Чёрная сова

Немного обвыкнувшись, Терехов попытался ещё раз осмотреть аркан, но всё двоилось. Он зашёл в кунг за лупой, однако солдаты от его хождений всё-таки проснулись, рядовой уже стоял у плиты, сержант чистил обувь.

— Вопрос на сообразительность, — озадачил их Андрей. — Кто определит: канат оторван или отрезан?

Сержант Рубежов поднёс конец верёвки к свету и осмотрел.

— Отрезан, — заключил тоном следопыта. — Очень острым ножом или опасной бритвой. Концы нитей не размочалены.

Рядовой Ёлкин вытер руки о белый фартук и тоже уставился на верёвку.

— Срезан, — подтвердил он. — Только не ножом и не бритвой, а чем-то типа лазера, причём мгновенно.

— Ладно тебе, лазером... — ухмыльнулся мрачноватый сержант. — Вы Ёлкина не слушайте, он наговорит...

— Ты пощупай! — посоветовал Ёлкин. — Русский глазам не верит, ему щупать надо. Канат на срезе твёрдый. Капроновые нити мгновенно оплавились и остыли.

В пограничники дураков по-прежнему не брали, и это было отрадно. Терехов пощупал: место среза и впрямь слегка затвердело, мог бы и сам догадаться.

Он достал нож и тут же срезал другой конец каната — срез был мягким, шелковистым...

По глазам солдат понял: всё видят, понимают, но лишних вопросов не задают.

— Ну и кому мне верить?

— Своим глазам, — многозначительно заметил рядовой Ёлкин и встал к плите. — Здесь только этому и можно верить.

Чем сразу как-то расположил к себе, тем паче, что звали его Андреем — тёзка.

— У меня в глазах двоится, — признался Терехов.

— Ещё бы! — обронил Рубежов. — Тут у всех двоится...

Видимо, они обсудили вчерашнюю попытку поймать лошадь и пришли к некоему своему заключению. Но озвучивать свои домыслы не хотели.

— Не проморгаюсь, день актируем, — сказал Андрей и открыл дверь.

— Это как? — не понял сержант.

— Отдыхаем.

Погранцы переглянулись, но восторга не выказали.

Терехов пошёл к озеру, где вечером паслась кобылица, и, насколько смог, осмотрел всё вокруг. Ни на траве, ни на камешнике никаких особых следов поединка он не нашёл, отпечатков копыт вокруг было множество, и ему не грезилось вчера, что лошади носились вокруг него. Сырая зелёная трава ближе к озеру была выбита большим полукругом, который не терялся даже на крупном щебне широкой высыпки, подёрнутой лишайником.

Андрей прошёл рядом с этой тропой и нашёл то, что искал, — петлю аркана. И по тому, как она была срезана — возле самого узла, стало понятно, что вчера он и впрямь набросил её на что-то тонкое, толщиной в руку — уж никак не на лошадиную шею.

Конец верёвки так же был оплавлен...

Это никак не укладывалось в голове, поэтому Терехов старался не думать, как и чем отсекли аркан. Ответ мог быть самым простым: например, из-за свойств химволокна, из которого свит канат, при резком и сильном натяжении может произойти мгновенный разогрев. Явление известное: при текучести материала температура в зоне разрыва резко повышается. Это касаемо стальных тросов, но вот к верёвкам относится это или нет?

День и впрямь пришлось актировать: Андрей специально поставил теодолит на треногу и заглянул в трубу. Обе части сдвоенного мира допускали слишком большую погрешность. Погранцы заметили его опыты и предложили свои глаза: мол, если научить, как измерять эти злосчастные углы, считывать показания по верньерам, то под чутким руководством мы смогли бы... Терехов этот лепет и слушать не стал, а к обеду на стоянку завернул «Урал», дабы перетащить кунг на новое место. Пришлось дать отбой.

Терехов заварил крепкого чая, после чего слегка отжал нифель, завернул в бинт и наложил на веки. Говорили, что примочки чайной заваркой помогают от глазных болезней, особенно, если насмотришься на сварку. Пролежал час и незаметно уснул — натопленный кунг и кровать располагали. Проснулся уже затемно и в поту, служивые дров не жалели и перестарались. Заварка хоть и не вернула зрение, однако глаза начали гноиться, и почти исчезла светобоязнь. Погранцы заступили на службу, то есть рядовой спал, сержант ушёл в дозор и, вероятно, забрал с собой тепловизор.

Андрей не собирался искать лошадей, хватило вчерашнего опыта, хотел проветриться на улице, благо ночь выдалась звёздная, тихая и с морозцем.

Он отошёл от кунга на сотню метров, когда из-за горы выкатилась луна и расчертила плато длинными редкими тенями. В такую минуту хотелось замереть, дабы не нарушать редкостного покоя на плато. И вдруг среди замерших теней появился частокол движущихся, и Терехов догадался — идут два коня, один за другим! Причём глазом самих не увидеть, мешал призрачный лунный свет, вызывая резь в глазах, но тени от восьми ног чёткие и два колеблющихся пятна над ними.

Он присел, затаился: лошади бесшумно двигались наискосок, в сторону кунга, словно предлагая ещё раз погоняться за ними. Луна поднималась быстро, тени укорачивались, становились контрастнее, да и расстояние до лошадей сокращалось. Оставалось шагов двадцать, когда Андрей внезапно увидел, что тень впереди идущего коня имеет длинное и острое продолжение — всадник! Очертания его колыхались на неровностях земли, но отчётливо виднелась голова в островерхом, как будёновка, шлеме, плечи и даже руки. Фигура казалась богатырской!

Лошади уже были совсем близко, но из-за луны оставались пока что незримыми и шли бесшумно. Однако угол освещённости быстро менялся, и вдруг — словно серебро в темноте засветилось — заиграли переливчатые отблески чёрной масти! Всадник ехал впереди на гнедом! А мутная, призрачная серая в яблоках шла за ним, словно привязанная. И ещё пахнуло острым весенним запахом ландыша, который тут не встречался, да и цвести в это время никак не мог! Ещё бы несколько секунд — и тот, кто оседлал жеребчика, выехал бы из-под слепящего лунного света, предстал во всей красе, но в этот миг из-за кунга с шелестом взлетела красная ракета, и чуть позже послышался хлопок.

Андрей вздрогнул от неожиданности, тени забегали, завертелись, и в этой мешанине он потерял их из виду. Остался лишь едва уловимый запах ландыша. Скорее всего, кони резко повернули назад — эхом откликнулся глухой удаляющийся топот по заиндевелой, но ещё мягкой земле.

6

Терехов проводил взглядом угасшую ракету и побежал к вагончику, вспомнив, что красный сигнал — тревога на границе, прорыв или проникновение. Пока бежал, рядовой Ёлкин успел запустить электростанцию и включил прожектор над входом.

— Что стряслось? — спросил Андрей.

— Ничего, — спокойно отозвался тёзка и закурил. — Командир просил обозначить место.

— А почему красная?

— Зелёных нету. А этих куча.

— Заблудился, что ли, командир?

Ёлкин ухмыльнулся.

— Вроде того.

— Службу проверяет? — будто между прочим спросил Андрей.

— Да ну... Судьба у нашего командира такая. Как полнолуние, так бессонница. Садится верхом — и поехал. У него и погоняло...

Недоговорил, сообразив, что болтает лишнее. Догадаться, каким прозвищем наградили его солдаты, было нетрудно.

— К нам-то заедет?

— Кто его знает, — Ёлкин зарядил ракетницу. — Пути начальника неисповедимы. И выстрелил в звёздное небо.

Терехов полюбовался ракетой.

— Долго палить будешь?

— Каждые десять минут, пока не поступит команда, — тёзка зябко поёжился — выскочил из натопленного помещения в летнем камуфляже. — А что? В любом случае полезно! Дозорные не спят и враги боятся. Прётся, к примеру, шпион — вдруг красная ракета!

— Иди, оденься, — наставительно сказал Терехов. — Простынешь.

Тот послушался, заскочил в кунг и скоро вышел в бушлате и с раскладным брезентовым стульчиком.

— Присаживайтесь, — поставил он стульчик к колесу. — Вы-то днём выспались, а мой сон накрылся. Через час в дозор.

— Давай я постреляю, — предложил Андрей. — Ты ложись.

Эта его готовность понравилась Ёлкину, но он помнил службу.

— Не положено. У нас в волчьи дни вся застава бодрствует.