Через океан

— Его финансовые достоинства — быть может! — сказала Магда с оттенком презрительной иронии, — но деньги — не все в этом мире!

— Разумеется! — горячо вскричал Раймунд. — Упаси меня Бог утверждать что-либо подобное! Не приписывайте мне, ради Бога, чувств, которые мне совершенно чужды! Но неужели вы думаете, что во Франции заключается больше корыстолюбивых браков, чем в Соединенных Штатах?

— Не знаю. Я могу только сказать, что одна мысль не самой выбрать себе спутника жизни противна мне.

— Это вполне понятно, если принять во внимание систему образования в Соединенных Штатах. Здесь у мальчиков и девочек одни и те же школы, те же учителя, программы, сидят они на одних скамейках и с раннего детства привыкли обращаться друг с другом по-товарищески.

— Вполне естественно, что они знают друг друга и рано учатся судить о товарищах. Тогда как во Франции, где школьная жизнь так резко разделена, это является большим исключением.

— Благодарю вас, — сказала Магда, — вы разъяснили мне этот непонятный обычай, но позвольте мне предпочесть нашу систему вашей… Я… — Она остановилась, как будто бы желала коснуться личных воспоминаний, но вдруг вспомнила, что недавняя ее дружба с Раймундом не допускает подобной откровенности. В течение нескольких минут она молча смотрела на воду, струившуюся по бокам катера, потом вдруг сказала: — Мне кажется, что мы несколько отвлеклись от главной цели нашей экскурсии. Вы обещали объяснить мне вашу систему подводной трубы, — не желаете ли исполнить свое обещание?

Раймунд поспешил удовлетворить ее и пустил в ход свой аппарат. Но, как часто случается, действительность оказалась менее интересной, чем мечта. Грандиозный проект подводной трубы, пересекающей Атлантический океан, увлек воображение мисс Куртисс; вид гуттаперчевой трубочки с полудюжиной поплавков показался ей менее интересным. Она не дала себе отчета, что это лишь опытный образец другой трубы, что все в природе лишь относительно, и что грандиозность идеи не измеряется сантиметром. Едва взглянув на опыт, она перевела разговор на более интересную тему, спросив Раймунда, откуда в нем любовь к механике.

Он ответил, что это, по всей вероятности, есть следствие его разнообразных занятий; и так как она настаивала, требуя подробностей, он просто рассказал ей свою жизнь, полную труда, путешествий и испытаний. Два или три раза в течение рассказа он произнес имя Кассулэ. Магда захотела его видеть, и когда он предстал перед ней весь красный, вертя в руках свою старую соломенную шляпу, она попросила Раймунда позвать также и Мюрфи. Словом, в конце прогулки, когда катер понесся вверх по течению в Дрилль-Пит, Магда могла сказать, что она знала Раймунда Фрезоля так же хорошо, как и он сам себя. Разумеется, чтобы не отстать от него, она решилась досказать то, что час тому назад застыло на ее устах. Это касалось ее собственных занятий, о прекращении которых она сожалела.

— Вы, может быть, слышали, что я слишком рано сделалась невестой? — сказала она с характеризующей ее прямотой. — Говорят также, что я двенадцать раз была невестой, — это неправда… три раза только… Вы, конечно, с вашими французскими понятиями найдете, что это много, но войдите на минутку в мое положение. Шесть или семь лет тому назад мой отец был владельцем скромного кирпичного завода в Омахе; сын одного из наших соседей, мой школьный товарищ, Том Стретт, предложил мне выйти за него, как только он создаст себе независимое положение. Я его любила и, зная, что наш брак понравится обоим семьям, приняла его предложение. Но спустя несколько месяцев я убедилась, что никогда не могла бы быть счастлива с Томом. Он сделался лентяем и игроком. Я узнала, что он, как и многие молодые люди нашей страны, пил водку и частенько бывал пьян. Неужели же я могла выйти за пьяницу? Я ему напрямик объявила, что надо или бросить свои скверные привычки, или отказаться от меня. Мое предупреждение пропало даром. Я порвала с ним. Разве я была неправа?

— Разумеется, нет! — вскричал Раймунд.

— … Два года спустя мы поселились здесь и мой отец начал работы с колодцем Вилльямса. Один молодой человек из наших друзей, Франк Дэвис, сделал мне честь, предложив руку и сердце. Он был честный малый, в полном смысле этого слова, добрый, трудолюбивый и умный. Я испытывала к нему искреннюю любовь, основанную на уважении. Наученная первым опытом, я отказалась, однако, от формального обещания. Было решено, что по выходе моем из пансиона мы возобновим этот разговор, и я дам ему окончательный ответ. На нас, кажется, смотрели, как на жениха с невестой, быть может, потому, что Франк Дэвис не возражал против этого, да и я сама была недалека от этой мысли. Все же, когда через три года я вновь увидела его, возвратившись из Нью-Йорка, этот брак показался мне невозможным. На мир я стала смотреть другими глазами, мои привычки и вкусы изменились, и Франк Дэвис перестал нравиться мне. Он напоминал мне мужика со своими грубыми манерами рудокопа. Если у меня даже и была когда-нибудь мысль выйти за него, то теперь я была далека от нее. Пришлось высказать ему это, и бедняга так огорчился, что покинул страну.

— Об этой истории заговорили, и так как мой отец разбогател за эти три года, то стали говорить, что я порвала с Франком из-за богатства. Могла ли я объяснить, что оно, собственно, не имело никакого влияния на мое решение? Здесь никто не понял бы моих причин, если бы я даже и вздумала их привести.

— Быть может, их нашли бы еще более обидными для Дрилль-Пита, чем высказанные предположения, — сказал Раймунд, с живым интересом слушавший эту неожиданную исповедь.

— Вы отнюдь не ошибаетесь! Все торговцы нефтью увидели бы в этом оскорбление всей их корпорации. Однако я и не думала оскорблять нефтепромышленников, уверяю вас. Я не забываю, что мой отец торгует нефтью, что это источник его богатства, — мне вовсе не приходит в голову краснеть за это. Но я же ведь не виновата в том, что из Дрилль-Пита поступила в Нью-Йоркский пансион, что я усвоила себе взгляды и привычки, не принятые здесь, и что я не похожа на жителей Пенсильвании! Быть может, вы находите странным, господин Фрезоль, что я рассказываю все эти истории? Это потому, что я вспомнила их сейчас, проезжая через город. Я в первый раз уяснила себе то, что до сей минуты оставалось для меня еще неясным. Я поняла, почему мысль выйти за Франка Дэвиса казалась мне невозможной. — Как бы то ни было, перехожу теперь к своему третьему жениху. Он был агентом одного Нью-Йоркского банка. Он принадлежал к одной из самых древних фамилий, Вирцунгам, которые ведут свое происхождение от первых голландских переселенцев, так называемых Knickers bockers, наше Сен-Жерменское предместье. Это очень маленький, обособленный мирок, — аристократия, тем более замкнутая, что она не совсем уверена в себе. Быть может, желание войти туда во что бы то ни стало заставило меня слишком поспешно принять предложение Самуила Вирцунга. Впрочем, сам по себе он был милый человек, — к несчастью, он не довольствовался исполнением на бирже заказов своих клиентов, а спекулировал на свой страх и риск, почему и задолжал громадную сумму в два или три миллиона долларов. По-видимому, мое приданое должно было пополнить дефицит, как вдруг мой отец, вовремя предупрежденный, резко прервал эту блестящую операцию, объявив, что он не выдаст меня раньше двух лет. На следующий день было возвещено о банкротстве Самуила Вирцунга, и он покинул Нью-Йорк. Вот история моих трех женихов.

— Последняя, по крайней мере, доказывает, что вмешательство семьи может иметь хорошую сторону даже в Нью-Йорке! — заметил Раймунд.

— Как совещательный голос, я согласна, но не как решающий! — возразила Магда, вставая, в то время как «Topsy-Turvy» причаливал к набережной. — Я покину вас, не осмотрев вашего походного бюро, — добавила она, — мы с мамой уезжаем сегодня вечером.

В ту минуту, как Раймунд помогал мисс Куртисс сойти на берег, по набережной прошел седой человек, одетый в старый, черный, наглухо застегнутый сюртук и в квакерской широкополой шляпе. Его лицо было бледно, с тонкими губами. Черные зоркие глаза глубоко сидели в орбитах. С мрачным видом он бросил на «Topsy-Turvy» такой сердитый взгляд, что Раймунд, поймав его, даже похолодел. Если бы он верил в «дурной глаз», он подумал бы, что колдовство разрушит все его проекты. Магда посмотрела по направлению его взгляда и сказала ему: