Безумие Джона Харнеда

Луису Сервальосу очень нравилась Мария Валенсуэла, его соотечественница. Притом ему нужны были ее деньги для новых предприятий и для его золотых приисков в Восточном Эквадоре, где живут индейцы, которые раскрашивают себе лица. А я друг Луиса и был бы рад, если бы он женился на моей кузине. Кроме того, я вложил изрядную часть моего капитала в его предприятия, особенно в золотые прииски, — дело это сулило огромный доход, но, раньше чем обогатить нас, требовало больших затрат. А если бы Луис женился на Марии Валенсуэле, я бы сразу получил большие деньги.

Однако Джон Харнед поехал за Марией Валенсуэлой в Кито, и нам — Луису Сервальосу и мне — было совершенно ясно, что она увлечена этим американцем. Говорят, женщина всегда своего добьется, но в этом случае вышло иначе: Мария Валенсуэла не сумела навязать свою волю Джону Харнеду. Быть может, все окончилось бы точно так же, если бы в тот день меня и Луиса не было в ложе на бое быков. Но мы были там. И сейчас вы услышите, что произошло.

Нас было четверо в ложе: Луис Сервальос и мы трое, его гости. Я сидел с краю, рядом с ложей президента. С другой стороны находилась ложа генерала Хозе Салазара. В ней, кроме генерала, сидели Хоакин Эндара и Урсисино Кастильо, тоже генералы, полковник Хасинто Фьерро и капитан Бальтазар де Эчеверрия. Луис Сервальос занимал настолько видное положение в обществе, что только он мог получить ложу рядом с ложей президента. Мне даже доподлинно известно, что президент сам предложил дирекции отдать эту ложу Луису Сервальосу.

Оркестр сыграл национальный гимн Эквадора. Прошла по арене процессия тореадоров, президент дал знак начинать. Затрубили трубы, и на арену выскочил бык. Как всегда в этих случаях, ошалелый, взбешенный, потому что спину ему огнем жгли застрявшие в ней дротики, он искал врага, на ком мог бы выместить ярость. Тореадоры стояли за прикрытием и выжидали. И вот вбежали на арену кападоры, с каждой стороны по пяти, стремительно размахивая яркими плащами. При виде такого множества врагов бык остановился, не зная, на кого прежде кинуться. Тогда один из кападоров выступил ему навстречу. Бык окончательно взбесился. Он передними ногами рыл песок с такой силой, что пыль поднялась столбом. И вдруг, наклонив голову, ринулся на кападора.

Интересное это зрелище — первое нападение первого быка! Потом, естественно, немного устаешь смотреть, и впечатления утрачивают свою остроту. Но первые моменты борьбы всегда захватывают зрителей. Джон Харнед видел бой быков впервые, и его не могло не взволновать это зрелище: человек вооружен только яркой тряпкой, а бык несется прямо на него, выставив вперед острые рога.

— Смотрите, смотрите! — воскликнула Мария Валенсуэла. — Разве это не замечательно?

Джон Харнед в ответ только кивнул, не глядя на нее. Он не отрывал горящих глаз от арены. А там кападор, увернувшись от быка и махнув плащом перед самым его носом, отошел в сторону и накинул свой плащ на плечи.

— Ну, что? — спросила Мария Валенсуэла. — Как по-вашему, это настоящий спорт?

— Да, конечно, — ответил Джон Харнед. — Очень ловкая работа!

Мария Валенсуэла от восторга хлопала в ладоши, высоко подняв маленькие руки. Хлопали и все зрители. Бык повернулся и пошел обратно. И снова кападор ускользнул от него, набросив плащ на плечи, и публика снова зааплодировала. Это повторилось три раза. Кападор был великолепен! Наконец он ушел с арены, его сменили другие кападоры. Они продолжали дразнить быка, всаживая ему сразу по две бандерильи под лопатки и в спину. Затем выступил вперед главный матадор, Ордоньес, с длинной шпагой и в ярко-красном плаще. Завыли во всю мощь сигнальные трубы. Ордоньес, конечно, не может сравниться с Матестини, но все же он молодчина. Одним взмахом всадил шпагу прямо в сердце быку, и у быка подогнулись ноги, он свалился мертвый. Удар был превосходный, искусный и меткий. Матадору долго хлопали, а из тех рядов, где сидело простонародье, на арену полетели шляпы. Мария Валенсуэла аплодировала так же восторженно, как все, а Джон Харнед, которому даже и тут не изменило хладнокровие, с любопытством наблюдал за ней.

— Вам нравится смотреть на это? — спросил он.

— Всегда, — ответила она, продолжая аплодировать.

— С детства, — добавил Луис Сервальос. — Я помню, как ее в первый раз привели на бой быков. Ей было только четыре года. Она сидела подле матери и неистово хлопала — так же, как сейчас. Она настоящая испанка.

— Ну, вот теперь вы сами видели, — сказала Мария Валенсуэла Джону Харнеду в то время, как мертвого быка привязали к мулам и тащили с арены. — Видели бой быков. И вам понравилось, да? Я хочу знать, что вы об этом думаете.

— Думаю, что быку не дали возможности защищаться, — сказал Харнед. — Он был обречен заранее, исход боя не оставлял сомнений. Еще до того, как бык вышел на арену, все знали, что он будет убит. А спортивное состязание только тогда интересно, когда неизвестно, чем оно кончится. Здесь против глупого быка, который никогда еще не нападал на человека, выпустили пять опытных мужчин, много раз уже участвовавших в таких боях. Было бы, пожалуй, честнее выпустить одного человека против одного быка.

— Или одного человека против пятерых быков, — бросила Мария Валенсуэла, и мы все захохотали, а громче всех — Луис Сервальос.

— Да, вот именно, — сказал Джон Харнед, — против пяти быков. И притом такого человека, который, как и быки, ни разу до того не выходил на арену, — вот, например, как вы, сеньор Сервальос.

— А все же мы, испанцы, любим бой быков, — отозвался Луис Сервальос.

(Я готов поклясться, что сам дьявол надоумил Луиса, как действовать. А как он действовал, я сейчас расскажу.)

— Что ж, вкус к тому или иному всегда можно привить людям, — ответил Джон Харнед на замечание Луиса. — У нас в Чикаго убивают добрую тысячу быков ежедневно, однако никому и в голову не придет платить деньги, чтобы посмотреть на это.

— Но то — бойня, — возразил я. — А это… о, это — искусство! Искусство тонкое, редкое, замечательное!

— Ну, не всегда, — вмешался Луис Сервальос. — Я видывал неумелых матадоров, и, должен сказать, это — довольно неприятное зрелище.

Он содрогнулся, и лицо его выразило такое отвращение, что в эту минуту мне окончательно стало ясно: Луис разыгрывает какую-то роль, и, должно быть, сам дьявол нашептывает ему, как вести себя.

— Сеньор Харнед, может быть, и прав, — сказал Луис. — Пожалуй, с быком действительно поступают несправедливо. Ведь мы все знаем, что быку целые сутки не дают воды, а перед самым боем позволяют пить сколько влезет.

— Значит, он выходит на арену, отяжелев от воды, — сказал Джон Харнед быстро, и я видел, как его глаза стали серыми, острыми и холодными, как сталь.

— Да, это необходимо для боя, — пояснил Луис Сервальос. — Ведь не хотите же вы, чтобы бык был полон сил и забодал всех тореадоров?

— Я хотел бы только, чтобы быка не лишали заранее возможности победить, — сказал Джон Харнед, глядя на арену, где появился уже второй бык. Этот был похуже первого. И очень напуган. Он заметался по арене, ища выхода. Кападоры выступили вперед и стали размахивать плащами, но бык не хотел нападать.

— Вот глупая скотина! — сказала Мария Валенсуэла.

— Простите, но, по-моему, он очень умен, — возразил Джон Харнед. — Он понимает, что ему не следует тягаться с человеком. Смотрите, он почуял смерть на этой арене!

Действительно, бык остановился на том месте, где его предшественник упал мертвым. Он нюхал сырой песок и фыркал. Потом снова обежал арену, подняв кверху морду и глядя на тысячи зрителей, которые свистели, швыряли в него апельсинными корками и осыпали его бранью. Наконец запах крови привел быка в возбуждение, и он атаковал кападора да так неожиданно, что тот едва спасся: уронив плащ, он спрятался за прикрытие. Бык с грохотом ударился о стену. А Джон Харнед сказал тихо, словно про себя:

— Я пожертвую тысячу сукрэ на приют для прокаженных в Кито, если сегодня вечером хоть один бык убьет человека.