеле держал, только на Большом проспекте отвязался, потерял в толпе. Чуют чужого, нюх отличный. Тут надо ухо держать востро…

— Мне Лоу уже пророчествовал печальный конец…

— Насчет мышеловки? Читали… Отбрось, пустое. Но с обстановкой считаться надо. Сложная обстановочка…

— Горяченькая… Так что предупреждение Лоу отбрасывать не следует. Мышеловка существует…

Мной усиленно интересуется Харбинская военная миссия

Все звали его Веселым Фыном — и в старом Фуцзядяне, где он жил с неведомых времен, и в Харбине, куда наведывался каждое утро. Именно Веселым Фыном и не иначе, хотя никто никогда не видел его улыбающимся. Могли бы назвать косым: левый глаз Фына смотрел не туда, куда правый. Или хромым: Фын припадал на одну ногу — когда-то где-то придавило ее бревном. Или лысым: ни одного волоса не росло на голове Фына. Наконец, худым: тонок был Фын, как болотный тростник. Так нет — веселым. С этим прозвищем и ходил он до седин в бороде, тощей мочалкой свисавшей на грудь Фына. Сам себя он тоже называл веселым. Переступив чужой порог, он представлялся: