Учитель Истории (СИ)

За спиной захрустел снег: обернувшись, я увидел свою новую знакомую — пожилую библиотекаршу. Вцепившись в два объемных пакета, она бодро семенила по расчищенной от снега аллее и, по-видимому, не боялась ни гололеда, ни лихих людей.

Я вышел ей навстречу и поздоровался.

— Ох, Филипп, голубчик! — обрадовалась она, продемонстрировав неплохую память. — Ты чего здесь гуляешь в такое время?

Времени было только начало восьмого, но я не стал уточнять.

— Да вот, Валерия Степановна, наслаждаюсь вечерней тишиной, воздухом дышу. Воздух просто чудо какой чистый.

— Да, — согласилась старушка. — У нас тут хорошо, душевно… Не то, что в вашей Москве: завод на фабрике сидит и комбинатом погоняет. Грязища да вонища.

— Не поспоришь, — с оттенком фатализма в голосе ответил я, как вдруг ощутил, что слова старушки неприятно царапнули где-то внутри: пусть не родной, но все-таки только что обругали мой дом. — Помочь вам с пакетами?

— Ну, помоги, если не сложно.

Мы пошли по заснеженным улочкам, разговаривая о том о сем. Валерия Степановна оказалась уроженной младовчанкой — родилась в сорок первом году, в самый в разгар немецкой оккупации. Пережила и ее, и последовавший за освобождением голод, и строительство послепобедного коммунизма. Казалось, она знает про город все и вся. Даже имена школьных учителей — да что там учителей, даже учеников! — были ей прекрасно известны. Так, в ответ на мои расспросы, она весьма одобрительно отозвалась о Елене.

— Хорошая женщина, работящая. Болеет за свое дело. Ресурсов бы ей побольше да помощников толковых — она бы из школы образцовое заведение сделала. А так… Весь ее труд — капля в море. Она это понимает. Но не сдается, за что лично я ее уважаю.

Теплых слов удостоились еще несколько педагогов, в том числе Евгений Валерьевич и Сонечка. Но далеко не все. В адрес многих раздались слова едкой критики.

— Болваны и коновалы, — отрезала Валерия Степановна. — А директриса у них — жаба. Гнать такую надо поганой метлой, да разве ж ее выпихнешь, когда жопа в кресло вросла и корни пустила?

Обрадовавшись недюжинной осведомленности своей собеседницы, я решил расспросить ее о пресловутых громобоях-славянистах, насчет которых предупреждала Яна. Ответ меня огорошил.

— Я полагаю, это они монастырь ограбили. А раз так, никто эту саблю теперь не увидит.

— Почему вы так считаете? И кто они вообще такие, эти громобои? Добро крадут, страх наводят… И название какое-то дебильное.

— Громобои, Филипп — это наша местная молодежная банда. Назвались так, видимо, и вправду из-за слова мощного. Красиво звучит. Хотя, на самом деле это всего лишь праздник такой славянский, его еще Ильиным днем называют…

— Второе августа! — не сдержался я. — Как же, я хорошо его знаю! Мы, когда маленькие были, этот праздник всегда отмечали в деревне! После Ильина дня нельзя купаться, но мы все равно купались, нам казалось, что мы нарушаем древние запреты предков — это было незабываемо! А еще второе августа — это день ВДВ, так что наш сосед, старый десантник, всегда взрывал в поле какой-нибудь крутой боеприпас или запускал сигнальные ракеты! Было так весело…

— Умничка, — похвалила меня Валерия Степановна, таким тоном, что я тут же заткнулся. — За знание славянских праздников ставлю тебе пятерку. Теперь, если ты не против, я продолжу о громобоях, тебе это знать будет не лишним. Ты же не против? Отлично. Как тебе быть против, когда ты сам спросил.

— Да, да, я внимательно слушаю, — часто закивал я, словно китайский болванчик, и вправду весь обратившись в слух. — В чем их суть?

Библиотекарша хрипловато хмыкнула и продолжила:

— Лидеры громобоев сплачивают вокруг себя молодежь призывами о возрождении славянского духа. Об очищении русской земли от иноземного ига. О следовании заветам предков… Фашисты, одним словом. А проще говоря, малолетние бандиты. К себе они берут только ребят славянской внешности и со славянскими фамилиями. Живет у меня по соседству паренек, так он на вид вылитый русский: высокий, светловолосый, голубоглазый. А фамилия татарская, и сам татарин. Его не взяли, хоть он и просился.

— А чем эти ваши славянисты занимаются?

— Я те дам славянисты! — разозлилась бабушка. — Еще раз так их назовешь — вообще с тобой разговаривать больше не буду!

— Простите, — тут же поправился я. — Громобои эти чем занимаются?

— А кто чем. Пьянствуют в основном да по кустам валяются. Или разбойничают потихоньку: то прохожего оберут, то машину угонят и разберут на запчасти в ближайшем гараже. Иногда просто номера воруют и возвращают за вознаграждение. Но порой, когда вожак требует, что-нибудь серьезное отчебучат. Прошлой осенью вон устроили набег на армянскую свадьбу — побоище было, мама не горюй. Даже полиция приезжала. А года три назад у них вообще война с пришлыми была.

— С пришлыми?

— Да, с ордой. Это наша вторая банда, из приезжих. Она поменьше, но куда как более организованная. И телефоны у второклашек не отымают… Старший их, Аяс Ганеев — хороший был мальчик, к нам в библиотеку часто заходил — в пику славянам берет к себе только нерусских. Так вот, три года назад они чуть не стенка на стенку драться выходили. Порой и до поножовщины доходило, до смерти даже… Но сейчас у них, вроде как, перемирие. Не мир, но и не война. Сторонятся друг друга. Громобои при желании раздавили бы этих пришлых, как муж — впятеро больше их! — но потерь боятся. Трусы.

— Как же власти подобное допускают? — не мог взять я в толк.

— Ой, голубчик, ты как с луны свалился, — бабушка захихикала. — Их же эти самые власти и прикрывают. Милиция сквозь пальцы смотрит. Выгодно им это, а почему, не спрашивай — не знаю.

— А в школе… В школе они есть, эти громобои?

— И громобои, и пришлые. Все со школьной скамьи и начинается. Кто у них сейчас главный, мне не ведомо, но большинство из них — именно школьники. Самый опасный возраст: буйные, неуправляемые. И еще в колледже нашем тоже много их. Потом, когда постарше становятся, отходят от дел, начинаются другие заботы: заработок, семья… Кроме тех, кто у них главные. Эти — прожженные, по-другому жить не умеют.

— Понятно, — от новой информации я немного прибалдел, но не настолько, чтобы забыть об интересовавшем меня вопросе. — Вы сказали, что сокровища Юрьевских были украдены громобоями. Зачем они им? Продать?

— Нет, не продать. Как я слышала, они считают, что все исконное, младовское, должно оставаться в Младове. Год назад они чуть ли не с дубинами разогнали строителей, которые собирались снести дом XIX века. У них такая, вроде как, реклама — не отдадим родной край на разграбление. Это многим нравится. А вот того, что их покровители, что по кабинетам в кожаных креслах сидят, грабят этот край уже лет двадцать как, обычные люди предпочитают не замечать… (Я мысленно восхитился бабушкой: какой же трезвый ум!). Ты ведь слыхал, что умыкнули не все сокровища, а только два предмета: саблю и ожерелье? Так вот сабля принадлежала князю Андрею Младовскому, а ожерелье — Евдокии Романовне Одоевской. Это невестка князя Андрея, жена его сына Владимира и…

— Тоже Младовская княгиня?

— Верно, верно. Остальные предметы к истории города отношения не имеют, они им и не интересны.

— То есть как это не имеют? — не согласился я. — Они же находились в коллекции Юрьевских, а эта фамилия жила на Младовской земле!

— Не совсем. Юрьево стало частью Младовского района только в 1935 году, когда была образована Калининская область. До этого Юрьево находилось на Зубцовской земле. А во времена Младовского княжества такого населенного пункта и вовсе не было.

— Ааа… — понял я. — То есть, они как бы патриоты в границах своего уезда?

— Они бандиты, — отрезала Валерия Степановна. — Не более того. Вот мой дом. Спасибо, что помог, голубчик. Завтра придешь книжки свои умные читать?

— Приду, — пообещал я.

— Вот хорошо! А то ведь за весь день порой зайдет человека два-три, не больше. Кому нужны теперь библиотеки… Кому нужны мы…